Дожди зарядили,
и в городе очень тихо,
а это ещё не пришли холода зимы.
Но если вам грустно, у нас в лютеранской кирхе обьявлена месса Святого, как есть, Фомы.
Для тех, кто не верит, но втайне боится тыкать в дрожащее сердце, в его нутряную клеть.
Несите зелёные яблоки, глёг и тыквы и вспомните песни, молитвы.
Мы станем петь.
Пока не отпустит.
А может, и не отпустит, скорее, опустит макушками в водоём.
Мне кажется, бог — это древний старик-акустик, которому нравится слушать, как мы поём.
Хотя, если вслушаться в ноты, поём мы плохо. Коварно украли у нас голоса ветра.
Брусничный (не алый),
оранжевый (ближе к охре) — алтарь этой осени.
Видишь, горит наш храм?
Красиво горит,
добрый господи, как красиво.
Руины всегда привлекательней для людей.
Мы любим,
мы люди,
мы знаний и цифр массивы,
мы чья-то не очень удачная из идей.
Мы чья-то плохая погода,
налейте йода на детские ссадины, в утро налейте тьмы.
И близится точка баланса и точка года.
Сегодня же месса Святого, как есть, Фомы.
Пока в наши окна сквозняк залетает в гости, мы чувствуем с ним фантастическое родство.
Но эта история здесь не совсем про осень. Она про подарки, про сказки и Рождество.
Стояли морозы. Игрушечно скаля пасти,
кружил карнавал в мандариновом имбире. Молва говорила — посуда, мол, бьётся к счастью,
и лучше бы битой посуде лежать в ведре.
В ведро насыпали песок, водружали ёлки, и звали актёра, который дарил коньки.
А Мартин с упрямством осла собирал осколки, похожие на треугольные лепестки.
И каждый осколок — в отдельный клочок салфетки —
добыча, чужие секреты, заветный клад.
Хоть падала на пол посуда довольно редко — коллекция Мартина чуточку, но росла.
И рос человек, забывал о комочках манных.
В прихожей висел электрический самокат.
Потом была шумная ярмарка в Доме Анны.
Печенье с корицей и ватные облака.
И Мартин напялил цилиндр, помятый сбоку,
и где-то по лучшим друзьям раздобыл сюртук, и сделал из чашек-тарелок такого бога, что мог осветить бы звенящую пустоту.
И сделал фарфоровых ангелов белолицых,
с глазами собак и носами смешных лисят.
И сделал им руки, чтоб глупо не дать разбиться давно потерявшим надежду на всё и вся.
Но ангелов, как и положено, было мало. Блестели гирлянды, на ветках не таял снег. Возможно, кому-то действительно помогало, наверно, кому-то действительно оберег от чёрного леса, кусачей нужды и лиха.
Мне кажется, бог — это древний старик-слова.
Божественный кофе готовится в Анненкирхе. Осталось немного до нового Рождества.
Дожди посерели, и в воздухе снова мрачно,
но станут теплей батареи, теплее мы.
Отдай мне прозрачного ангела на удачу, вложи его в ребра святого, как есть, Фомы.
Плети паутинные сказки, легенды, байки, проникни сквозь трещинки снов, дорогой ловец.
У хрупкого ангела будут глаза собаки.
Что может быть более хрупким, чем человек?
«Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; не будь неверующим, но верующим». Иоанна 20:27