4 февраля знаменитому тенору di forza, многолетнему солисту Большого театра, Владиславу Пьявко исполнилось 75. Он принадлежит к золотому поколению советских певцов, о котором нынешние меломаны вздыхают с ностальгией, вспоминая славные дни первой сцены Советского Союза. Свой бриллиантовый юбилей Владислав Иванович встречает в отличной творческой форме, полным планов и проектов, о чем рассказал «Музыкальной жизни» в эксклюзивном интервью.
Чем живет сегодня народный артист СССР?
Много всего – разные проекты, слава Богу, не скучаю. Сейчас занялся, если можно так выразиться несколько высокопарно, литературой: задумки есть очень большие – не знаю, насколько хватит сил. Недавно я выпустил книгу «История одной любви» - мои стихи последнего времени, а пишу я стихи с 13 лет, всю жизнь считай. Как я говорю – все в стол, но все сохранилось, сейчас пытаюсь что-то лучшее переводить на современные носители и издавать. «История одной любви» - первый опыт публикации моей поэзии. Важное место, конечно, занимает подготовка к юбилейному вечеру, который будет в мае в «Геликон-опере» - ставить будет, конечно, Дмитрий Бертман, который чтит, уважает знаменитых певцов, музыкантов, двери его театра всегда открыты для всех.
Это замечательно, но почему не в Большом, в вашем родном театре?
Увы, неприятная тема, но, к сожалению, вынужден констатировать, что Большой театр повел себя не лучшим образом. Я заговорил о юбилейном вечере загодя: предложил им такой вариант – провести его по весне, 1-го апреля. Это число, когда Ирина Архипова дебютировала на сцене Большого в 1956 году, и в этом году исполняется как раз 60-летие этого события. Плюс полвека моего дебюта в Большом и мой личный юбилей. Первоначально от В. Г. Урина было получено согласие, а потом начались бесконечные разговоры по переносу дат: на неделю, на две, на месяц… Я посчитал, что это неуважение ко мне, к памяти Архиповой и вообще отказался от этой идеи.
Кроме того, я изначально хотел, чтобы это делал Бертман, однако у Большого были возражения – у них были претензии к качеству юбилейного вечера Образцовой, который также режиссировал Дима, хотя я не понимаю, какие могут быть неудовольствия – вечер был отличным, по-настоящему большой оперный праздник. Из-за этой «волынки» оказалось, что в «Геликоне» свободная дата имеется только в самом конце весны – ну что ж, значит, будем делать юбилей на пороге лета, это даже не плохо, но зато в атмосфере доброжелательности и с теми людьми, кто в этом по-настоящему заинтересован.
Да, очень некрасиво и очень жаль. А почему так получается, как вы думаете?
Потому что люди, которые там теперь верховодят, не понимают ничего, не знают имен, тех, кто столько сделал для славы Большого. Если уж даже Архиповой они не смогли достойно отметить 90-летие – о чем говорить? А уж она заслуживает больше, чем кто бы то ни было! Устроили юбилейный спектакль – на афише написали «К 90-летию…» - и это все. В Большом сейчас, увы, - ни здания, ни содержания.
По инициативе среднего поколения певцов Большого (Александры Дурсеневой, Марии Гавриловой и др.) все-таки провели камерный вечер, посвященный юбилею Архиповой – в новом Бетховенском зале, который многие справедливо называют «бетховенский бункер». И я понял почему, когда побывал на этом концерте – при нюансе пианиссимо там слышно метро: вибрации и даже звук. Это куда годится? А в главном зале: срезали рампу, подняли оркестр и звуковая волна от оркестра теперь стеной стоит между сценой и залом – голоса солистов не летят в публику. Нет того объемного, фактурного звучания хора, которое было всегда в старом Большом, чем он и славился.
А аренда второсортных спектаклей с Запада – это разве можно назвать искусством? В них же нет ничего, никакой ценности, а уж о музыкальном ансамбле и говорить нечего – вроде певцы поют, все, конечно, профессиональны, но удовольствия от этого, особых ощущений, которые должны рождать спектакли такого театра, как Большой, нет и в помине! Спектакля нет, атмосферы нет – идет голое ремесло. На Западе сейчас тоже самое – постановочный процесс сокращен до минимума, певцов на постановку набирают не музыкальные руководители, а агенты, то есть встречаются, по сути, случайные люди, на короткий срок – о каком ансамбле, творчестве, единении тут можно говорить? И наши деятели музыкального театра переняли эту систему и считают ее эталоном: свое, что было накоплено, выработано десятилетиями, угробили, и с удовольствием теперь довольствуются этой поточной, конвейерной халтурой. Пока не изменится отношение к искусству, да и к человеку, ничего путного в театре не будет. Искусство должно возвышать, а нынешние спектакли как раз делаются для противоположного результата. Любовь – центральная тема большинства опер: ее ведь можно показать через секс и порнографию, а можно о любви говорить возвышенно и тянуть человека наверх, развивать его душу и мозги. Увы, сейчас чаще идут по первому пути.
Ближайшая постановка в Большом – «Катерина Измайлова», опера Вам совсем не чужая. Пойдете на премьеру?
Как-то не хочется, если честно. Не интересно. И я не верю в то, что это будет что-то стоящее. Тем более, что я слышал, что на главную партию пригласили зарубежную исполнительницу – с трудом себе представляю, как такой сложный и абсолютно русский характер может сделать немка, пусть и очень талантливая.
Кстати о немцах: Вы ведь много пели в Берлине, в Штаатсопер. В первой половине 1990-х там еще был традиционный театр или уже подвергшийся воздействию новых веяний в режиссуре?
Тогда еще абсолютно традиционный. С немецкой жесткостью, с акцентированием символизма, но без всяких извращений. Тогда там главным был Фишер, который у нас в Большом делал «Трубадура», и у него оперы были о том, о чем писали композиторы, а не сугубо его фантазии. А рядом в «Комише Опер» работал Фельзенштейн – режиссер яркий, своеобразный, но не уродующий оперу.
Ваш репертуар в Германии был широк? Удалось ли спеть что-то, чего в Большом тогда не было?
Нет, пел свой ходовой репертуар. И вообще везде на Западе приглашали на одни и те же названия – «Кармен», «Тоска», «Аида» и «Пиковая дама». Как-то уже так сложилась, меня знали главным образом как исполнителя этих ролей – на эти оперы и приглашали. Кстати, много лет я пел ряд партий в очередь с Джузеппе Джакоммини на самых разных сценах мира: мы постоянно пересекались. А потом я любил свои партии-роли, у меня они не запевались, я все время находил в них что-то новое, какие-то такие стороны и грани, которые раньше не удавалось выявить. Мне нравилось развивать моих героев, петь их каждый раз как-то иначе. Например, я обожал петь «Аиду», и долгое время в Большом был единственным исполнителем партии Радамеса.
Почему так поздно спели Отелло? Ведь эта партия подходила для вас в гораздо большей степени, чем для певших ее Атлантова и Соткилавы…
Не только Отелло. Отелло я спел на сцене, в концертном исполнении только в 65 лет и записал в студии, Канио – в 70, Турриду – в 73. Теперь я понимаю, что это было глупо, мальчишество, что нельзя было отказываться от роли из-за внутритеатральных интриг. Но тогда, по молодости, я этого не понимал. Причина была в соперничестве с Атлантовым, с которым мы были сначала друзьями-соперниками, а потом стали врагами-соперниками. Он меня очень подставил на постановке «Тоски», когда я вытянул весь репетиционный процесс и чуть не сорвал голос, а он отсиживался, берегся, чтобы потом спеть премьеру. Когда Покровский заговорил об Отелло и предложил мне, я ему сразу сказал – в паре с Атлантовым работать не буду, мне хватило истории с «Тоской».
Именно поэтому многие партии, прежде всего итальянского репертуара, которые тогда шли в театре, остались для меня за бортом. Я сосредоточился на другом репертуаре – Гришка Кутерьма, Сергей в Катерине Измайловой, Ноздрев в «Мертвых душах» и пр. Получились интереснейшие работы и я не жалею, что пел такой репертуар. Один Гришка в «Китеже» чего стоит – интереснейший образ, ничего близкого нет в итальянской опере! Истинно русский типаж! Он не пьяница – он играет в это, потому что он прекрасно понял, что работать под дурака выгодно, потому как в этом случае зависть людская тебя обойдет стороной, а если будешь бороться, настаивать на своем, тебя сломают. А так, с маской шута, можно в лицо кому угодно что угодно говорить и совершенно безболезненно.
Но, конечно, много из прекрасной итальянской музыки, максимально подходящей для моего голоса, осталось за бортом! Как я хотел по молодости, когда голос был свежим, ярким, такое брио сумасшедшее в нем было, спеть в «Богеме», «Турандот», «Манон Леско», «Девушке с Запада»… Увы, ничего из этого поставлено не было. Огромные сцены из «Сельской чести», «Манон Леско», «Нормы», «Отелло» я пел позже в концертных программах. Кое-что записал из неспетого в театре – ту же «Богему», «Фаворитку», ряд других опер.
Вернемся ко дню сегодняшнему.
По-прежнему важное направление моей деятельности – это Фонд Ирины Архиповой: тут всегда много проектов, концертов, весь прошедший год был заполнен мероприятиями в связи с ее 90-летним юбилеем, сейчас идет подготовка к очередному Архиповскому фестивалю. Плюс фонд ведет огромную издательскую деятельность – книги, диски, начали серию «Жемчужины мировой музыки» - отличный проект, очень перспективный.
Как отбираете идеи на книгоиздание?
Что-то авторы предлагают сами, многое мы заказываем, по нашей, моей, в частности, инициативе. Из самых интересных, на мой взгляд, удачных изданий были книги Сергея Яковенко о Надежде Казанцевой, Елены Грошевой об Ирме Яунзе, Андрея Хрипина об Анатолии Орфенове и той эпохе Большого театра, два издания об Ивановке авторства Александра Ермакова и многое другое. У меня есть задумка, чтобы кто-то написал о нашем знаменитом басе Алексее Кривчене – материала не много, к сожалению, тут надо поднимать, искать, настоящая исследовательская работа предстоит: найти такого автора, кто разбирается в этом и пишет хорошо, и взгляд верный на ту эпоху, на искусство певцов того времени – это не простая задача, пока такой человек не нашелся.
Что в этом году будет на Архиповском фестивале?
Мы задумали на весну конкурс-фестиваль «Музыка дружбы», который пройдет в Воронеже и Екатеринбурге, а гала-концерты лауреатов должны состояться в Ереване и в Кишиневе. Пытаемся продолжать укреплять связи между музыкантами, деятелями культуры бывших союзных республик. Тема – русская музыка, ей будут посвящены мастер-классы, концерты и другие мероприятия. Мастер-классы будут вести Олег Мельников из Белоруссии, Михаил Мунтян из Молдавии и другие, а работать они будут с местными кадрами – с певцами Воронежа и Екатеринбурга.
А что сейчас происходит с Международным союзом музыкальных деятелей?
Я ушел с поста президента в сентябре прошлого года и теперь являюсь вице-президентом по творческим вопросам. В моем ведении фестивали, конкурс Глинки и другие творческие проекты. С Союзом все не просто – плохое финансирование, а кормить Союз, в том числе и на свои собственные деньги, что я фактически делал в последние годы, я больше не имею желания. Я подтягивал крупных спонсоров, а теперь ситуация изменилась, в компании, которые нас раньше поддерживали, пришли другие люди, которым это не нужно и не интересно, точнее, они даже не понимают, зачем это нужно. В результате деятельность фактически прекратилась, а когда нельзя ничего делать – зачем мне это надо?
Потом, конечно, нужно обновление, в том числе и в руководящий органах Союза – когда чем-то занимаешься долго, что называется, «глаз замыливается», нужны свежие люди, свежий взгляд на вещи. Я очень надеюсь, что все изменения, которые произошли на последнем съезде, окажутся к лучшему. Сейчас там идет перестановка сил, утверждается руководящий состав, формируются новые планы – посмотрим, что получится. Главное, что не я теперь буду искать средства – пусть новые люди ищут, и даст бог, будут находить финансирование для развития деятельности.
Что скажете о конкурсе Глинки?
Конкурс должен пройти в конце этого года, он состоится в Москве, я – председатель жюри, состав которого еще не определен в связи со всеми пертурбациями, которые были в последнее время в Союзе. Но я очень надеюсь, что все будет хорошо, не хуже, по крайней мере, чем обычно.
Должно быть не хуже: конкурс Глинки – наше национальное достояние, нельзя его «провалить». Он ведь имеет немалый резонанс?
Конечно! Не меньший, чем конкурс Чайковского, к победителям – огромное внимание в оперном мире, не только в России, но в международном масштабе. Кроме того, в результате конкурса рождается много интересных проектов. Приведу один пример. На 25-й, последний конкурс, я пригласил в жюри выдающегося румынского тенора Корнелиу Мургу, который ныне является директором оперного театра в Тимишоаре. После конкурса он мне говорит: «Я поражен, сколько великой музыки, прежде всего русской музыки, увы, прошло мимо меня. Надо сделать гала-концерт в Тимишоаре». И мы сделали грандиозный вечер на сцене этого прекрасного театра, и был огромный фурор – в программе только русская музыка, по большей части не знакомая местной публике, но прием и внимание были сумасшедшие, успех невероятный!
Из мира кино нет предложений? Ваш «роман» с кинематографом ограничивается кинолентой «Ты мой восторг, мое мучение…», блистательной, но, увы, единственной?
Да, так получилось, хотя были предложения, были проекты, но ни один из них не состоялся. Кстати у меня есть неплохой сценарий фильма-оперы по «Мазепе» Чайковского: после ленты «Ты мой восторг…» и постановки этой оперы в Большом, где мы очень сработались с Сергеем Бондарчуком и взаимно помогали друг другу – он мне в кино, а я ему в опере – возникла такая идея и Сергей Федорович очень позитивно отзывался о моей работе. Но, к сожалению, в виду его ранней смерти эта идея так и осталась нереализованной. А буквально на днях вновь звонок из мира кино – позвали попробоваться в одну ленту на роль Щёлокова, брежневского министра внутренних дел, говорят, что похож я – ну что ж, тоже интересно, тем более, что Николая Анисимовича я знавал лично.
Расскажите о Ваших нынешних выступлениях.
В декабре я выступал в рок-опере «Парфюмер» (по Зюскинду) в формате ледового шоу, ставил Петр Чернышев в «Олимпийском» – балет на льду иллюстрировал то, что мы (певцы, хор, оркестр) исполняли, находясь на возвышении. Я впервые участвовал в таком формате, хотя в этой рок-опере пою партию Антуана Риши, отца Лауры, последней жертвы титульного героя, уже с 2007 года.
Игорь Демарин написал очень талантливую музыку, там есть что попеть, много красивый арий, ариозо, когда была премьера, Ирина Константиновна присутствовала, и, несмотря на то, что на дух не переносила всякую попсу, к этому произведению отнеслась с пониманием, вниманием и даже интересом, а эта оценка, одобрение, на мой взгляд, дорогого стоит. Когда Игорь только предложил этот проект, я и не знал, кто такой этот Зюскинд – он мне дал книгу, я прочитал и сказал ему: «Большей гадости я в своей жизни не читал, если и музыка будет под стать содержанию, я в этом участвовать не собираюсь».
Но музыка оказалась прекрасной – композитор и либреттист Рыбчинский очистили произведение от всей этой гадости, натурализма, нигилизма, что несомненно есть в литературном первоисточнике, и оставили идею ищущего художника, но в такой своеобразной плоскости. Словом, облагородили Зюскинда. Кстати, Зюскинд одобрил эту работу – потому как фильм ему очень не понравился. А то, как прочитали его произведение русские авторы, ему понравилось, он так и сказал: «Я вот именно про это писал». Рок-опера Демарина чем-то похожа на «Мертвые души» Щедрина: тоже даны сцены-портреты, причем мелодическое богатство партитуры в характеристиках различных героев впечатляет. Музыкальный материал оказался достойным, и эта работа мне принесла радость и удовлетворение. С этим проектом мы объехали много городов, были на Дальнем Востоке, в Сибири, на Урале, в Поволжье, в Москве несколько раз играли на разных площадках.
На юбилейном вечере будете петь сами?
Хочу. Надеюсь, голос будет в хорошей форме. Хочу начать с выхода «Отелло» - уже есть идеи как это подать одновременно красиво и необычно.
Беседовал Александр Матусевич
"Музыкальная жизнь", № 2, 2016
(в оригинальной версии публикуется впервые)