Впервые я услышал фамилию Бродского от своего старшего тульского друга, Сергея Гончарова. Было мне лет 16, если не ошибаюсь, а Сергею - 26. Гончаров дал мне для прочтения две самиздатовские рукописи - большую подборку текстов Галича и репринт книги Бродского "Конец прекрасной эпохи: Стихотворения 1964—1971" (Ann Arbor: Ardis, 1977).
Стихи Бродского запоминались сразу же, с листа, просились на музыку. Сколько раз я повторял про себя и читал другим при встречах и по телефону:
Второе Рождество на берегу
незамерзающего Понта.
Звезда Царей над изгородью порта.
И не могу сказать, что не могу
жить без тебя — поскольку я живу.
Как видно из бумаги. Существую;
глотаю пиво, пачкаю листву и
топчу траву...
Тогда же написал несколько песен на стихи Бродского.
В школе нашу учительницу литературы, суровую партийную даму, в это время подменяла старенькая учительница на пенсии Ольга Кирилловна, лет восьмидесяти, которую пригласили по случаю болезни члена КПСС. Она была очень забавной старушкой и зачитывала нам, например, свою переписку с Институтом русского языка по такому поводу: её возмущало, что "Машкины дети" (Машка в данном случае - кошка) правила предписывали писать с маленькой буквы: "машкины", а "Ленинские идеи" - с большой: "Ленинские". Институт русского языка Ольга Кирилловна не победила, но нервы им основательно потрепала. Странно, что это спор не перешёл в политическую плоскость и в ведение соответствующего учреждения. Вот эта удивительная женщина рассказывала нам о каком-то программном советском поэте, уже не помню каком. А я, наглец, поднял руку и спросил:
- Простите, а почему мы проходим какого-то N., когда у нас есть настоящий великий современный поэт?
- Кто же это? - поинтересовалась любознательная Ольга Кирилловна.
- Иосиф Бродский! - ответил я.
- Ну, прочтите нам что-нибудь из него, - предложила она.
И я начал читать на память, изредка подглядывая в самиздатскую книжку.
После урока она подошла ко мне и попросила дать ей почитать книгу. Я ответил, что мне самому дали её всего на несколько дней.
- Я прочту быстро, - сказала она, - можете забрать её сегодня вечером. Приходите ко мне домой.
Вечером я пришёл к Ольге Кирилловне домой, чтобы забрать книгу. Маленькая и бедная, одинокая её квартирка была заполнена книгами.
- Ну и как вам Бродский? - немного ехидничая, спросил я. Честно говоря, я думал, что этот антисоветчик ей совсем не понравится.
- Очень интересный, - ответила она. - Спасибо вам за то, что открыли мне поэта! Только его отношение к женщинам мне не нравится.
Рукопись Галича и книга Бродского на те несколько дней, на которые мне дал их Гончаров, в прямом смысле стали моими настольными. Однажды их нашла на моём столе мама и ужаснулась:
- Тебя посадят! - сказала она, видимо, предварительно ознакомившись с текстами. - Кто тебе их дал?
Но друга я не выдал и вскоре вернул их с большим сожалением обратно.
В конце 80-х я периодически наезжал в Москву по разным делам - отвозил свои ранние стихи в разные журналы, бродил по московским книжным, заезжал на Арбат поглазеть на картины уличных художников и послушать уличных музыкантов. Однажды на Арбате услышал, как какие-то молодые ребята поют стихи Бродского. Я подошёл к ним:
- У меня тоже есть песни на стихи Бродского.
Мы познакомились. Оказалось, что это клуб любителей Александра Мирзаяна. Они дали мне почитать машинописный сборник текстов, где шли вперемешку Бродский и Мирзаян. Видимо, они не знали их авторство и смешали всё в кучу. Я тогда долго смеялся. А песни Мирзаяна на Бродского мне понравились, и я люблю их до сих пор.
Тогда же я договорился о встрече в ЦДЛ с Андреем Вознесенским, которому хотел показать свои стихи. Это отдельная история, а вспомнил я её только затем, что я спросил его тогда о Бродском - знаком ли он с ним, что думает о его стихах? И Вознесенский неожиданно для меня как-то замялся, похолоднел, ушёл в себя. Ему были неприятны эти мои вопросы о Бродском. Я тогда, по своей наивности, не понял - почему. Не спроси я его о Бродском, возможно, и наша встреча повернулась бы иначе. Но я не мог не спросить. Я бредил Бродским.
Где-то я уже описывал свой тогдашний визит к редакцию альманаха "Поэзия", где столкнулся с работавшим там Геннадием Красниковым. Опуская подробности воспроизведу окончание нашего диалога.
- А вы читали стихи Бродского? - спросил я.
- Не читал и не считаю, что что-то потерял! - ответил мне тогда Красников.
- Тогда мне с вами не о чем разговаривать! - крикнул я и выскочил из его кабинета, хлопнув дверью.
В 1987-м в декабрьском "Новом мире" вдруг вышла первая в СССР подборка стихов уже Нобелевского лауреата Иосифа Бродского. Это была победа всех, кто уже знал и любил его стихи, кто ждал его официального признания в Союзе.
Потом была книжка-тетрадка стихов Бродского, составленная Уфляндом, которую у меня украли, избранное в "Советском писателе", двухтомник (кажется, тоже Уфлянда), четырёхтомник... Всё это доставалось с великим трудом и за бешеные деньги. Но это уже была - свобода!
Публикация Бродского знаменовала начало новой эры в России - эры свободы слова.
Я очень хотел написать ему письмо. Но куда? Интернета тогда ещё не было. На деревню дедушке? В Америку - Бродскому? Так и не написал.
А 28 января 1996 года Евгений Киселёв в вечернем выпуске новостей сообщил о смерти Бродского. И душа камнем ухнула вниз: умер последний поэт...
