Как сказала бы Диана Гурцкая, всем привет, кого не видела.
Тарелки с едой и правда не такие уж неподъемные, даже если это «утка по-пекински», каковую надо было заказывать за двое суток в одном казанском ресторане, где работал какое-то время. Тем более ее выносили не официанты, потому что коллизия там была такая: если подавали эту самую утку, специально нанятая казашка изображала татарам русскоговорящую китаянку.
Хотя и тут бывают варианты: однажды постоянный гость, с которым уже сложились доверительные полуприятельские отношения, доел с корешами пиццу. Все тарелки они самостоятельно сложили стопкой на большое блюдо, на котором, собственно, подавали пиццу, туда же добавили приборы и немного стекла — олд фешн, хайбол, то-се. И я подхожу, чтобы эту конструкцию забрать. И он решил мне помочь — приподнять все это над столом, чтоб мне проще было. Только приподнять у него не сразу получилось, потому что он взялся одной рукой, думал, что сил хватит, да только охнул с удивлением, попробовал обеими и взял вес. Передает мне, а я, бравируя, подхватываю это все одной рукой, ведущей, а у меня ведущая — левая, ибо переученный левша. Носить гору посуды в одной руке привычно, надо только уловить центр тяжести. И он смотрит с уважением и говорит, что мы тут все Шварцами скоро станем, в спортзал ходить не надо. А я такой пожимаю плечами, дескать, делов-то, тю, нет предмета разговора.
Но от этого глаза не портятся, ко всему привыкаешь, по 16 часов наматывать километры с тарелками в руках — нормальная физическая активность.
Зрение садится у официантов в основном в тех заведениях, где вечером принято гасить свет до полумрака; потому что глаза-то работают все время, надо же следить за столами, нет ли чего убрать — салфетку скомкали, закуску доели. Когда в заведениях курили — так и за этим надо следить, потому что правило было: два окурка — замена пепельницы. И вот сканишь зал на предмет количества бычков, а свет-то приглушен, вежливо выражаясь, и начинаешь щуриться, сам того не замечая. Одна моя хорошая подруга никогда не жаловалась на зрение, ни в школе, ни в универе, а вот официантом она узнала, что такое близорукость. Не вижу ничего смешного, как говорит Диана Гурцкая.
Для чего в таких заведениях приглушают свет вечером? Точно не знаю, если честно. Может быть, это кому-то кажется типа красивым; может быть, кому-то это кажется типа интимным. Возможно, дань традиции. А один мой хороший коллега высказал однажды такую мысль: сидели мы с ним как раз в баре, ныне уже не существующем, где довольно сложно было разобрать текст в меню, ни черт не видно; и вот он говорит, что если мы даже меню читаем с трудом, фонариком айфона светим на страницу, то персонал здесь может себе позволить не натирать стекло, ибо все равно не различить. Как у Бродского в стихотворении про октябрь во Флоренции:
В пыльной кофейне глаз в полумраке кепки
привыкает к нимфам плафона, к амурам, к лепке.
Никаких трагедий и драм по этому поводу. У всякого профессионала своя деформация, у всякой работы — свой портрет болезней. Слышал, к примеру, что все старые строители — радикулитчики. Видите, как поэтично получается — люди разрушают свое здоровье, чтобы построить для кому-то дом.
А мы-то что, заказы разносим и все.
Спасибо надо сказать, что не сидячая работа.
