Имея целый день свободного времени, я ходила вдоль прилавков и рассматривала оправы. Мне разрешили доставать их из-под стекла, примерять и ощупывать, но я этим правом не пользовалась. А если уроню? Одна царапина – и товар непригоден для продажи. Это выйдет слишком дорогое обучение для меня. Правда, все же соблазнилась и взяла в руки Шанель. Мне очень нравится жемчуг, да и сама оправа была безумно хороша.
Я перебирала бусины и, повинуясь непонятному внутреннему толчку, поскребла одну из них ногтем - у самого краешка, там где отверстие для нити. Жемчужина осталась целой, сияющей. Я сделала вид, что любуюсь ею, и поскребла еще раз, сильней. Да, это была очень красивая и очень прочно сидящая краска – маленький кусочек ее отшелушился, и обнажился пластик цвета водянистого молока. Я положила оправу на место. Надеюсь, мои манипуляции не были заметны в камеру.
Я попросила Таню (или Розу?) рассказать мне, как представлять клиенту ту или иную модель, что конкретно говорить, на что обращать внимание. Они согласились продемонстрировать. Уже не помню, кто из них, потому что их перекошенные лица видятся мне сейчас оба сразу. Они быстро проговорили какой-то текст, бросая в меня словами.
Начальница наша через день спрашивала, как идет обучение; я не знала, что отвечать. На каждом квадратном метре этого пространства были натыканы камеры и микрофоны, неужели я могла еще что-то добавить? По некоторым моментам нашего с ней общения я догадывалась, что такой же вопрос задается моим "наставницам", и характеризуют они меня не в лучшем свете.
Фигура нашей патронши напоминала мне гусеницу. Ольга (так ее звали) не шла, а перекатывала свое тело в пространстве, держа его почему-то вертикально. Она как будто никак не могла нащупать свой центр тяжести. Видно было, что для нее ходить на двух ногах не совсем естественно, что лучше было бы ей упасть на пол и начать перебирать всеми своими сорока лапками, которые, по моему подозрению, были спрятаны у нее под одеждой.
Лицом Ольга походила на Софию Ротару. Те же гладкие черные волосы, узкие губы, скулы. Она любила светлые бесформенные костюмы и платья – ворох дымчатой, невесомой ткани, из которого торчал только кончик туфли и маленькая голова.
Муж ее выглядел столь заурядно, что я его не запомнила. Зато запомнила его девушку – блондинку лет 18-ти с длинными до пояса волосами. Однажды они зашли в салон, держась за руки, как дети, и у девушки было выражение лица Наташи Ростовой на первом балу. Ему самому, как и Ольге, было около 50-ти.
Когда наступил день экзамена, я повторила в уме все прочитанные статьи, всё, что мне удалось разузнать о брендах, моделях, модных тенденциях и мировых дизайнерах, но всё казалось, чего-то не хватает. Говорю я легко, с людьми в контакт вступаю просто, но здесь со мной случилось нечто. Когда Ольга попросила меня представить модель оправы, я онемела. Чувствовала, как мозг не находит путей к речевому аппарату. Сигнал не поступает. Выдавила из себя какие-то слова, бессвязно, безжизненным голосом. Еще никогда сама на себя я не производила такого жалкого впечатления.
С самого начала моей речи, нет, даже еще тогда, когда только задавала вопрос, Ольга смотрела на меня так, будто не сомневалась в провале. Как на жертву. Ей не нравилось участвовать во всем этом. Если бы могло как-нибудь так произойти, чтобы я испарилась, не сходя с этого места, она испытала бы огромное облегчение. По всему видно, Ольга была из тех людей, которые избегают говорить «нет».
Произнеся свой рваный монолог, я замолчала. Мы смотрели друг на друга глаза в глаза несколько секунд. Наконец, Ольга попятилась. «Юля.. ля.. – теперь рваной речь стала у нее, - ты не сможешь.. ты найдешь себя в другом.. может быть.. тебе не хватает.. артистизма», – Ольга продолжала отступать, хотя я оставалась на месте. И наконец, выдала истеричное: «Почему ты не подружилась с девочками»?! Казалось, она хочет убежать.
Но, разумеется, убежала я. Просто собрала свои вещи и ушла. Задним числом я отметила, что почувствовала невозможность работать здесь еще раньше, но привычка все доводить до логического конца отняла у меня две недели свободы. Две недели жизни – в пустоту. Я вышла из стен этого сверкающего салона, как из могильного склепа. Я больше никогда не увижу Таню и Розу! Одно это обстоятельство открывало бесконечные перспективы для счастья.