Разбирать литературный трэш — дело веселое и увлекательное, но гораздо большую ценность представляет изучение репертуара не самых плохих авторов, которые пишут пристойным почерком и слогом, и тем не менее чтение вызывает очень смешанные чувства. У Александры Марининой это ее семейные саги.
В отличие от той же Харьковой, Маринина — автор с наработанной репутацией, ее книги не только покупают, но и советуют друзьям и родственникам, и не стесняются говорить о том, что любят их читать. Пусть не все знают ее настоящее имя, главное, что брэнд «Александра Маринина» известен почти всем и каждому.
В большинстве ее романов с мотивами родственных уз выписаны просто семьи-паноптикумы, объединенные изнутри некими ролевыми играми. И каждая из них достойна отдельного разговора, но тогда рассуждение будет слишком долгим и тяжелым. Следует отдельно упомянуть лишь о героине романа «Тот, кто знает», Наталье Вороновой, и о героине трилогии «Взгляд из вечности» Любови Романовой, так как по мнению некоторых читателей, эти персонажи очень похожи и одна в свое время послужила образцом для создания другой. Однако образ Романовой чуть более внятен и логичен, и речь об этом пойдет чуть позже. Что же до Натальи Вороновой, то она выглядит просто жертвой детских душевных травм и собственных иллюзий, вызывающей неприятную, смешанную со стыдом жалость.
Она живет в придуманном ею мире, с большой семьей как идеалом мироздания, боится нанести обиду ненавидящей ее сестре, не ставящей в грош племяннице, отстраненной матери, и во имя их комфорта идет на разрыв с мужем (да, именно их комфорта, а не его, хотя поначалу была такая видимость, - расстается она с ним с такими словами: «Ты запугал всю семью, тебя все боятся»). Она не дает болеющему за нее душой человеку поставить на место зарвавшуюся родню, живущую на полном Наташином иждивении, - «С каким сердцем они будут есть те пресловутые обеды, которые я им готовлю? Это было пусть шаткое, но равновесие, а ты все разрушила».
Может быть, потому, что она сценарист и режиссер по профессии, она уже и не замечает, что утратила грань между жизнью и фантазией и видит не реальных людей, а сотканные своим разумом фантомы-клише, составляющие семью, где все делят и боль, и радость.
Неудивительно, что семейка (никак иначе это назвать нельзя) видит в Наташе блаженную неудачницу. А с чего бы адекватный состоявшийся человек стал откровенно напрашиваться на благосклонность от людей, которые его откровенно поносят, которые словно ждут, когда он наконец не выдержит и перестанет вести себя как побитая собака или как чеховский Червяков? Особенно это касается старшей сестры Люси, с юности до пенсии мыслящей как глубоко отсталый и злобный ребенок. Родственники кидают перед Наташей свою грязную обувь, требуют денег и домработниц, а она все больше молит: ну полюбите меня, я же вас так люблю! Ведь по законам мелодрамы в таких местах принято все осознать, обняться, поговорить и всплакнуть. Но они почему-то не хотят…
В сущности, Наташа подсознательно чувствует, что она завязла в этих фантазиях и это уже совсем не клеится с отнюдь не детским возрастом, и признает, что просто не хочет выходить из зоны комфорта, - «Это будет уже не моя жизнь, не та, к которой я привыкла и в которой я нормально себя чувствую». Видимо, ей действительно по-своему «нормально» в этом безвкусном и липком вареве, из года в год размеренно булькающем на коммунальной плите и распространяющем отнюдь не райские ароматы. Человек придумал себе модель счастья и заставил себя поверить, что она и есть единственно правильная, - ведь с каким азартом и даже оттенком агрессии она отстаивает свои семейные ценности перед уже вторым мужем, у которого, к счастью, нервы оказались крепче, нежели у первого.
В иллюзорном мире человек до определенной поры даже счастлив, самовнушение работает лучше всякой заряженной воды. Но чаще всего иллюзии развеиваются. Ведь речь не о заведомых лунатиках, а о людях как бы мыслящих и зрелых, поэтому они стремятся под свои фантазии подогнать вполне конкретные факты. А эти факты порой вырываются из-под контроля. Тогда и наступает крах, ты понимаешь, что много лет жил ненастоящей жизнью, а теперь и она разрушена, и к другому ты не готов и не приспособлен.
У Вороновой это происходит дважды: первый раз - когда сестра с племянницей уезжают в другой дом и «вовсе не страдают от предстоящей разлуки с ней» (без харчей, как я понимаю, их не оставят, а больше им не о чем печалиться). А второй - когда она, много лет считая себя «ведьмой КГБ», сломавшей жизнь невинному человеку, и без конца замаливая этот грех, узнает, что не имела никакого отношения к тому, что случилось с ее «жертвой». Только она почему-то вовсе не рада тому, что с души упал камень, - она в шоке, потому что теряет свой мир, свое пространство, свой пятый угол. Ее самосознание держалось на светлом имидже матери-наседки большого семейства, а в глубине души - на сознании причастности к страшной странице истории - преступной власти и тихому террору. Да, муки совести отравляют жизнь, но в то же время, как это ни парадоксально, они ее украшают и насыщают. Ты не просто болтаешься между работой, немытыми полами и несытой родней, ты вершишь чужие судьбы. Пусть и в негативном смысле — ведь в позитивном, а именно как творец и автор, Наташа вечно сомневалась в себе.
Будь «Тот, кто знает» голливудским или мексиканским продуктом, тех, кто обижал Наташу, в финале наверняка ожидало бы наказание. Но казус в том, что наказывать их, по сути-то, не за что - они не имели цели причинить ей боль, она всегда давала понять, что такая жизнь и такая модель семьи ей в радость.
Автор, вероятно, хотел донести до читателя, что Воронова просто святой и любящий человек, который несет людям свет. Но делать добро не значит убирать грязную обувь и пожизненно содержать, приучая других существовать как ценное растение в оранжерее. Ведь у Наташи не ко всем такая низкая планка требовательности, как к этой парочке: со своей соседкой Иркой она обошлась весьма строго, и та превратилась из малолетней поганки в адекватную личность. Стало быть, она не святая и не дура, она просто жертва стереотипов и низкого статуса в семье своих родителей. При том, что Воронова добилась успехов в карьере, ей явно недоставало вкуса к жизни, и она не имела возможности добыть извне нечто живое, пряное, противоречивое и близкое. Ведь в СССР читали и смотрели то, что можно было читать и смотреть, ездили туда, куда позволялось ездить, и большинство, вроде родителей и соседей героини, вело полусонное существование с приятной ясностью бытия. Ей, человеку все-таки неглупому и склонному к рефлексии, этого было мало, и она спасалась тем, что сама усложняла себе жизнь.
И как же радует тот факт, что времена меняются, коммуналки исчезают, а те, что еще остались, воспринимаются уже не как уютный очаг, согревающий и наших и ваших, а как уродливый анахронизм. В творчестве и его потреблении нет идеологических и эстетических границ. Большинство обитателей крупных мегаполисов уже не беспокоятся, как бы не потратить лишнюю ложку растительного масла, а для Вороновой в определенный момент и это представляло проблему. Люди перестают с благодарностью «есть что дают», они имеют возможность выбрать то, что им хочется, и окружать себя теми, с кем хорошо, а не жить под гнетом бесконечного «так надо, ты должен».
Главная героиня романа «Тот, кто знает» жила в других реалиях, ей приходилось именно «есть что дают» в смысле и физическом, и социальном. И когда обстоятельства в стране и ее собственной жизни резко перевернулись, она растерялась, как ребенок, которому старшие вдруг сказали: «Иди куда хочешь».
Многие и сейчас живут со святой верой в эти заповеди, прислуживая условным Люсям только на основании общих генов и страха одиночества, но это уже вызывает не восторг, а жалость и недоумение. Мы привыкаем верить в то, что уважать и любить себя — это нормально, и что твою цену не определяют озлобленные родственники, самодуры-начальники, старухи на скамейке или равнодушное государство.
