Трилогия «Взгляд из вечности» написана Александрой Марининой позже, чем роман «Тот, кто знает», и ее герои выглядят заметно более зрелыми, хотя так же, как и Наташа Воронова, родились и росли в СССР. Они тоже опираются на то, «как принято», но руководствуются приземленными расчетами, а не эфемерной любовью к человечеству. И хотя вроде бы автор убеждает нас, что вся происходящая там фантасмагория исключительно во имя любви, на самом деле правят бал там вовсе не трогательные чувства в семье, а прочно привитые убеждения.
Они вливались в умы из поколения в поколение — от бабки Анны Серафимовны, воспитанной в лучших традициях «душечек» позапрошлого уже века, к ее сыну Николаю Головину, к его дочери Любе и ее мужу Родиславу Романову (представителям послевоенного поколения), затем к их детям Коле и Ольге, а на этапе самых молодых персонажей, внебрачного сына Родислава и его невесты (это уже мое поколение) — становятся уже совсем водянистыми и идут тонкой сбивчивой струйкой. Эта живая хронология, которую можно наблюдать вне книги, рядом с собой, - один из компонентов, привлекших мое внимание к этому роману.
Время этих заповедей проходит, старшее поколение останется им верным, но вот внушить младшим уже не получится. В книге цепь прерывается на молодой паре — Денисе и Юле, но уже ясно, что их дети вырастут еще более независимыми и четко ориентированными в новой эпохе. Поэтому для той прослойки, к которой относится Люба Романова, старение оказалось вдвойне болезненным. Родителям всегда тяжело сознавать, что они утратили непререкаемый авторитет в глазах детей, но по этому поколению прошлись еще и удары государственного катаклизма, карьерного краха, унизительной вынужденной бедности и сознания, что тебя будто бы бросили те, в кого ты свято верил.
Стойкими к этому удару смогли остаться только такие, как сестра Любы, Тамара, с детства знавшая себе цену и ставившая свои критерии выше биологических рамок и правил «приличной женщины». Она училась тому, что ей нравилось, а не тому, что в почете у «члена социалистического общества», вышла замуж тогда, когда захотела, а не когда «часы затикали», за того, кого полюбила, а не того, кого хотели рядом с ней видеть родители, и ни дня не шла ни у кого на поводке. И самое главное, она знала, что уникальность натуры дается человеку по праву рождения, а не выслуживается перед капризами общества. Дальновидные люди всегда знают, что идеология и религия приходят и уходят, сегодня диктуя юбки в пол, завтра — пионерские галстуки, а послезавтра еще бог весть что, но что-то свое можешь создать и сохранить в себе только ты сам.
Но таких людей во все времена меньшинство, а уж тогда их просто давили. И не потому, что «партия сказала», - нет, все намного проще: таких людей боятся и завидуют им. То, как отец-генерал отрекся от Тамары из-за ее брака с якобы неблагонадежным мужчиной, ярко это отражает. Он был взбешен и отчасти даже растерян тем, что в его домашней армии ходящих на цыпочках и подающих тапочки начался саботаж, и дабы скрыть эту растерянность, стал потоком извергать слабо контролируемый бред про «вора и педераста», который «может быть, еще и в бога верит». Так же раньше он называл родную дочь «преступницей» и «взяточницей» за то, что ей, талантливому парикмахеру, благодарные клиенты приносили подарки. Узнай он, что много лет спустя термины «гомофобия» и «оскорбление чувств верующих» приобретут порочный оттенок, наверное, вообще сошел бы с ума.
Мать же постоянно унижала Тамару за ее стремление стать мастером красоты и уверенность в себе - «в сальных волосах ковыряться, стоять в идиотском застиранном халате по многу часов». Почему родню так бесила ее профессия? Да потому, что в сознании людей, возомнивших себя поколением новаторов, но сохранивших повадки полудиких крестьян, не умещалась мысль, что украшать и радовать себя - нормальная, важная, необходимая часть жизни.
А такие, как Люба, искренне верили в то, что советский строй вечен, как и в то, что родители всегда правы, что жена не должна шагу ступить без разрешения мужа и уважать себя можно только тогда, когда тебя уже зауважало приснопамятное «социалистическое общество». Она человек немного другой советской формации, чем Наталья Воронова, прошедшая боевое крещение комнатой в коммуналке, очередями в туалет и высокомерием менее интеллигентного, но куда более жизнеспособного слоя населения в виде собирательной торговки, которая всегда одна-бесценная, пока «вас много». Да еще той дико не повезло с биологической семьей, в которой она, родившись несвоевременно и никому особо не в радость, занимала низшую ступень.
У Любы с семьей обстояло чуть лучше, однако и для нее похвала бабки, одобрение родителей, благосклонность мужа и уважение общества всегда стояли выше того, что она думала сама. Со временем героине на алтарь своего образа послушной девочки и мудрой женщины пришлось приносить все более страшные и безумные жертвы, но она продолжала это делать. Это так тонко и изящно нанесено прозрачным опылением на сюжет, что может показаться, будто для героини и впрямь главным был покой, здоровье и счастье близких. Но в действительности главной движущей силой в нем является сакраментальное «что скажут люди?»
И с мелочей, вроде того, носить Любе платьице с дурацким бантом или отрезать его наконец — а у нее и по этому поводу были сомнения, - эта установка переползает на чувства, отношения, и в конце концов на чужие судьбы. Однако Любе надо отдать должное: эти условные «люди» на протяжении всей ее жизни действительно говорили о ней то, чего она добивалась. Точнее, во что ее приучила верить железная бабка, которая была «душечкой» только в дореволюционной молодости, а вот потом превратилась в крепкую материалистку, присмотревшую жену для сына с зоркостью не то скотовода, не то бандерши. Впрочем, ее невестка, мать Любы и Тамары, эту науку переняла нутром, и уже младшую дочь учила «по-умному распорядиться богатством под названием «девичья честь».
Пересказывать сюжет долго и бессмысленно, так как героев и событий очень много, и незримым арбитрам — Ворону, Камню, Змею и Ветру, - все они кажутся интересными и ценными. Хотя по большей части бессмертные мудрецы изумляются тому, как глупо можно растрачивать конечную жизнь. Название трилогии - пожалуй, в самом деле удачная находка: из Вечности, если она существует, все наши жертвенные пляски вокруг браков, разводов, алиментов, воспитания, неблагодарности, зависти, карьерных интриг и прочих «ценностей» покажутся нелепым и безумным зрелищем. «Человеческие особи только из одной истории с болью и кровью выпутаются — и тут же влипают в следующую».
И нам полезно было бы хоть иногда попытаться окинуть собственную жизнь таким взглядом с отдаленной точки — покажется ли она нам адекватной или станет жутко от мысли, на что уходит отпущенный лимит? Люди потому и интересны Ворону и его товарищам, что их время ограничено, а ведут они себя так, будто все когда-нибудь успеется само. Занимаются нелюбимой работой, улыбаются неприятным знакомым, ублажают ненавистную родню, заучивают непонятные заповеди, а вопросами счастья и душевного покоя не озадачиваются вообще — какое там, надо в брак вступить, детей на ноги поставить, построить коммунизм, а уж потом…
Неизвестно, произносил ли кто-либо в реальности ставшую хрестоматийной фразу «Бабы еще нарожают», но мы привыкли жить по этому первобытному завету до сих пор. Причем не только в коллективном и глобальном смысле, но и в масштабе собственной вселенной, которая, как я уже напоминала, не вечна. Мы обращаемся со своим временем так, будто сами «нарожаем» себе еще несколько запасных жизней, в которых не повторим ошибок, не скажем ненужного, а главное, станем счастливыми. Пока же можно и потерпеть.
Продолжение во второй части.
