Был теплый весенний вечер. Приятно пахли цветущие вишни. В небе светил совсем молодой месяц, напоминающий улыбку чеширского кота из диснеевской «Алисы». Михаил возвращался от Анны, которой, наконец, сказал все, что о ней думал, а думал он о ней далеко не лестно. Их разговор означал окончательный и бесповоротный развод даже без предельно идиотского в таких случаях предложения остаться друзьями. Друзьями они никак не могли быть, особенно после того, что она сотворила. Теперь это было неважно. Они расстались, и от этого на душе было празднично.
Второй причиной для хорошего настроения стало долгожданное увольнение с не приносившей ни удовольствия, ни денег работы. Уволился он в никуда, и это придавало его монотонной, упорядоченной жизни привкус приятной неопределенности. Михаил чувствовал себя настоящим искателем приключений, надеясь на то, что большая их часть окажется приятной. Новая жизнь его не пугала. На его денежные запасы можно было безбедно прожить около года, а бедно - все пять.
Михаил посмотрел на небо, подмигнул месяцу и вспомнил, что месяцу надо не подмигивать, а показывать монеты, желательно несколько. В кармане завалялась только пятерка. На всякий случай он потрусил ей перед месяцем, но это было не то. Нужна была, как минимум, вторая монета. Загадав, что если он ее найдет, впереди будет все замечательно, Михаил уставился на дорогу, реагируя, как сорока, на все блестящее. Несколько раз мимо него прошли девчонки в по-весеннему коротких юбках и туфельках на высоких каблучках. Вид милых девичьих ножек еще больше поднимал настроение. Михаил любил юных женщин и женские ножки в частности. Монету он не нашел.
Едва он вошел в квартиру, зазвонил телефон.
– Да, – сказал он в трубку.
– Михаил Васильевич Реасов? – услышал он женский голос.
– Да.
– С вами говорит секретарь Ивана Петровича.
– Какого еще Ивана Петровича?
– Соединяю.
В трубке раздался щелчок, затем...
– Здравствуйте, – сказал приятный мужской голос.
– Здравствуйте.
– Мне порекомендовал вас Ричард Валерьевич
Бывший одноклассник, вспомнил Михаил, и ответил:
– Слушаю вас.
– Вы, как я понимаю, сейчас без работы?
– Да.
– Я хотел бы вам кое-что предложить.
– Что именно?
– Об этом лучше поговорить лично. Вы могли бы приехать ко мне в офис?
– Конечно, если он в пределах досягаемости, – не удержался от шутки Михаил.
Иван Петрович назвал адрес в районе Центрального рынка.
– Когда вам будет удобно подъехать? – спросил он.
– В принципе, в любое время.
– Хорошо. Завтра в 14-00 устроит?
– Вполне.
– Отлично. Охране на входе назовете имя. Они будут в курсе.
В 13-55 Михаил был в просторном фойе современного высотного здания без всяких табличек у входа.
– Что вам угодно? – спросил его здоровенный детина с автоматом на груди.
Он совсем не вызывал желание шутить или рассуждать о поэзии Пушкина, поэтому Михаил без лишних слов назвал свою фамилию.
– У вас паспорт с собой? – спросил детина.
– Да.
– Можно взглянуть.
Михаил достал из кармана паспорт нового образца в старой еще обложке – с серпасто-молоткастым гербом.
Детина внимательно изучил документ, вернул его Михаилу и крикнул на весь этаж:
– Семеныч!
– Чего? – послышалось в ответ.
– Посетитель.
Примерно через минуту из правого коридора вынырнул крепкий мужчина лет сорока.
– Прошу вас, – сказал он Михаилу и пошел в тот самый коридор, откуда только что вынырнул.
Остановились они возле кабинки лифта. Вместо кнопок там была щель для магнитной карточки. Двери открылись с легким аристократическим вздохом. Они вошли. Семеныч нажал на кнопку, и лифт плавно тронулся вверх.
– Направо в восьмой кабинет, – сообщил он, когда двери лифта открылись вновь.
– Спасибо.
Михаил вошел в большую, напичканную офисной техникой, приемную.
– Здравствуйте, – сказал он немолодой и очень тощей секретарше.
– Проходите.
Михаил толкнул дверь и оказался в огромном кабинете, обставленном дорогой мебелью. На стене, где обычно у чиновников висит портрет президента, была странная картина, изображающая впившихся друг в друга зубами инь-яновских «рыбок» на фоне дерева, которое оплело корнями Землю.
Иван Петрович, – высокий, красивый мужчина лет сорока, одетый в дорогой костюм, – встретил Михаила посреди кабинета.
– Здравствуйте, – поздоровался Михаил.
– Прошу сюда, – указал он после рукопожатия на дорогое кресло сбоку от его стола. – Что вы знаете о драконах? – спросил он совершенно серьезно у Михаила.
– Практически ничего.
– А о доблестных рыцарях?
– Читал когда-то «Айвенго».
+++
Нельзя сказать, чтобы Михаилу нравилась его роль в Атлантиде. Он никогда не был кровожадным человеком, и, несмотря на то, что лично ему убивать никого не приходилось, каждое убийство надолго выбивало его из колеи. Конечно, у него была альтернатива: смерть. На это довольно понятно намекнул Иван Петрович.
Умирать Михаил не хотел даже за деньги. Денег, кстати, в Атлантиде хватало. Платили ему щедро, и о деньгах можно было не думать. Ему предстояло отыскать дракона, и не просто дракона, а молодую, привлекательную женщину. Для этого он должен был скармливать Лабиринту потенциальных кандидаток на ее роль, пока одна из них не окажется искомым драконом.
+++
Он сидел в удобном, словно специально для него спроектированном кресле перед камином в просторной гостиной шикарного холостяцкого дома. В камине горел огонь. В кресле рядом сидела, закинув ногу за ногу, обыкновенная, лишь немного очеловеченная корова. Их разделял только маленький, но стоивший целое состояние столик, с натюрмортом, который составляли: бутылка коньяка выдержки лет пятьсот, коробка с сигарами и почему-то три бокала. В «руке» она держала бокал с покоящимся на дне коньяком. Корова вдохнула аромат напитка, сделала маленький глоток и блаженно прикрыла глаза.
– Сигару? – предложила она после минутной паузы, посмотрев на Михаила хитрыми, с ленинским прищуром, глазами.
– Не откажусь, ответил он, беря из коробки настоящее произведение искусства.
Сигара застыла у него в руке. Михаил понятия не имел, что с ней дальше делать. Конечно, он пробовал внебрачное дитя ширпотреба с аналогичным названием, но к сигарам это не имело ни малейшего отношения.
– Курение сигар, – заговорила корова после очередной паузы, – это танго на минном поле. Она принялась подробно рассказывать о сигарах.
Корова была драконом, точнее, посредником между драконами и людьми, принявшим несколько комичный образ.
– Я часть твоего сознания, – представилась она Михаилу, когда он «пришел» на встречу. – Так мне нравится выглядеть. К сожалению, мое истинное лицо тебе недоступно, да у меня его и нет, но это не мешает мне получать удовольствие от прекрасной еды, так что не будем заставлять повара ждать. Еду нельзя ни торопить, ни заставлять ждать. Все остальное – чушь.
Закончив рассказ, корова перевернула лишний бокал, налила на дно немного коньяка и подожгла специальной сигарной спичкой. Они прикурили сигары.
– В знак нашего союза отныне ты будешь так делать всегда, – сказала она Михаилу.
Он не возражал.
– Пойдем, я что-то тебе покажу, – сказала она, когда они закончили курить.
Корова отвела его в одну из бесчисленных комнат, где в детской кроватке лежала совсем еще маленькая самочка дракона.
– Она ждет тебя, – сказала корова.
– Они ее убьют.
– Смерть – такая же чушь, как и жизнь, если у тебя есть душа. С ее душой все в порядке, а вот есть ли душа у тебя?
– Сейчас я как раз над этим работаю, – ответил он.
– А ты знаешь, что Иисуса вполне можно назвать сатанистом-демонопоклонником в самом, что ни на есть христианском значении этого термина? – спросила корова, потягивая коньяк. Они вновь сидели в гостиной.
– Что ты имеешь в виду?
– Ставшая известной история про Иисуса Христа – это шоу, за которым вполне можно разглядеть ритуал с человеческим жертвоприношением. Фактически, история с Авраамом была маленькой репетицией этого спектакля, создавшего одну из сильнейших организаций и один из наиболее мощных эгрегоров Идола. Это жертвоприношение стало основанием христианского храма, стены которого возводились на крови. Сначала это была кровь первых христиан, затем еретиков, затем жертв религиозных конфликтов... Да и исламские террористы, убивающие для того, чтобы убивать, приносят свои кровавые жертвы Аллаху, который есть никто иной, как Иегова, ветхозаветный бог и отец Иисуса. Боги питаются кровью.
– Как и мы.
– Согласна. Таковы правила этой игры.
– Игры?
– Создатели христианства, – продолжила корова после небольшой паузы, – великие люди. Никто до них еще не додумался создать жесткую, деспотическую черно-магическую организацию с фасадом в виде наидобрейшего боженьки, суть которого есть любовь. Милый рай домохозяек с геранью на каждом окне. А дуракам, коими является подавляющее большинство двуногих, больше ничего и не надо. Что людям надо-то? сладкую сказку и крепкий сон. Дайте им соску, мягкий матрас, и они ваши. Охотнее всего люди превращаются в слепцов. Мне кажется, это все из-за вашей сущности рабов.
Михаил поморщился.
– Ладно, – корова посмотрела на дорогие часы, – пора переходить к делу. Я чего собственно пришла. Она уже готова к встрече, и скоро ты ее найдешь.
– Она знает, на что идет?
– Нет.
– Тогда чем вы отличаетесь от нас?
– В этой игре ничем. Каждая игра содержит правила, нарушение которых приводит к изменению самой игры. Нам же надлежит сыграть именно в эту.
– Ты отправляешь ее на смерть, и называешь это игрой?
– Смерть – такая же чушь, как и жизнь. Или ты забыл?
Он криво усмехнулся.
– Рада, что ты не ударяешься в полемику. У нас мало времени. Надо еще кое-что сделать... Надеюсь, у тебя нет гастрономических предрассудков.
– Что ты имеешь в виду? – насторожился Михаил.
– Кровь и плоть дракона. Без этого ты не сможешь ее найти.
– Что?
Корова хлопнула «в ладоши». В одно мгновение обстановка вокруг них изменилась. Теперь они находились в маленькой комнате, застеленной коврами. Посреди на подносе стоял кальян.
– Три затяжки, – предупредила корова.
– Ты же говорила...
– Мы не христиане, чтобы заниматься богоедством. Они так и не смогли разобраться в украденных у нас ритуалах. Три затяжки.
Михаил сделал осторожную затяжку. Легкие заполнила сама свежесть. Это была благодать в своем чистом виде. Такое жалко было выдыхать. Он хотел курить ее еще и еще, так что после третьей затяжки корове пришлось отнимать у него трубку.
– Достаточно. Ты же не хочешь...
Михаил не слышал ее слов. Он был чистым сознанием, путешествующим по звездному лабиринту, по другую сторону которого жили драконы...
+++
– Она прошла лабиринт, – устало сказал Иван.
Михаил облегченно вздохнул. Корова сказала правду.
– Ты молодец, – Иван был доволен. – Задание выполнено блестяще.
– И что теперь?
– Теперь... Это будет решать Атлантида.
Прежде, чем Михаил успел что-либо сообразить, Иван выстрелил в него из похожего на детскую игрушку маленького пистолета.
+++
Михаила разбудила приторно-бездарная музыка. Играла запись детского хора. Детишки пищали противными, тоненькими голосами про любовь к богу, любовь бога, и прочую любовь. Качество «фанеры» было отвратительным. Михаил открыл глаза. Он лежал на фанерном облаке, одетый в длинную, до пят, белую ночную рубашку. Рядом стояла фанерная арфа. Увиденное заставило его выматериться.
– Здесь принято говорить аллилуйя или осанна, – услышал он приторный, злорадный голосок.
– Аллилуйя?! за то, что я должен буду торчать в этом фанерном дерьме целую вечность?! Да иди ты на!..
– Осанна, – елейно пропел приторный голосок, – осанна или аллилуйя. Господь настолько милостив к нам, что позволяет произносить эти слова с любой интонацией.
– Так что, если я захочу послать тебя на...
– Осанна, – перебил его голос.
– На осанна...
– Все правильно, важны не сами слова, а тот смысл, который ты в них вкладываешь.
– Если так... Осанна, – завопил Михаил, словно его резали, – аллилуйя, и маме вашей аллилуйя!!!
– Чего глотку дерешь? – услышал он знакомый голос.
Рядом с сигарой в одной руке и рюмкой коньяка в другой сидела корова. К ее рогам был приделан проволочный нимб, а к спине привязаны похожие на стрекозиные розовые крылышки. На одном было написано: «made in China».
– Ты?! – радостно воскликнул Михаил.
– Я бы не стала на твоем месте так кричать.
– Ты не представляешь, как я рад тебя видеть!
– А я тебя нет.
– Почему?
– Потому что ты, скотина, все еще не избавился от осанна и аллилуйя, мать твою! – рявкнула корова во всю свою глотку, – Я что, зря на тебя тратила свое время! Отвечай, сволочь!
– Я...
– Ты почему сидишь в присутствии инспектора, гнида?! Встать!
Офонарев, Михаил вскочил на ноги и замер по стойке смирно.
– Кругом!
– Он повернулся.
– Неблагодарная скотина!
Сильный удар копытом под зад сбил его с ног.
Очнувшись, Михаил сразу понял, что имел в виду Иван, говоря о том, что его дальнейшую судьбу будет решать Атлантида. Его отключили, а затем отправили в лабиринт. Поняв, куда его забросила судьба, он ощутил панический ужас и отчаяние. Михаила окружили тени тех, кого он отправил сюда на верную смерть. Он схватился руками за голову и закричал. Он проклинал Атлантиду, Ивана, себя, королеву, бога, жизнь... Он кричал, пока не потерял голос, и даже после этого продолжал сипеть проклятия опухшей от крика глоткой. Усталость помогла ему немного прийти в себя.
У него еще был шанс. Михаил поднялся на ноги и пошел, куда глядели глаза. Здесь могло помочь только везение. Он пытался думать о тех, кто, попав в подобную ситуацию, сумели найти выход. Он пытался думать о Мересьеве, о том парне из Джека Лондона, который буквально заставил себя не умереть от голода, но на ум все чаще приходил герой Стивена Кинга или Эдгара По, он не помнил точно, который, оказавшись на острове, сожрал себя чуть ли не целиком. Временами он натыкался на кучки человеческих костей. Это были останки тех, кто не справился с поставленной перед ними задачей.
Появились галлюцинации.
– Природа имеет избыточный характер, – умничал лысый толстяк. Он был с друзьями в купальне, где очаровательные рабыни были готовы выполнить любой их каприз. – Жизнь устроена так, что из многих должны выживать лишь единицы, и только самые-самые оставлять после себя потомство. Бесспорно, этот закон должен распространяться и на людей. Иначе... Да зачем что-либо говорить? Достаточно посмотреть вокруг. Вопиющее беззаконие гуманизма привело к вырождению человеческого рода. Мы продолжаем строить так называемые больницы для дегенератов, содержим их за государственный счет, причем даже не думаем об их стерилизации, тогда как крепкие, здоровые люди силком отправляются в армию, где либо гибнут в бесконечных войнах, либо становятся инвалидами, как физически, так и психологически. Вот и получается, что гуманизм – это забота об ущербных людях ценой жизни крепких и здоровых. Тех, о ком действительно надо заботиться...
Сделанный из серого камня алтарь был идеально отполирован телами тех, кого на протяжении тысячелетий приносили здесь в жертву. Михаил лежал на алтаре. Без одежды. Волосы по всему телу были сбриты. Ногти на руках и ногах обрезаны и накрашены. Вокруг него суетились слуги жрицы. Они заканчивали покрывать его тело письменами, когда она к нему подошла. Ее лицо было скрыто черной маской, с которой контрастировали огненно-рыжие волосы.
– Когда-то Атлантиду почитали как царство мертвых, – сказала она, – и знаешь почему? Мы первые открыли истину смерти, которую тебе сейчас предстоит познать. Чтобы войти в Атлантиду, тебе необходимо понять, что ты давно уже мертв. Само рождение говорит нам о смерти. На самом деле они неразлучны, а жизнь... То, что ты считал и считаешь жизнью – всего лишь агония. Ты уже умер. Твое рождение создало на линии времени твою смерть. Это уже свершилось. Ты мертв, как и все остальные. Ты мертв, и твоя жизнь – не более чем попытка осознания этого факта. Только осознав собственную смерть, ты сможешь пройти через первые врата. У многих на это уходят жизни, но у тебя столько времени нет.
Говоря это, она ловко перерезала вены ритуальным кинжалом у него на руках и ногах. Полилась кровь. Стало холодно. Он перестал ощущать тело, чувствовать, думать, существовать... Он погружался в смерть. Сознание медленно затухало...
Смерть пришла как откровение, как избавление от рабства жизни. Атлантида дала ему первый урок: Жизнь – это рабство, а жажда жизни – иллюзия, позволяющая идолу осуществлять над тобой полный контроль. Михаила накрыла волна экстаза. Он был свободен! Его тело продолжало страдать. Обессиленное, оно лежало на полу. Голова раскалывалась. Язык распух от жажды. Лицо было разбито в кровь (во время очередного падения). Тело страдало, но понимание того, что он умер, позволило Михаилу дистанцироваться от страдания и начать наблюдать за ним как бы со стороны. Смерть придала ему силы подняться на четвереньки. Михаил не понимал, что и куда заставляло его двигаться. Он полз на четвереньках, не чувствуя боли: колени и кисти рук были содраны чуть ли не до кости. Он был на грани безумия.
Поскользнувшись, он рухнул лицом в грязь. Грязь! Значит, где-то рядом вода. Он почувствовал ее запах. Она текла по стене. Самая вкусная вода в его жизни! В грязи копошились похожие на дождевых червей твари. Михаил жадно глотал их, даже не пережевывая, а потом снова пил воду...
Веревка больно резала руки. Она была слишком тонкой и грубой, к тому же помощники палача затянули ее на совесть. Он был привязан к торчащим из стены пыточной кольцам. Хорошо еще, что он мог стоять. Под ногами была ржавая холодная металлическая поверхность. Когда ноги устанут, он повиснет на руках, и тогда веревка с новой силой врежется в его плоть...
– Твой второй господин – боль, – сказала ему королева.
Она стояла рядом с палачом – здоровым детиной с одним глазом.
– Она может быть такой нестерпимой, что нет никакого значения, жив ты или мертв. Боль умеет уговаривать. Она заставит тебя сделать даже то, чего ты не сделаешь и из жажды жизни. Она всемогуща, но и у нее есть слабые места. Боль – это информация. Она часть тебя. Боль – это ты. Прими ее, наблюдай за ней, перестань сопротивляться, расслабься... Позволь ей случиться, раз уж этого нельзя миновать. Подружись с ней, иначе ты просто с ума сойдешь от боли, а боль тебя ждет, поверь мне, немалая. Под твоими ногами находится холодный металл, но это ненадолго. Скоро там будет течь кипящее масло. Твои ноги... Сколько ты сможешь держать их поджатыми? Ты примешь боль или сойдешь с ума. Третьего не дано.
Сказав это, она вышла из пыточной. Палач медленно повернул скрипящий вентиль. Потекло раскаленное масло. Михаил поджал ноги. Веревки врезались в руки. Потекла кровь, но все это было ерундой по сравнению с тем, что ожидало его впереди.
БББББББОООООЛЛЛЛЛЬЬЬЬЬЬ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Запахло жареным мясом…
Его лихорадило. Сильно болел живот, словно кто-то вскрыл ему брюшную полость и густо посыпал перцем. Скорее всего, те твари, которых он сожрал в полуобморочном состоянии, оказались ядовитыми. Михаил не сразу понял, что между ним и болью появилась дистанция. Боль была сама по себе, как и его тело, которому он больше не принадлежал. Михаил вспомнил, как Гурджиев, врезавшись на машине в дерево, прошел несколько метров на сломанных ногах, вспомнил, как его ученик Успенский, умирая, ходил из угла в угол, чтобы встретить смерть в сознании, вспомнил Мансура аль Халладжа, которого фанатики-мусульмане...
Он был на свалке. Вокруг, куда ни глянь, возвышались горы мусора. Вонь была осязаемой и всепроникающей.
– Ты должен усвоить еще один урок, – услышал он голос королевы, – твой последний враг – то, что ты считаешь собой, своей личностью. Даже после того, как ты умер, как принял боль, идол продолжает держать тебя в своих руках. До тех пор, пока ты продолжаешь считать себя кем-то. Запомни, ты – никто и ничто. Посмотри вокруг. Все это дерьмо было кем-то и чем-то. До тех пор, пока ты считаешь себя кем-то, ты продолжаешь оставаться здесь, на свалке. Покинуть ее можно лишь, отбросив себя или свое «я». Твой последний враг – ты сам. Оставив его, ты обретешь свободу.
Перед Михаилом появились ворота. Они были настолько огромными, что, казалось, подпирали собой небо. Перед воротами стоял грозного вида страж.
– Стой, – приказал он.
Михаил остановился.
– Назови свое имя.
– У меня больше нет имени.
– Говори! – приказал страж и несильно ударил Михаила копьем в бок.
Михаилу стало смешно.
– Отвечай, или я убью тебя!
– Я уже мертв.
– Мертв? Куда ты тогда направляешься?
– Теперь уже никуда.
– Добро пожаловать в Атлантиду, – услышал он, приходя в себя.
Продолжение следует.