Это было, когда я лежал в психушке.
Тогда я только попал в «Наблюдаемую» палату. От прочих она отличалась большим размером и хорошей простреливаемостью с поста санитаров. Каждый час сестра проверяла, чем занимаются пациенты. Дверей, кстати, в палате не было, а на пластиковых окнах стояли решетки.
Вообще, палат было несколько. Самые населенные носили названия «Зоопарк», «Кладбище» и, собственно, «Наблюдаемая».
На Кладбище лежали «нормальные» или почти нормальные — с манией величия, агорафобией, под транквилизаторами. Там было тихо. Наблюдаемая приютила различный сброд: самоубийцы, алкоголики, идиоты и просто те, от кого неясно, чего ждать. В Наблюдаемой были шахматы. И даже карты, пока их не украл клептоман.
Самой шумной из всех палат был Зоопарк. Думаю, таков он и по сию пору. Там лежат психи. Низшая каста — неполноценные, рахитичные, буйные, гидроцефалы, ауты. У большей части Зоопарка полностью (или почти полностью) потерян контакт с миром. Помню, баба Катя, пожилая санитарка, вслух сокрушалась: «Раньше краски нанюхается, его откачаешь, помоешь — поговорить можно, как с человеком... А нынче дурная краска пошла, химическая, крышу сносит однажды и навсегда...»
Зоопарк получил свое название из-за особых звуков, которые несутся оттуда ночью. Вой, плач, крики, скрип, скрежет, стук... Фоновый звук обезьяньего вольера с редкими вкраплениями человеческой речи: просьбами отвязать.
Да-да. Многих на ночь привязывали, потому что если не привязать — то могут и себя повредить. Или другого. В темноте-то. Дежурный, конечно, сидит — но мало ли...
Свободный выход из Зоопарка был запрещен. Ходили привязанные под себя, в судно.
Паренек, о котором я хочу рассказать, лежал в Зоопарке. Про себя я назвал его Иисусом — из-за специфической позы, в которой он находился почти всегда: ноги вместе, колени скошены на бок, руки разведены. Естественно, поза эта была лежачей — ходить мальчик умел только с чужой помощью. Он вообще не очень-то обращал внимание на окружающий мир.
***
Однажды утром ко мне пришел санитар Олег. Из молодых, практикант. Мы были неплохо знакомы (иногда я, как наиболее адекватный, помогал медицинскому персоналу). Он попросил меня помочь отнести Христа на рентген. Вернее отвезти. Все передвижения по территории за рамками корпуса осуществлялись исключительно на машинах.
Любой выход на улицу и вообще смена обстановки — уже радость. Я согласился.
В машине тоже держали его под локти — чтобы не шмякнулся на пол. Сперва молчали. Потом я спросил:
— А что с ним?
— Гидроцефал. Пятнадцать процентов — мозг, остальное вода.
— С рождения?
— Да... — санитар сверился с сопроводительными бумагами, — Да, с рождения. Кстати, у него праздник. Сегодня ему пятнадцать.
Я ошарашенно посмотрел на индифферентного Иисуса. С виду мальчику было десять, может, одиннадцать лет.
— Зачем ему рентген?
— Легкие... Такие, как он, не живут долго. И болеют всем. Вот реально — всем. У него, похоже, туберкулез. Так бы умер лет в двадцать пять, но сгорит, наверно, в семнадцать... Интересно, к нему хоть родные придут сегодня?.. О, все. Приехали.
Мы выгрузили Иисуса из машины и поволокли на рентген. На гигантской холодной доске он тут же принял свою любимую позу — ноги скошены, вместе, а руки врозь, и так застыл. Вдруг я заметил, какой он истощенный. Кожа белая, прозрачная, ребра видны насквозь, ноги — вообще не предназначены для ходьбы, руки-соломинки...
Мы сняли мальчика со стола и усадили на скамеечку в коридоре. Олег заговорщически посмотрел на меня и попросил обещать, что если он отойдет, я не убьюсь за это время о стену. Я обещал. Олег кивнул и куда-то пропал.
Я посмотрел на мальчика. Он сидел с абсолютно отсутствующим видом и расфокусированным взглядом, слегка завалившись на левый бок.
Ну неужели у него правда вместо мозга — вода?
— Ты понимаешь меня?
Иисус не подал ни малейших признаков жизни.
— Па-арень. Ау. Кивни, если слышишь меня.
Внезапно Иисуса скрутило. Почти всем телом он рухнул вперед (естественно, не выставляя рук) и замотал головой. Я еле успел поймать его в десяти сантиметрах от пола и чуть не запаниковал. А если у него приступ? А ни одного врача рядом нет! А если позвать — я же подставлю Олега!..
Но «приступ» прекратился так же быстро, как начался. Паренек снова сидел спокойно, уставившись в стену. Лицо его не выражало никаких эмоций.
И тут я подумал. А может быть, не припадок.
— Слышишь меня? Кивни еще раз.
Его опять согнуло в жуткую эпилептическую дугу, но на этот раз я был готов и удержал мальчика на скамейке.
Нда...
— Соскучились? Я вернулся! Давай, понесли обратно в машину...
***
Родственники приехали. Вернее, один родственник — мама. Она принесла мальчику что-то вкусное, кажется, сладких булочек. Иисус ел отстраненно, с тем же выражением лица, с каким потреблял пшенку и гречу. Куски булочки падали изо рта.
А когда ближе к вечеру я заглянул в Зоопарк, проверить, как там Иисус, — я застал у его кровати Лебедя.
Лебедь — воплощение зла. Я не шучу.
Лебедь (это фамилия) потихоньку отбирал продуктовые передачи у даунов и калек. Воровал все, что плохо лежит. В частности, общественные карты украл он. Хотя что с ними делать-то — одному?.. Лебедь избивал всех, кто казался ему слабее. Тем, кто казался сильнее — делал гадости потихоньку. А в глаза — подлизывался изо всех сил. От него отказались собственные родители и сдали его в детдом. Детдом тоже отказался от Лебедя, сдав его через месяц в психиатрию. Психиатрия тоже не желала долго держать Лебедя и сплавляла обратно при первом удобном случае. В год Лебедь делал два-три таких «рейса».
Кроме всего прочего, он мучал больных. Даже тех, кто не понимал, что вообще происходит. Выкручивал соски, выламывал пальцы, зажимал нос. С какой-то поры его любимой игрушкой стал Иисус. Потому что не реагировал на боль. Никак. Вообще.
Это создавало проблемы — Лебедь пытал его тихо, и заметить, что в зоопарке происходит что-то не то, было довольно сложно.
Я начал отрывать Лебедя от больного. Лебедь сопротивлялся. На шум в палату заглянула баба Катя — та самая, что сокрушалась про краску. Лебедь немедленно стих и вышел сам. Баба Катя — власть, с ней ссориться незачем, от нее зависят лишний матрас и лишняя порция запеканки.
Катя подошла к нам с Иисусом. Спросила:
— Чего, опять мучает?
Я кивнул.
Катя покачала головой, прикрыла вытянутые ноги Иисуса краешком одеяла и задумчиво произнесла:
— Странно вот. Когда бьют — не плачет. Когда падает — тоже не плачет. А по ночам плачет...
Из цикла «Как я в психушке лежал»
Об авторе
Арчет. Санкт-Петербург. Поэт, писатель, журналист, геймдизайнер. Любит дороги, леса и крыши. Считает, что женское тело — самое красивое, что создано Богом после души. Работал испытательным манекеном, помогал носить больных в сумасшедшем доме, ел кошачий корм и ходил с милицией в нарко-рейды.
Другая современная литература: chtivo.spb.ru