Григорьев ярок, сложен и многогранен. Как художник, как личность, как знаковая фигура в истории русской живописи. Сегодня Вы без труда найдёте информацию о его творчестве, но вряд ли сложите целостное понимание из мозаики чужих мнений.
А посему, дорогой читатель, мы постараемся свести собственные рассуждения к минимуму и предоставить Вам самим решать, чем обусловлен нынешний всплеск интереса к фигуре Бориса Дмитриевича Григорьева: его эксцентричной гениальностью, дерзким новаторством или данью современной конъюнктуре.
Для начала стоило бы определиться, в каком именно стиле работал наш герой. Стоило бы, но не выйдет. Ибо авторитетные специалисты попеременно относят его картины к разным стилям (и течениям) авангардизма. Наше личное мнение колеблется где-то в районе экспрессионизма, сдобренного неопримитивизмом. Так или иначе, но один факт совершенно неоспорим: Григорьев был блестящим рисовальщиком, обладавшим цепким, быстрым и беспощадно саркастичным умом.
На дворе — 1902 год. Отучившись три курса в академии коммерческих наук (куда поступил скрепя сердце и исключительно по настоянию родных), Борис отправляется сдавать сложнейший экзамен в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. И блестяще выдерживает это испытание! Узнав об этом, мать нашего героя, Клара Иогановна фон Линденберг воспротивилась намерению сына стать художником. Но 17-летний Борис не сомневался: коммерция – точно не его интерес. И ещё через год без труда поступает в Строгановское художественно-промышленное училище.
Именно здесь происходит по-настоящему судьбоносная встреча идеального Ученика и идеального же Учителя.
Нашего героя и Дмитрия Анфимовича Щербиновского, выдающегося импрессиониста и — в свою очередь — одного из лучших учеников великого Репина. Григорьев обожает учиться, он страстно "болеет" живописью, и на последнем курсе училища (по рекомендации Щербиновского) за выдающиеся успехи в обучении награждается стажировкой в Мюнхене. Из Германии наш герой возвращается не только с изрядно "окрепшим" мазком и множеством новых творческих идей, но и с молодой супругой, Елизаветой Григорьевной фон Браше.
В том же 1907-м Борис Дмитриевич перебирается из Москвы в Петербург и становится вольнослушателем Академии художеств. Здесь он учится до 1913 года. Серди педагогов, оказавших наибольшее влияние на становление нашего героя необходимо отметить блестящего пейзажиста- «передвижника»Александра Александровича Киселева.
Для Григорьева те годы были насыщены знаковыми событиями. Он познакомился с Велимиром Хлебниковым и Давидом Бурлюком, художниками объединений «Мир искусства» и «Голубая роза». В 1909 году вошел в состав объединения «Студия импрессионистов», где его живописный стиль испытал значительное влияние идей футуризма. Григорьева привлекало обостренное восприятие мира его новых коллег, он живо интересовался творчеством Ван Гога, Сезанна, фовистов. Последовавшее в том же году турне по Европе можно считать чем- то вроде окончательной «шлифовки» неповторимого авторского подчерка Григорьева.
В 1913 году едет в Париж, где в течение четырех месяцев посещает занятия в Академии Гранд Шомьер. И, конечно же, много рисует. На его зарисовках – посетители цирков и кафе, богема и дамы полусвета, сценки из жизни, бесконечная череда живых и ярких образов... Из Парижа он вернулся с коллекцией, насчитывавшей несколькими тысяч рисунков.... и не обнаружил свое фамилии в списках учащихся Академии художеств. Его отчислили. Профессора академии не одобряли увлеченности новаторскими идеями. Впрочем, для вполне оформившегося как самостоятельный художник Григорьева это было уже не суть важно.
Почти незамедлительно ему стали поступать предложения. Художники «Мира искусства» пригласили Григорьева принять участие в их выставке. Благо ему было что экспонировать. Именно там обнаружилось: Париж довершил формирование Григорьева-виртуозного рисовальщика, владеющего всем спектром выразительных возможностей линии. Именно там по- настоящему зажглась звезда живописца Бориса Григорьева.
Мы не станем подробно останавливаться на злоключениях четы Григорьевых, окончившихся эмиграцией всё в тот же Париж. За него ходатайствовал Максим Горький, его звал вернуться на Родину Луначарский, но безрезультатно. Лучше остановимся на одном из самых ярких и знаковых альбомов работ Григорьева с текстами П. Щёголева, Н. Радлова и своими. Сборник назывался: «Расея» и наглядно отображал рефлексию мастера на тему Октябрьской революции. Герои альбома – русская деревня и люди – старики, дети, крестьяне послереволюционной России 1918 года. Образы «Расеи» критики называли «правдивыми до беспощадности». Они и впрямь производили на публику ошеломляющее впечатление. Перед зрителем вставали искажённые гневом лица простых людей, заставляя критиков повторять слова университетских преподавателей Григорьева о его склонности к гротеску и «злом глазе». Но приглядитесь, уважаемый читатель: в этих образах нет места злу. Всё дело в методе. В (опять же, пользуясь цитатами современников) «чеканных линиях» и «жуткой реалистичности», подчеркивающих главное и лишь слегка обозначающих второстепенное.
Автор: Лёля Городная. Вы прочли статью — спасибо! Подписаться