В школе я ненавидела английский: он казался мне непонятным, дурацким и скучным. В институте я его злостно прогуливала. Настолько злостно, что когда пришла на зачет, англичанка наотрез отказалась разговаривать со мной. Правда, потом смягчилась и даже поставила четверку, посетовав на то, что если бы я не ленилась, то получила бы пять. Конечно, все это было вранье: в глубине души я понимала, что по большому счету не знаю английский даже на тройку.
Но в один прекрасный день я случайно услышала песню… нет, даже не песню, а крошечный фрагмент из нее. Точнее, я просто увидела один из мультиков про Масяню. Масяня создала рок-группу, и они пришли играть в какой-то клуб. Под нежные переливы клавишных Масяня пела: «В небе ангелочки летают на цветочках…» А потом вступали барабаны и мощные гитарные риффы, и Масяня орала истошным голосом: «А на земле все плохо, сплошная гадость, все люди свиньи, ааааа!!!» Под конец мультика публика разбежалась, инструменты были разбиты, а Масяня с друзьями возвращалась домой, вполне довольная своим дебютом… И тут заиграла музыка – та же, что у Масяни, но уже настоящая, живая, и поистине ангельский голос запел что-то на английском. А через несколько секунд тот же голос отчаянно закричал что-то, но уже под грохот ударных и бурю риффов. Пошли титры, и на экране высветилось название группы. И я отчетливо поняла, что не смогу жить дальше, пока не узнаю, что это за группа и о чем пел тот ангельский голос.
Благодаря интернету я довольно быстро получила ответы на свои вопросы: что это за группа, из какой страны, как зовут участников, как называется песня и из какого она альбома. Но дальше передо мной встала стена моего собственного непонимания. Во-первых, я совершенно не понимала английскую речь на слух, особенно в песнях. Я слышала музыку речи, но не могла разобрать слова. А во-вторых, даже распечатка текста перед глазами и с десяток корявых переводов из сети, сделанных моими соотечественниками, не очень-то приближали к смыслу песни, которая так зацепила меня, что я засыпала и просыпалась с ней. Всеми фибрами души я чувствовала, о чем поется, даже не зная большинства слов: о юной душе, пришедшей в этот мир, о жажде любви, о холоде одиночества и о сокрушительном равнодушии окружающего мира. Все это сквозило в самой музыке и в голосе, совершенно помимо слов. И тем поразительнее было прочесть слова уже после того, как я нащупала смысл и этот смысл пронзил меня насквозь.
Никогда ни одна песня на русском не вызывала в моей душе такого мощного резонанса. И это было совершенно новое для меня чувство.
Как если бы моя душа обрела свой голос — вот этот голос, который я слышала в песнях, — и наконец-то смогла выразить то, о чем молчала прежде. Как если бы я встретила брата, о котором никогда раньше не знала, — и этот брат рассказал обо мне все, что было непонятно для меня самой.
Я стала лихорадочно разыскивать все песни этой группы, скачивать тексты и переводить, продираясь сквозь нагромождения незнакомых слов, нащупывая смыслы в потемках незнакомого языка, лишь слегка озаренных неверным светом моего собственного интуитивного понимания музыки и интонаций этого ангельского голоса, который за месяцы бесконечного каждодневного прослушивания стал для меня щемяще родным — вместе с языком, таким далеким и чуждым прежде. Я делала свои корявые переводы — может быть, где-то чуть менее корявые, чем те, что попадались мне в сети, но все так же бесконечно далекие от идеала, — чтобы хоть чуть-чуть приблизить к себе ту остроту смысла, которая так ранила меня в песнях этой группы, заставляя прослушивать их вновь и вновь. И однажды, мучительно крутя в уме так и этак текст очередной песни, пытаясь уложить нескладные и тяжеловесные русские слова в изящную ритмически узкую английскую строку, я ощутила магию: слова вдруг стали приходить сами, рифмы нанизывались друг на друга безо всякого усилия, и песня внезапно сложилась таким волшебным образом, как будто она была изначально написана на русском.
И тогда я почувствовала, что существует некая сияющая вершина, на которой автор и переводчик могут встретиться и молча пожать друг другу руки, потому что им больше не нужны слова: они уже поняли друг друга. Слова начинаются ниже, где-то под шапкой облаков, скрывающих эту вершину от взглядов тех, кому языковые барьеры кажутся непреодолимыми, как толщи горных хребтов.
Но на самом деле этих барьеров и нет вовсе — нужно просто подняться выше, прямо к смыслу. И тогда уже неважно, на каком языке ты говоришь.
Это открытие перевернуло мое понимание английского. Он перестал быть для меня чужим и холодным. Теперь это был язык человека, который жил, думал и чувствовал точно так же, как я, испытывал ту же радость и ту же боль. Просто далеко, за тысячи километров, в другой стране. Мне хотелось писать ему письма, выражать свое восхищение, задавать вопросы. Мне хотелось найти единомышленников, которые любили эту музыку точно так же, как и я, делиться информацией, обсуждать с ними песни и концерты. И без английского было уже не обойтись. Даже в русском фан-клубе этой группы наперебой выкладывали в первую очередь свежие англоязычные статьи, потому что некому и некогда было их переводить, — а так хотелось поскорее узнать, что там у наших любимцев, какие новости, какие песни выйдут в ближайшее время…
И приходилось напрягаться и читать все самой, жадно впитывая новые слова и обороты, смешно и отчаянно путаясь в грамматике, так и не усвоенной толком за все школьные годы, — потому что куда деваться? Любопытство и жажда нового заставляли вгрызаться в толщу языка несмотря ни на что. И таких, как я, среди русских поклонников этой группы было много — мы даже шутили между собой: «Я инглиш бы выучил только за то, что им разговаривал Мэтью!» (так звали вокалиста группы и автора песен).
Я осознала, что на английском можно не только зубрить и пересказывать скучные тексты про то, что London is the capital of Great Britain (господи, кому это нужно?), но и признаваться в любви, говорить о своих чувствах, согревать теплыми словами и просить о помощи.
Осознала, что для самих носителей английский – это не сухие статьи про education, government, environment и unemployment, а нечто живое и осязаемое, имеющее свой цвет, вкус и запах, что-то родом из детства – sun in the sky, birds flying high, river running free и тому подобное. Осознала, что на английском можно шутить, иронизировать, ругаться или молиться – смотря у кого к чему расположена душа. Для меня словно бы распахнулась дверь в параллельный мир, богатый новыми звуками, красками и ощущениями.
И еще я поняла, что нас в школе учили совершенно не тому и не так, как следовало бы. Не тем словам, не тем оборотам, не тем темам для разговора. В реальной жизни совершенно незачем знать об устройстве английского парламента и о британской системе образования, если ты не собираешься учиться в этой стране. А нужно уметь объясниться с персоналом отеля, магазина или кафе, купить билеты, спросить дорогу, рассказать пару слов о себе, если познакомишься с интересным человеком, найти точки соприкосновения и просто поболтать за жизнь. Для всего этого совершенно не нужна примерно половина слов, которые мы учили в школе, умирая от скуки. Зато остро необходима другая половина, о которой нам почему-то никто никогда не говорил.
К примеру, можете ли вы по-английски сказать: «Я хочу пить?» Подсказка: I want to drink здесь не подходит, носители языка так не говорят. Не знаете? Тогда вам придется умереть от жажды. Шучу :)
На самом деле, отваживаясь на изучение языка, нужно помнить главное: никто не поставит вам двойку, если вы что-то скажете не так. Двойки ставят только учительницы в школе. В реальной жизни гораздо лучше ляпнуть хоть что-то, чем вообще ничего не говорить. Можно, конечно, попасть в смешную ситуацию, но, скорее всего, к вам отнесутся с пониманием. Примерно так же, как вы отнесетесь к иностранцу, который, старательно выговаривая русские слова, скажет: «Я вчера всю ночь пИсал вам письмо». Вы же не будете злорадно смеяться, правда? Разве что улыбнетесь, подумав про себя: «Молодец какой! Ведь учит язык, хоть и трудно!»
Кстати, русский гораздо труднее английского. Вот попробуйте объяснить хотя бы себе самому, носителю русского, почему стол мужского рода, дверь — женского, а окно — среднего. Не можете? То-то же! А бедным иностранцам приходится все это запоминать! Про каждое русское существительное. И согласовывать его с прилагательным. Представляете?
Но вы же справились когда-то с изучением родного языка, правда? Вы привыкли пользоваться им, как ребенок привыкает орудовать ложкой, а затем и вилкой и ножом. Как японцы с детства привыкают есть палочками. Даже суп. Думаете, вы так не сможете? Да, если рядом с тарелкой положить ложку и палочки, вы выберете ложку. Но если вам оставить только палочки, вы уж как-нибудь исхитритесь и съедите содержимое тарелки с помощью подручного инструмента. Не оставаться же голодными!
Реальность — это как тарелка супа. К ней можно подойти с ложкой, а можно — с палочками. Ее можно описывать по-русски и по-английски. Но сама реальность от этого не меняется. Язык — это просто инструмент, который помогает нам как-то осмыслить ее.