Я тут давеча ябедничала, что у Мотеньки начались тяжёлые дни… Ну так я вам наврала! Это у меня начались тяжёлые дни! Вот прям с утра как просыпаюсь, так и начинается маета: «чем же сегодня его кормить?!»
И нет, вовсе даже и не Мотеньку. Мотя, хороший кот, как ел сушку, игнорируя всё остальное, так и продолжает есть. Ну, допустим, не три раза в день, а шесть, но кто там считает. Ну, допустим, если я режу что-то вкусное, курочку, например, или мясо, то как не швырнуть в Мотю парой кусочков?!
Но в целом никакой проблемы. С Мотей.
А вот Зёма… Зёма внезапно решил, что больше не будет есть сухой корм, как плебей какой-то, как сиротинушка, как побродяжка! Зёма решил помереть голодной смертью, если ему не дадут что-то поинтереснее.
И вот тут-то оно и начинается. Потому что уже вторую неделю я не могу найти чего-то интересного. А ведь ничего не предвещало, как говорится. Начиналось-то всё невинно. Ну, остался после светлой памяти Стёпочки некоторый запас еды. Еды очень вкусной и калорийной. Сами понимаете – не пропадать же добру.
Первые порции Зёма более чем одобрил. Миски после его трапезы можно было даже не мыть. Даже Мотя удивлялся – как это из его миски больше никто не ворует?! Даже отходил поодаль, всем своим видом показывая, что он не смотрит, мол, вот совсем не охраняет свою еду! Всё втуне. Удивлялся ещё сильнее, таращился с недоумённым видом на меня: я только пожимала плечами.
Иногда не выдерживал: чего это недомерок там такое ест, что пренебрегает его, Мотиной, едой?! Подходил к самозабвенно чавкающему Зёме, предлагал на выбор: добровольно отойти или небольшой подзатыльник, а потом всё равно отойти.
И что вы думаете? Не всегда Зёма выбирал первое! Чем ещё больше удивлял Мотю и даже, кажется, вызывал лёгкое уважение. Впрочем, на наличие подзатыльников уважение никак не влияло, тем не менее, выдавались они всё-таки с уважением. Крёстный отец бы одобрил.
Небрежно отодвинув Зёму от миски, Мотя тщательно нюхал содержимое, определяя, можно ЭТО есть нормальным котам или нет. Ну, привычкам своим Мотя не изменил и Зёмину еду брезгливо возвращал обратно, добавляя небольшого пинка вдогонку.
И что вы думаете? Так продолжалось всего пару недель. Зёма перестал есть сушку категорически, ежедневно взглядом давая понять, что еще буквально пару минут без паштета – и я могу обрести безвременно скончавшегося сиротинушку.
Ну а что делать? Разглядывая чеки, в которых больше половины занимали «вкусные вещи» для Зёмы, муж молчал тяжело и выразительно, глядя мимо Зёмы в стенку. Зёма на всякий случай немножко голосил и трогательно тянул задние ножки, тараща к потолку выпирающие рёбрышки. Передние лапки в молитвенной позе складывал на груди. Хотел бы и глаза закрыть, но опасался несанкционированного доступа к телу.
Я тоже старательно смотрела куда угодно, громко интересовалась у сына, как прошёл день, бурно радовалась успехам, сопереживала по поводу «этого дурацкого ОБЖ, который ещё в школе достал!»
Муж продолжал молча смотреть в окно, о чём-то напряжённо думал. Это напрягало и слегка тревожило.
- Нет! Ну как в него это всё помещается?! – наконец не выдержал муж. – И куда потом девается?!
Зёма испуганно вздрогнул и ещё выразительнее вывернул брюхо, мол, сам удивляюсь, не в коня корм и всё такое. Но с места не сдвинулся. Пришёл Мотя, не тормозя прошествовал по Зёминым вытаращенным рёбрам – Зёма робко мявкнул, но более не возразил ничем – и брякнулся аккурат возле моего мужа, так же вытаращив брюхо: готов.
- Вот это я понимаю! – почесав внушительное пространство, сказал мой супруг. – И погладить есть что, и понятно, куда кормить.
- Мр-р-ры, - благодушно согласился Мотя, слегка лягнув задней лапой мужа по руке: велел продолжать почёсывание.
- М-м-мя! М-м-мя! – со отчаянием выкрикнул Зёма.
И его можно понять: сначала ни за что обругали, а потом ещё и проигнорировали в очереди на почесание. А он ведь первый лёг! Пришлось срочно спасать ситуацию:
- Ребёнок, ну-ка Зёму почеши быстренько, смотри, он мучается.
- А чо я-то сразу? – на всякий случай отбоярился ребёнок. – Его невозможно гладить, он уходит!
- Мм-м-я! М-м-мя!
- Он не будет. Чеши.
Зёма был-таки пойман и почёсан. Неприятный разговор про чеки был замят, «вкусная еда» продолжает покупаться.
И вот вдруг этой идиллии пришёл конец! Зёма вдруг решил, что вся эта вот ваша еда – недостаточно хороша для него и не для такой еды его мама рожала! И есть ЭТО он больше не будет. А будет, сидя перед полной миской, тоненько выть, закрыв глаза, о своей голодной доле и жизни, полной лишений и бед.
Сначала я просто не поняла. Подумала – может, проглядел? Вот же она, тарелка, Зёма, смотри, заткнись и ешь. Нет! Тарелку видим, едой брезгуем.
«Ой бедный я, бедный, ох же лишенько-о-о-о, ой помогит-т-я-а-а несчастному убогому коту-у-у-у!»
- Зёма! – прекращаю я кликушества. – Ты не офонарел ли часом? Вот же я тебе положила!
«Ой бедный я, бедны-ы-ы-ый…»
«Ла-а-адно, - думаю я про себя голосом навигаторного Харламова, - давай по-твоему поедем!» И заменила паштет на кусочки.
- О, - обрадовался Зёма, - вот это другое дело!
И съел. Я, наивная, решила, что проблема решена и накупила в следующий заход уже кусочков. А уже через два дня Зёма решил, что и кусочков с него хватит, и…
«Ой бедный я, бедны-ы-ы-ый…»
- Тваюжмать, Зёма! Чего тебе надо опять?!
- М-м-мя-а-а-а! – и профессиональная слеза выкатилась из правого голубого глаза.
- Тьфу… Мотя, вот что ему надо? – обратилась я к Моте, вышедшему на Зёмин вой из сынарника.
Мотя пожал плечами, брезгливо окинул взглядом недомерка и прошествовал к своей миске, где демонстративно захрустел сушкой, которую ел и год, и два назад. И которую, между прочим, с аппетитом ел сам Зёма еще пару недель назад! Зёма проводил его тоскливым взглядом, потом перевёл взор на меня:
«Ой лишенько-о-о… сиротинушка-а-а я-а-а-а!»
Тьфу! И купила суп! Зёма оживился и с аппетитом выхлебал странную жижу с непонятными кусочками предположительно тунца. Но уже не повелась на удочку и заранее накупила РАЗНОГО!
Да, я прекрасно понимаю, что это была манипуляция. Но зато целых три дня Зёма не мог меня подловить! Ага, подумала я, и на тебя управу найдём!
Не, ну как будто я плохо знаю Зёму, ей-богу. Три дня назад он отказался есть всё! Причём отказался демонстративно, я бы даже сказала, с вызовом. Строго глядя мне в глаза – совершенно уже без слезы – Зёма чётко дал понять:
«Я – сиротинушка! Три дня не ел! Ой беда. Беда. Огорчение. Меня угнетают. Морят голодом. Буду жаловаться в ООН и кошачьему обмудсмену!"
- Зёма! – возмутилась я. – Я тебе предлагала всё подряд. Вискас, Феликс, Шебу («голд», между прочим!), в паштете, в соусе, в кусочках, в желе! Ты офигел, ясно?!
«Я – сиротинушка!»
- Ну и иди отсюда, поганец. Вон еда в миске, не ешь – значит, не голодный. Всё.
Эту войну мы ведём уже четвертый день. За это время дворовые коты ошалели от деликатесов, не съеденных этим гадким сибаритом. Неоткрытые баночки и пакеты отданы ВениаминКарлычу.
Кстати говоря, Веничек весьма благосклонно отнёсся к Шебе, единственно – дал понять, что мало и тоже было объявил бойкот другой еде. Но когда он демонстративно усадил свой филей напротив полной миски «другой» еды с намерением объявить голодовку, мимо прошла Серафимо и небрежно мазнула его по морде хвостом.
И тут Веника обдало холодом: а вдруг… Вдруг Шебы больше не дадут, но ведь и этой еды он может не досчитаться! Он же – о боже, боже – не один в этом хлебосольном доме! Тут ведь кормят ещё и ЭТУ!
В затуманенном ужасом Венином мозгу не было места для мысли, что Сима, вообще-то, не ест ничего кроме сушки, и что его паштету ничего не грозит. И Веничек не выдержал. Бойкот не состоялся.
Наша же война продолжается. Я регулярно подсовываю корм, Зёма сообщает, что «это он уже ел», я говорю, что в таком случае пусть ходит голодный. Зёма красиво падает в голодные обмороки.
Я ложусь спать. А ночью Зёма съедает всё из своей миски и – ворует сушку у Моти. Наутро война продолжается.
Запасайтесь попкорном, короче…