ПРОЛОГ. Кострома.
Выпись из метрической книги церкви 140-го пехотного Зарайского полка за 1881 г.:
«…тысяча восемьсот восемьдесят первого года, декабря двадцать восьмого числа у подпоручика 140-го пехотного Зарайского полка Василия Флегонтова Высоцкого и его законной жены Пелагеи Александровой, обоих православного вероисповедания, родился сын Николай».
Почти каждая семья благополучной Европы хранит память о нескольких своих поколениях. В итальянском патио и в аккуратном голландском домике, на французской ферме и в немецком фольварке в бабушкиных комодах или на уютных книжных полках лежат альбомы со старинными фотографиями, дарственные и завещания, письма и документы предков. Даже если войны уносят документальные свидетельства ушедших лет, фамильная память старательно восстанавливает имена и легенды. Иногда эта идиллия нарушается в анклавах переселенцев и в молодёжной фронде, но проходят годы, и вчерашний бунтарь примеряет дедушкин буржуазный сюртук, а сербская община старательно восстанавливает свою историю.
Главное – никому в голову не придёт сжигать старые фотографии, вымарывать из семейного древа имена и звания, уничтожать документы и письма. К сожалению, это печальный удел нашего отечества. На протяжении почти трёх четвертей века наши отцы и матери, бабушки и дедушки только шепотом и утайкой рассказывали нам о достойных предках. Наши фамильные альбомы пестрят вырезанными и затушёванными пятнами лиц расстрелянных и высланных родственников и друзей.
В угоду каждой новой власти переписывалась отечественная история, стиралась народная память. Виной тому и удельные междоусобицы, и иноземные нашествия, и русский бунт, и ещё недавнее крепостное право. Национальный дух и гордость возрождались на исторически краткие периоды противостояния врагу внешнему, но с поразительным усердием принижались и унижались внутренней неразберихой и бунтом. Ни один внешний враг не принёс нашему народу больших страданий и потерь, нежели сделали это мы своими собственными руками. Едва успев вынырнуть из позорного рабства, Русь оказалась в плену коммунистической тирании.
Стоит задуматься – от момента отмены крепостного права до октябрьского переворота прошло чуть более полувека, то есть успело вырасти только одно–два поколения, не помнившее купчей на кузнеца и дворовую девку! К этой данности необходимо добавить многочисленные войны и потрясения, ужасы гражданской войны и последующих репрессий. И на каждом витке отечественной истории невосполнимый урон наносился не только народной, государственной, но и фамильной, семейной памяти. Дети отрекались от своих родителей, брат от брата, дом от дома. Только сейчас находим мы в себе силы и желание воздать должное памяти предков и обратиться к недавно запретным родовым темам. И пришло время собирать камни...
Мой прадед, Николай Васильевич Высоцкий, родился 28 декабря 1881 г. Его отец, Василий Флегонтович Высоцкий (1855 – после 1887), участник русско-турецкой войны 1877–1878 гг., за отличие в делах против неприятеля был произведён в подпоручики и награждён светло-бронзовой медалью в память войны против турок. В 1881 г. бравый подпоручик женился «первым браком на девице из дворян Пелагее Александровой Орловой». Однако, не приобретя больших чинов и званий и не имея надёжных источников к существованию, Василий Флегонтович Высоцкий не нашёл себя в мирной жизни и пропал с семейного горизонта в 1887 г. Как распорядился своей буйной головушкой отставной подпоручик нам не ведомо. Пелагея Александровна Высоцкая (1855 – после 1924), осталась с двумя детьми пяти- и двухлетнего возраста и за неимением лучшего решения переехала в Курскую губернию к своей незамужней сестре, служившей акушеркой в больнице Московско-Киевско-Воронежской железной дороги.
Несмотря на тяжёлое положение, Николай получил хорошее среднее образование и в 1899 г., после окончания шести классов основного отделения Курского реального училища, поступил в Морское инженерное училище Императора Николая I на механическое отделение. В 1903 г. Николай Высоцкий окончил училище и был зачислен в звание младшего инженер-механика. На этом этапе я завершаю рассказ о родовой истории Высоцких и перехожу к описанию трагического противостояния русского бунта и русского офицера Высоцкого…
ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ
Севастополь
Броненосец "Ростислав"
Выписка из послужного списка Н.В. Высоцкого:
«28 мая 1903 г. Циркуляром штаба Черноморского флота за № 301 назначен на вакансию минного механика на эскадренный броненосец “Ростислав”.
13 апреля 1906 г. Приказом главного командира за № 572, отчислен от броненосца “Ростислав”».
Портрет прадеда у башни среднего калибра броненосца «Ростислав» украшает стены нашего дома. На фотографии запечатлён молодой офицер в парадной форме – слуга Царя и Отечества, утешение самоотверженной матери и возможный повод девичьих грёз. Впереди долгая и трудная служба, но она не страшит – есть уверенность в своих силах и, главное, долгожданное чувство самостоятельности. Остались позади трудные годы учёбы на «коштном» содержании среди более обеспеченных однокашников, появилась возможность помочь семье и, чего греха таить, пофрантить на Приморском бульваре Севастополя.
Однако бурные события российской истории не располагали к романтическим настроениям. О службе Н.В. Высоцкого на броненосце «Ростислав» в семейных архивах не осталось ничего, кроме упомянутой фотографии и записи в послужном списке. Не так давно по питерскому радио транслировалась спорная передача о лейтенанте Шмидте. В новом контексте геройреволюционер представал в непривычной роли проворовавшегося психопата. Впрочем, мой интерес вызвала не новая трактовка канонического образа, а упомянутый в передаче броненосец «Ростислав». Имея на руках послужной список прадеда, уже через короткое время я понял, что период его службы на этом корабле перекрывает известные события ноября 1905 г.
Так возник первый «революционный эпизод». Дальнейшее знакомство с литературой только расширило и подтвердило наше предположение. «Ростислав» вполне мог оказаться и по другую сторону баррикады – корабельную команду обрабатывали с особой тщательностью. Многие матросы «Ростислава» криками «Ура!» отвечали на призывы П.П. Шмидта. Силами офицеров и верных присяге матросов восстание на «Ростиславе» удалось предотвратить. И волею судьбы именно орудия флагмана нанесли ощутимый ущерб мятежникам. В вахтенном журнале «Ростислава» зафиксировано: «16.00. Начали стрелять по „Очакову” и „Свирепому”». И завершающим аккордом этой трагедии выглядит доставление на флагманский броненосец пытавшегося скрыться П.П.Шмидта. Финал мятежа разворачивался прямо на глазах у поручика корпуса инженер-механиков флота Высоцкого. Всё время, что лейтенант Шмидт находился на «Ростиславе», лейтенант Ф.Ф. Карказ призывал офицеров и даже матросов полюбоваться на изменника…
ЭПИЗОД ВТОРОЙ
Бухта Папонвик, Ревель
Крейсер "Память Азова"
Выписка из послужного списка Н.В.Высоцкого:
«10 мая 1906 г. Циркуляром штаба Кронштадтского порта за № 1172 назначен младшим судовым инженермехаником на крейсер I ранга “Память Азова”.
8 марта 1907 г. Циркуляром штаба Кронштадтского порта за № 690 с крейсера “Память Азова” назначен младшим механиком на эскадренный броненосец “Император Александр II”».
Второй эпизод противостояния офицерского долга и мятежной вольницы открылся в процессе работы над материалами по истории знаменитой петербургской гимназии и реального училища Карла Мая. В повести писателя-мариниста Николая Черкашина «Полёт над морем “майского жука”», посвящённой бывшему ученику реального училища Николаю Яковлевичу Павлинову (1886–1941), было приведено яркое описание мятежа на балтийском крейсере «Память Азова». В тексте несколько раз упоминался «поручик корпуса флотских инженер-механиков Высоцкий». С учётом того, что в послужной список моего прадеда крейсер «Память Азова» был вписан трижды, я повторил нехитрую операцию сравнения дат и убедился в их полном совпадении. Второй раз судьба свела офицера Высоцкого с русским бунтом. Теперь уже как непосредственного участника трагедии.
Восстание на крейсере не раз было подробно описано в литературе по истории революционного движения на флоте, но воспоминаний непосредственных очевидцев не так много. Поэтому показания на следственной комиссии поручика Н.В. Высоцкого, сохранившиеся в РГАВМФ, воспроизведу почти полностью:
« …Привожу ниже всё то, чему я был свидетелем в ночь с 19 на 20 июля и последующие дни. В ночь с 19 на 20 июля я присутствовал до 1 1 /4 ночи в носовой кочегарке, где шли спешные работы по съёму цилиндра донки Бельвиля. <…> После прекращения работ я ушёл к себе в каюту, разделся, помылся, лёг на койку и начал читать. Читал я не долго, около 1 3 /4 ночи ко мне в каюту вошли старший офицер капитан 2 ранга Мазуров и лейтенант Селитренников. Первый из них приказал мне обойти машинное и кочегарное отделения и записать всех лишних людей, если таковые обнаружатся. Его приказ был мной исполнен. Кроме дежурного, дневального и смены у дежурного котла я никого не нашёл. Пошёл доложить об этом старшему офицеру. Я нашёл его на жилой палубе у верхнего таранного отделения, которое он осматривал. Там же были лейтенанты Захаров и Селитренников и мичман Крыжановский. Я присутствовал при том, как был арестован студент Петров, назвавшийся кочегаром и сказавший, что его № 122. Вместе с вышеназванными офицерами и арестованным я прошёл по жилой палубе в кормовое офицерское отделение, где мнимый кочегар при мне был посажен в ванное помещение по правому борту. Когда старший офицер пошёл доложить о случившемся командиру, я вышел в кают-компанию, где застал поручика Трофимова, мичмана Саковича, подполковника Максимова, мичмана Павлинова и других офицеров. Коекому из них я вкратце рассказал то, чему сим был свидетелем.
Очень скоро к арестованному прошёл командир капитан 1 ранга Лозинский, и, когда он возвратился обратно, то у самого выхода из каюткомпании он встретился с каким-то квартирмейстером, который громко доложил ему, что у часового пропал ящик со снаряжёнными лентами для пулемёта. Оставшиеся ящики были тотчас перенесены лейтенантом Селитренниковым в свою каюту. Командир же, выходя из кают-компании, отдал приказ лейтенанту Унковскому перенести все винтовки в каюткомпанию, что Унковский и начал проводить в исполнение. Офицеры остались в кают-компании и стали снимать штыки и вынимать у винтовок замки, пряча их по офицерским каютам. Всех винтовок перенести не удалось, так как сверху раздались выстрелы, сначала редкие, затем чаще, потом смолкли и через несколько секунд снова затрещали. Я услышал стоны вверху и голос командира в люк кают-компании: “Господа офицеры, с револьверами наверх!”. Все офицеры, как я видел, пошли через трап адмиральского помещения, я же вышел через правую дверь 135-й переборки и поднялся на верхнюю палубу через правый трап у машинного люка. Едва я сделал несколько шагов, как сзади, по-видимому из коечных сеток, по мне был дан залп, пули свистели очень близко, но я не был ранен. Я сделал ещё 2–3 шага, снова залп, и я упал...»
© Публикация, предисловие и комментарии М. Т. Валиев
Продолжение статьи в альманахе "Кортик" №14/2013