О том, что человека и дерево могут связывать иногда необъяснимые узы, известно с давних времен. Предания разных народов говорят об этом, а жизненный опыт нередко дает тому подтверждение.
Биологи Алма-Атинского университета решили проверить, насколько это соответствует действительности. В одном из сельских районов, где много яблоневых садов, они составили перечень — в каком хозяйстве, в какие дни деревья теряли листья, болели. Одновременно был составлен график, когда сам садовод болел, переживал неприятности, стресс. Когда сравнили даты, оба списка совпали самым удивительным образом. То, что растения очень чутко реагируют на здоровье тех, кто ухаживает за ними, замечено было давно.
Случается, комнатный цветок начинает вдруг вянуть, терять листья, а через несколько дней заболевает сам хозяин. Если же он умирает, комнатные цветы часто погибают тоже. В Англии в некоторых графствах есть даже обычай — в доме, где кто-то умер, на цветы вешают траурный креп. Считается, что это следует делать, чтобы помочь растению как бы высказать свою скорбь. Если не сделать этого, оно начнет вянуть, осыпаться и погибнет в ближайшие дни...
Еще более тесной, нерасторжимой может быть связь между человеком и деревом. У разных народов есть обычаи — при рождении ребенка в его честь сажать дерево. Подрастая, он знает, что это “его” дерево. “Его” не в смысле обладания, а в значении как бы родства и братства. Год за годом он ухаживает за “своим” деревом, навещает, поливает его. Даже потом, взрослым человеком, если он покидает родные места, некая незримая связь между ним и его деревом остается. Обычай этот известен был в Иудее, Талмуд упоминает об этом. Знали его и в Риме, и в других, самых отдаленных землях — в Африке, в Индонезии и даже на островах Фиджи. В Бенгалии есть рассказ о принце, который, покидая родные места, посадил дерево и сказал своим родителям: “Это дерево моей жизни. Когда вы будете видеть его зеленым и свежим, знайте, что со мной все в порядке. Если оно начнет терять листья, это будет означать, что я заболел. Если же все листья его опадут и оно засохнет, знайте, что и меня нет в живых”. Можно предположить, что обычай этот, известный практически повсеместно, имеет или имел, очевидно, какие-то подтверждения, достаточно убедительные. Он по сей день существует в разных местах России, Англии, Франции, Германии, Италии и Швейцарии. Смысл обычая заключается в том, что жизнь человека и дерева магически связывается неразрывно. В отличие от человека дерево не подвержено превратностям внешней жизни, живет долго. Соответственно свойства эти должны распространиться и на человека. Он и его дерево составляют как бы одно целое. Он должен жить долго и благополучно, как и оно.
Однако, если с кем-то из них — с деревом или человеком — что-то случалось, другого неизбежно должна была постигнуть такая же участь. Если дерево погибало, человек тоже непременно должен был погибнуть. При этом внешний сценарий этого мог быть любой: болезнь, несчастный случай, убийство. Если дерево погибло, обстоятельства должны были сложиться таким образом, что и человек погибнет тоже. При всей необъяснимости такой связи факты часто подтверждают ее.
— Мне было лет десять, когда я на даче под Москвой посадила свое первое дерево, — рассказывает Э.М. — Лиственницу. И мне было уже тридцать пять лет, когда я неожиданно и сильно заболела. Далеко от Москвы, в Ереване. Со мной творилось что-то неладное. Часов двенадцать врачи не могли вывести меня из сердечного приступа и гипертонического криза. Через несколько дней я узнала от матери, что в тот день в лиственницу (которая превратилась в большое красивое дерево) ударила молния. От дерева осталась только нижняя часть ствола с двумя-тремя ветками. Я проболела несколько лет. Для меня до сих пор загадка, что было первично, а что вторично — молния или моя болезнь. Думаю, все же первое. Даже наверняка первое.
Я сам знал в Абхазии человека, у которого было любимое дерево. Когда сосед, желая досадить ему, срубил дерево, к вечеру того же дня хозяин дерева умер. Без всяких видимых причин. Семейные хроники и дневники нередко содержат рассказы о таких случаях, когда дерево погибало сразу же после гибели человека, особенно, если это была внезапная и насильственная смерть. Два брата, Ричард и Густав Кемпенфелд, детьми посадили каждый по дереву. Прошли годы. Ричард, адмирал королевского флота, был в плавании, когда однажды Густав заметил, что дерево его брата внезапно засохло и погибло. Первой его мыслью было — что с братом? Тревога была не напрасной. Спустя какое- то время пришла весть, что адмирал погиб, затонув на своем флагманском корабле вместе с восемьюстами членами экипажа. Произошло это 29 августа 1782 года, как раз в тот день, когда Густав заметил гибель дерева брата.
Одна знакомая рассказала случай из жизни:
— В кабинете отца много лет стояла в кадке чайная роза. Из года в год он ухаживал за ней. Когда отец умер, роза тут же начала вянуть, а через пару недель засохла. Хотя поливали и ухаживали за ней, как раньше.
Возле одного замка, неподалеку от Эдинбурга, растет большой старый дуб. Предание утверждает, что какие- то древние и незримые узы связывают дерево с семьей владельца замка. Когда кто-то в семье умирает, дуб обычно роняет ветку. Когда в 1884 году в безветренный день июля сама собой обломилась и упала на землю большая ветка, лесничий заметил: “Не иначе, как его светлость скончались”. И правда через пару дней пришла весть, что герцог, владелец замка, умер. Люди обостренного восприятия эту связь между собой и конкретным деревом ощущают особенно четко.
Судя по всему, и Пушкин способен был таким же образом почувствовать какое-то конкретное дерево, воспринять его как существо, как личность. В письме Дельвигу о пребывании в Крыму он писал: “В двух шагах от дома рос молодой кипарис; каждое утро я навещал его и к нему привязался чувством, похожим на дружество”.
Само собой, для того, кто воспринимает дерево как личность, срубить его не так-то просто. Еще греческий философ Порфирий недоумевал: “Почему, — вопрошал он, — убить овцу или быка считается большим злом, чем срубить дуб или ель— коль скоро у деревьев тоже есть души?” Буддисты-монахи считают злом не только срубить дерево, а даже сломать ветку — “это то же, что сломать руку невинному человеку”. В древних китайских книгах часто говорится о деревьях, которые стенают и плачут, когда их рубят или когда они гибнут в огне. Староанглийские тексты упоминают о неком эсквайре, слышавшем не раз, как дерево плакало и сокрушалось под топором дровосека: падая, дуб “издает стенания и вопли, которые можно слышать за целую милю, словно душа, живущая в нем, предается скорби”. Все эти случаи — не метафора и не поэтический образ. Речь идет о реальном восприятии, о жизненном опыте.
Древние германцы, например, человека, обдиравшего кору с живого дерева, подвергали казни, мучительной и жестокой — чтобы другому неповадно было поступать так. Когда же для житейских нужд, действительно требовалось срубить дерево, это сопровождалось особым ритуалом. Американские индейцы и некоторые африканские племена приносили дереву жертву и просили простить их. На Балканах еще в прошлом веке бытовал обычай, — перед тем как занести топор над деревом, у его подножия приносили в жертву курицу. Смысл искупительного ритуала заключался в том, чтобы понудить душу покинуть дерево до того, как его начнут рубить. Слова “душа дерева”, впрочем, не совсем здесь точны. Это не только “душа”, но еще как бы некое “я”, “индивидуальность”, “нечто наделенное энергией”. Этот подвижный, емкий смысл обозначить одним выражением можно весьма приблизительно.
Татьяна Ярцева – с любовью к родной природе