Уже после того, как я стал вести этот канал, я стал уделять внимание тем выводам, к которым приходил, размышляя при подготовке публикаций, применительно к тому, что происходит на моей работе.
Ни для кого не секрет, что дети плохо знают татарский, когда родители не говорят с ними на нем, а если понимают неплохо, то могут все равно не говорить, если родители при общении с ними на двух языках явно обозначили какой-то другой язык (как правило, русский) в качестве основного, который они поймут в любом случае. В общем, для того, чтобы ребенок по-настоящему умел общаться и думать на двух языках, необходимо, чтобы его окружало две языковые среды, причем каждая из них плохо понимала бы язык другой. Дети очень хотят быть понятыми, и как только возникает необходимость, узнают все, что нужно, чтобы их понимали, пытаются говорить с ошибками, исправляются, когда их поправляют, и так и познают. Если нет ситуации, где двуязычному ребенку непременно приходится форсировать понимание либо на одном языке, либо на другом, он естественно выберет путь наименьшего сопротивления - понимать будет оба языка, а говорить и думать на том, который знают все.
Но гораздо интереснее, как уже сформировавшиеся взрослые приходят к тому, что они отказываются от использования того языка, который был для них первый (я не говорю "родной", т.к. родных может быть два и больше с детства у билинговов, но какой-то из них неизбежно более первый, чем другой). Для тупых неосведомленных монолингвов этот процесс всегда представляется каким-то сознательным моральным выбором, в основе которого лежит 1) предательство 2) осознание ненужности 3) лень 4) глупость и ограниченность в изначальном знании своего первого языка. Т.е. всегда вина на том, кто в ходе взрослой жизни осуществил переход с одного своего родного языка в качестве первого на другой, возможно тоже родной, но который был вторым.
Я склонялся тоже ко всем четырем пунктам, однако, вроде бы уже зная в рамках школьной программы какие-то еще языки, я никогда не попадал в ситуации, когда мой родной русский язык оказывается в каком-то непривычном положении, чтобы увидеть, что и русскоязычные могут оказываться в ситуациях, таких же, как и татароязычные, и, о ужас, все происходящее с ними повторяется.
Я работаю в IT сфере, причем вот уже 12 лет как в аутсорсинговых компаниях или удаленных командах, где только часть коллег русскоязычные, а остальные коллеги иностранцы, и нам приходится рабочие беседы вести с ними на английском языке, на английском же переписка и ведение всей документации даже между русскоязычными коллегами, т.к. вы должны сохранить ее для архива и передать ее впоследствии тем иностранным коллегам, которые русского не понимают.
Что происходит с русским языком в такой ситуации? Это типичная ситуация, в которой оказывается татарский язык работников на любом обычном, привычном нам предприятии - аналогичным образом русский язык занимает тут нишу средства универсальной передачи опыта для потенциально любого работника.
1) Происходит насыщение русской речи английскими терминами, скорее всего имеющими перевод на русский, однако не имеющих устоявшихся названий, иных, кроме жаргонизмов.
Если речь не о специальных терминах, то даже менеджерские активности начинают называться английскими словами. Вместо звонка, созвона у нас колл, синк-ап, вместо разбора полетов регрешшн, регрессия. Разбор полетов делается по окончании спринта. Я не знаю как это по-русски, и бывает ли как-то, это двухнедельные этапы разработки. Спринт в принципе новое понятие, не существующее где-то еще, с ним понятно, но почему "колл" или "синк-ап"-то? Да потому что вот открываешь ты почтовый клиент, а там у тебя на английском языке приглашение на call/sync-up, тебе надо "забукать" (кто не знает английский, а знает татарский, не смейтесь, это от английского to book) например еще комнату-переговорку (а иногда она не переговорка, а безальтернативно конференс рум) надо под это (к счастью, с пандемией надобность пропала). Почему "забукать"? Да потому что вот англоязычный интерфейс внутреннего корпоративного портала, там на этом действии стоит кнопочка to book, а русского интерфейса с "зарезервировать" там нет.
Ну а про специальную терминологию языков программирования я уже молчу. Во-первых, по довольно продвинутым вещам книжки читаются сразу на английском, русский перевод выйдет через год-два, и ты морщишься от того, какими словами обозначил понятое тобой на английском переводчик, тем более, что в разных книжках это будут еще и разные русские слова. Ну вот мы все говорим простым русским словом "логгирование", означающее процесс написания logs, а книжки пишут по-правильному, "журналирование". И возникает такая диглоссия, кстати, очень удобная на собеседованиях - ты выясняешь уже по используемому языку в ответах, был ли командный опыт у человека, или он такой сверхопытный, но волк-одниночка, знающий что-то только из литературы и личного копания, но не в результате взаимодействия с коллегами.
Отдельная веселуха, это когда за счет взаимодействия с командой, которая уже пропиталась всеми этими жаргонизмами, ею пропитываются отдельные ребята или целые команды, которые работают сугубо на внутреннего заказчика, пишут документацию на русском, необходимости читать книжки и документацию по сверхпрорывным технологиям еще не имеют, так что в результате они на каких-то ранних этапах довольно плохо знают английский - только на чтение, без написания самим, без устного взаимодействия с другими членами команды. Так вот, им обычно на собеседованиях дают перевести английский текст, они немножко медленно переводят, мямлят чуть чуть, но как наталкиваются на какой-нибудь bug tracking в английском, смущаются. Знают, что на русский он переводится как "баг-трекинг", а как еще сказать, не знают. Это довольно забавно наблюдать :)
К сожалению, этот опыт можно только поверхностно пересказать, а прожить его за меня вы не сможете. Если вы не способны воспринимать что-то, что не входит в ваш жизненный опыт, то постарайтесь хотя бы не делать радикальные выводы, крайне противоположные выводу тех, у кого жизненный опыт не совпадает с вашим.
2) И важный вывод - люди не замечают, что что-то не так. Они окружены средой, в которой никто не поставит им на вид за засоренность речи жаргонизмами. Ведь именно с жаргонизмами они понятнее, а без них - менее.
Тем не менее, когда подобные жаргонизмы вырываются в какую-то внешнюю среду, она их отторгает. Вот только...
3) Все это в конечном счете способствует тому, что привыкший по работе к англоязычной рабочей среде, к мышлению по работе на английском языке, уже одной ногой стоит в англоязычной среде, где английский становится его первым языком, а потом работник при переезде на новое место работы за границу второй ногой становится в эту среду еще и в быту и в своей остальной жизни.
Если он встретит на работе спутницу жизни - не важно кого, немку, румынку, индусу, даже чешку, полячку или югославку, то имея рабочую привычку обсуждать с ней все по-английски, их новая ячейка общества будет англоязычной, где бы, в какой бы стране они ни оказались по факту. И не будет ни о чем сожалеть, обвинять себя в чем-то. Дети, конечно, будут знать все три языка, но их первым будет английский.
Ну а теперь, когда вы себе это представили, как это случается в очень и очень небольшой прослойке русскоязычных людей, просто поймите, что такие же рабочие отношения с такими же языковыми преобразованиями пронизывают все татарское общества, число незатронутых этим людей очень мало.
Я конечно не говорю: "Что с этим делать, я не знаю, все необратимо". Я скорее говорю: "Представьте, как это оно? Представили, не понравилось оказаться на этом месте самим? Будете помогать тем, кто уже в этой самой ситуации, а не мешать им и осуждать их?"