Викторианская эпоха любила знаки. Это было время, когда цветок в петлице мог рассказать о человеке больше, чем его же слова. По одежке составляли не только первое впечатление, с ее помощью общались, искали единомышленников, устраивали заговоры и назначали свидания. Поэтому и живопись тех времен похожа на открытую книгу, ее надо не просто смотреть, но читать. Хотя, как и во всякой шараде, символизм многих знаков куда сложнее, чем думали сами художники. Прекрасный пример такого символ - это павлинье перо. Павлиньи веера, перья, да и сами птички были необычайно популярны в викторианской живописи, но, даже если сами художники изображали их только для "красного словца", зрители видели намного больше.
Родиной павлинов считается Индия, но в Европе их популяризировали римские матроны, которые в изобилии содержали экзотических любимцев. Некоторые проникались к птицам такой привязанностью, что известны случаи, когда павлинов хоронили вместе с умершими владельцами. Впрочем, содержание заморского любимца всегда было делом накладным. Это прочно обеспечило павлину статус "зверя" аристократического. В том же Риме он даже был символом женских представительниц императорской фамилии. Про женскую ипостась впоследствии быстро позабыли и уже в Средние века изображение этой птички на гербах символизировало благородство происхождения и достаток.
Кстати, павлин символизирует благосостояние и в восточной традиции. Правда, там у этого символа вместо вполне весомого экономического обоснования есть красивая легенда. Якобы как-то мудрец, путешествуя по земле, застал на берегу источника павлина, любующегося своим отражением в водах лесного источника. Мудрец попытался привлечь к себе внимание птицы, но та была очень увлечена процессом самолюбования и словно бы ничего не замечала. И вдруг на солнце, блиставшее в небе, набежала туча, отражения в воде стало не видно и павлин, обратив внимание на Мудреца, вступил с ним в разговор. Птичка поведала путнику, что мечтает приносить пользу миру и особенно людям. Но, стоило солнцу выйти из-за туч, павлин тут же закончил разговор, чтобы любоваться собственным отражением, и ничто не могло его отвлечь. В наказание Мудрей предрек, что птица станет самым бесполезным созданием на земле, только и годным на то, чтобы символизировать богатство, да связанную с ним спесь. Якобы так и вышло. С этой легендой долгое время было связано и распространенное мнение, что мясо павлина не съедобно, о чем упоминает в своих трактатах даже Аристотель. (Что лишний раз свидетельствует о том, что и мудрые могут ошибаться).
Интересно, что предсказание восточного Мудреца сбылось и стало со временем справедливо скорее для европейских цивилизаций, тогда как на востоке птицу все же спасла от дурной славы красота ее оперения. Здесь роскошный хвост павлина, на котором отразились все цвета радуги, воспринимается как универсальный знак единства бытия и павлин ассоциируется с пронизанным солнечным светом небом и магией солнца. Его перья даже долго считались целебными, способными вытягивать из раны змеиный яд и превращать его в солнечный свет.
Европа медицинский аспект восточной мифологии не позаимствовала и в ней павлин надолго остался символом только земного богатства. Причем, если сама птица или полноценный веер, которые и впрямь были очень дороги, стали со временем символизировать не только богатство и роскошь, но и умение наслаждаться этими земными благами, то одиночные перья стали символизировать попытку демонстрировать тот уровень благосостояния, которого на деле нет и стали символами тщеславия и лицемерия.
Все это, впрочем, логично, легко объяснимо и читаемо. Но не все так просто. Время правления королевы Виктории стало для Европы "культурным котлом", в котором варились традиции, верования и суеверия многих эпох и стран. Что приводило в итоге к результатам самым противоречивым. Например, в христианстве павлин и сегодня еще является вполне каноническим символом Иисуса Христа. Не таким распространенным как агнец и на иконах вы его не найдете, но на ранних византийских базиликах часто можно встретить изображение двух павлинов, пьющих из одной чаши. Такое изображение трактуют как символ духовного возрождения.
Византийская трактовка изображений павлина во многом связана с греческой традицией, где павлин был символом Геры - супруги Зевса. Птицы часто жили при ее храмах и участвовали в обрядах. Насчет этих обрядов даже была легенда. Одним из верных подданных Геры был древний титан многоглазый Аргус, воплощавший для греков звездное небо с его мириадами глядящих на землю звезд. Аргус никогда не спал. Точнее, он никогда не спал целиком. Пока часть его глаз спала, другая бодрствовала, и он был для Геры идеальным стражем и соглядатаем, что было ей безусловно очень полезно, учитывая любвеобильную натуру мужа богини.
Собственно, легенда и родилась из-за очередной интрижки Зевса. Бог громовержец влюбился в Ио - речную нимфу. Он овладел ею, превратившись в облачко, но мимолетная связь не удовлетворила бога и он похитил красавицу, а, чтобы скрыть от жены факт измены, превратил нимфу в корову, видимо, полагая, что в таком виде, она не возбудит ревность подозрительной богини. Но Гера была прозорлива, она направила Аргуса сторожить Ио, дабы уличить мужа в неверности, когда тот явиться к любовнице. Зевс же, не желая усмирить свою страсть, направил к Ио Гермеса, чтобы тот избавился от бдительного стража. Гермес усыпил титана игрой на флейте и убил его. Но Гера пожалела своего верного стражника и, собрав его глаза, поместила на хвост павлина. Так многоглазый титан возродился для новой жизни.
Интересно, что та же легенда, которая сделала павлина в византийской иконографии символом обновления и воскрешения Иисуса Христа в суровом англиканском мире сделало его символом "дурного глаза". Вечно открытые "глазки" павлиньих перьев в одежде и быте византийской Англии символизировали обещание, которое никто не намерен сдержать. В одежде девушки они были символом пустого кокетства, в одежде мужчины обещали легкомыслие его намерений. Вера в дурной глаз павлиньего пера была настолько велика, что считалось, что веер из павлиньих перьев может приносить несчастье и, будучи подарен возлюбленным, сулит девушке после порвавшей с ним невозможность более выйти замуж.
Впрочем, несмотря на страшные предзнаменования и неоднозначные значения и веера и перья и сами птички были в викторианской Англии очень популярны - их популярность в живописи в данном случае не более, чем отражение реальности. В серых просторах грязных улиц и плохо освещенных домов они были искрой не только роскоши, но и загадки, многогранной и многозначной, как сам Восток, с которого они прибыли.
