Читатель канала "Московские истории" Михаил Сергеев - о детском хоре Сокольнического дома пионеров, занимавшемся в бывшем храме и о смешливости, погубившей музыкальную карьеру.
Случилось так: когда мне стукнуло семь лет, работники районного Дома пионеров, располагавшегося в храме бывшего Алексеевского монастыря на Красносельской, определили у меня неплохой музыкальный слух и некоторые вокальные задатки. Специалистам виднее – и родители отдали меня осваивать исполнительское искусство, с перспективой обучения по классу скрипки. Так начался мой путь к вершинам музыкальной славы.
В здании церкви прп. Алексия, человека Божия, долгое время находился Дом пионеров Сокольнического района, а на месте бывшего монастырского кладбища по указанию Н. С. Хрущева был устроен пионерский парк. В церкви Всех Святых размещался архив земской управы, а затем – завод по производству зонтиков.
Основным занятием на первых порах стало хоровое пение, которому нас обучал очень строгий дяденька. Репертуар хора являл собой богатое разнообразие – от шуточных детских и пионерских песен до классических произведений. Нередко хор приглашали выступать с концертами. На рубеже 50 - 60-х годов прошлого века люди встречали и провожали талантливых ребятишек всегда с теплотой.
Тот тёплый осенний денёк и показательный концерт в Доме культуры имени Русакова запомнились мне, наверное, до конца дней. Зрительный зал был переполнен. Руководитель хора взмахнул дирижёрской палочкой. По заведённой традиции, хор начал концерт с песни о юном барабанщике. Затем прозвучало ещё несколько вещей – под фортепиано и без инструментального сопровождения.
И вот ведущая объявила «Песню про кисоньку». Очень здорово получалась у нас эта коротенькая песня! Мы красиво раскладывали её на голоса, и успех всегда был ошеломляющим.
Не один десяток лет минул с той поры, но я и доныне помню эту мою «лебединую песню» в музыкальном просторе:
Идёт кисонька из кухни:
– Мяу!
У ней глазоньки опухли:
– Мяу!
– О чём, кисонька, ты плачешь?
– Как же мне, кисоньке, не плакать:
Повар пеночку слизал
Да на кисоньку сказал…
Я рос необыкновенно смешливым ребёнком – из разряда «только пальчик покажи». Это обстоятельство сыграло роковую роль в судьбе стоящего в первом ряду «молодого дарования» и навсегда лишило мировое музыкальное сообщество счастливой возможности обрести в моём лице очередного скрипичного или вокального гения.
В тот невероятно ответственный момент, когда хормейстер, концентрируя на себе внимание хора, поднял руки; буквально за секунду до того как полились первые звуки мелодии, – стоявшая за спиной зловредная рыжая девчонка противно прошептала мне на ухо: «Идёт кисонька из кухни, вся облитая помоями…».
Мне показалось, что многотонная крыша Дома культуры всей тяжестью обрушилась на мою стриженную за 7 копеек голову. Хор пропел первые слова: «Идёт кисонька из кухни…». Я захлебнулся заранее сделанным вдохом, напрягся, плотно сжал губы, и нелепо вытаращил глаза. Щёки, мгновенно покрывшись белыми и красными пятнами, стали раздуваться, как два мыльных пузыря. Когда хористы набрали в лёгкие воздух, чтобы исполнить вторую строку, моё богатое воображение предательски-услужливо довершило яркий образ несчастной, облитой помоями кисоньки. Я громко фыркнул загнанной лошадью и… начал сотрясаться в гомерическом хохоте.
Руководитель хора сделал страшные глаза. Наивный! Во всём подлунном мире теперь не сыскать было сил, способных обуздать моего смешливого демона!
Хор мужественно пел. Я истерически хохотал. Хормейстер дирижировал уже кулаком. Зал окаменел в изумлении.
Под сопровождение моих захлёбывающихся весёлых рыданий хор до конца поведал объятым смятением зрителям печальную историю злоключений бедной кисоньки. Настал час расплаты. На глазах переполненного зала хормейстер грозно двинулся в сторону неуёмного весельчака. Его изящные музыкальные пальцы нежно, но крепко вцепились в моё ухо. «…О жалкий жребий мой!»
Так и провёл он меня, всё ещё глупо ухмыляющегося и взбрыкивающего, как молодой козлёнок, – от середины сцены до правой кулисы. То был «последний путь» несостоявшегося скрипача-виртуоза, ибо, уязвлённый в самое сердце позорным своим провалом, на музыкальных занятиях я больше не появился никогда.
Еще о Красносельской: "Припозднившимся жильцам калитку открывали сторожа - дядя Коля и тётя Маша", "Тётки, сидящие у подъезда, перемывали кости прохожим, провожали нас в армию, выдавали девчонок замуж".
