Многие женщины, матери-одиночки, с маленькими детками живут и выживают очень трудно, я говорю о материальной стороне.
Но редко, кто решается на такое, и не все могут на такое решиться – даже ради своих детей...
Ещё при СССР я услышала от мужа, что в рейсе, в море, ему как-то мужчина из их экипажа рассказал подобную историю.
Как-то ночью он вышел из ресторана, увидел стоящую неподалёку молодую женщину, спросил у неё, не пригласила бы она его "на чай".
Она стояла там и ждала именно такого предложения.
Ожидала выходящих из закрывающегося уже ресторана мужчин, и очень обрадовалась, что он её заметил.
А у неё дома, в небольшой квартире, их встретил мальчонка, маленький, ещё детсадовский – оказывается, он ещё не спал, как она на то надеялась.
И молодая мама лихорадочно, чтобы её гость вдруг не оскорбился промедлением и не ушёл, всё совала в ручонки сынишке цветные карандаши и всё просила его, уводя в другую комнату, мол, ну , иди-иди, порисуй!..
А малыш, за закрывшейся за ним дверью, вдруг начал сильно плакать и просить кушать!
Женщина суетливо начала предлагать гостю то, за чем он к ней пришёл, и всё просила не обращать внимания на её плачущего ребёнка.
А мальчишка всё не переставал плакать, и всё время из-за двери просил маму дать ему что-то покушать.
На дворе уже была ночь, а этот ребёнок был голодный!
Гость так и не смог взять то, за чем пришёл.
Он быстро оделся, а женщина вдруг заплакала и очень долго извинялась.
Мужчина ушёл поскорее, но – чтобы не расплакаться самому.
Он пошёл в дежурный, круглосуточно работающий гастроном и накупил там всего-всего, понёс эту кучу разных продуктов по знакомому уже адресу.
Он принёс голодным матери-одиночке и её мальчишке очень много разной еды.
Ещё он им оставил денег, много.
И просто ушёл...
Борис Прахов
Она была одета не «с иголки»,
Когда её увидел из авто,
Но чисто и опрятно. Ветер колкий
Приподнимал подол её пальто.
Я, грустью глаз её не замечаем,
Опешил так, что вымолвил едва:
«Прошу! Поедем, угощу Вас чаем!»…
Кольцо на левой – видимо, вдова.
И, аромат духов её читая,
Приятных, но совсем не дорогих,
Я понял – не совсем она простая,
И что-то в ней не так, как у других…
Она присела на краю дивана,
На юбку лёг неброский маникюр…
Стройна, красива, сущая Диана!
Вот, ей ещё бы платье «От Кутюр»!
Журнальный столик: крабы, сыр, маслины
И белое французское вино,
В хрустальной вазе – груши, апельсины,
И – две свечи, и – лунный свет в окно…
Заговорить пытался осторожно,
Но на вопросы под глоток вина
Она мне отвечала односложно,
Какой-то мыслью заворожена…
Обрывки фраз про нужные лекарства,
Про трудный хлеб и мизерность зарплат,
И что – впервые… Не было лукавства
В её словах про «жизнь-не шоколад»…
«Преподаю… в начальных классах… русский…», –
Не поднимая глаз, сняла пиджак
И расстегнула пуговку на блузке,
Как будто на Голгофу сделав шаг…
В моей тарелке покраснели крабы...
Хотя по жизни знал я много тел,
Черты увидел Женщины, не Бабы,
Которую, наверное, хотел…
Я положил ладони ей на плечи
И пробубнил, помимо слов, «Прости!»,
Что я забыл об очень важной встрече,
Что тороплюсь и мне пора идти.
Она к стене шагнула чуть поближе,
Откуда на неё смотрел Мане,
Когда-то мною купленный в Париже.
Я деньги доставал из портмоне
И видел, как на шее билась жила,
На тонкой блузке видел дрожь осин,
Как в сумочку с очками положила,
Стесняясь, пару груш и апельсин.
Была она совсем ещё девчонка…
На миг на мне остановила взор,
И, за собою дверь закрыв тихонько,
Она шагнула в ночи коридор…
А днём, забыв с диктантами тетрадки,
Бегом – в больницу, где трёхлетний сын,
Чтоб положить на тумбу у кроватки
Лекарства, пару груш и апельсин…
С тех пор я не встречал её ни разу.
Хотя случилось это так давно!
Я жду её, поставив фруктов вазу
И белое французское вино.
Её ищу я в переулках узких
В том сне, что для меня невыносим:
Расстегнутая пуговка на блузке
И пара груш, и рыжий апельсин…