Печатается по изданию: Пластинин Павел Дмитриевич. Каждому своё: Новеллы и рассказы. - Изд-во "Царскосельская лира", Санкт-Петербург, 2019.
Тебя ведут по главной улице нашего старого грязного городка прямо к базарной площади. Веселись, христианский люд! Сегодня здесь торгуют смертью.
Ты боса и унижена. Бывшая королевой ночи, ты стала чумой, язвой, миазмом. Сегодня они ненавидят тебя, они швыряют в тебя камни, они прославляют главного инквизитора…
Твой путь устлан грязной соломой, и мне больно видеть, как трое в чёрных балахонах и красных шаперонах[1]тащат тебя, заломив руки. На красивом бледном лице- запёкшееся кровь, следы от побоев, на спине- борозды, оставленные беспощадной плетью о семи головах.
А я стою в толпе. В чёрной рясе, с серебряным крестом, ослепительная чистота которого губительна для твоих жёлто-изумрудных глаз.
Я обещал своему Богу, что никогда больше не буду другим. Никогда мне не растить детей. Слушать и бедствовать – вот моё дело! Всё своё время посвящать войне с овцами во имя пастыря.
Тебя привязывают к столбу. Смеясь, палач рвёт твою рубаху, чтоб каждый пришедший сюда в этот сумрачный ноябрьский день, смог увидеть «печать дьявола» - три родимых пятна на правом плече. Вместе они образуют правильный треугольник.
Пусть мне выколют глаза, как безобразному маляру- я не могу видеть, как льют масло на поленья. Пусть мне отрежут уши, как еретику- я не могу слышать воплей толпы: убей её! И пусть мне вырвут язык, как лгуну и лжесвидетелю- я не стану читать молитву… не стану.
Рябой воин держит факел. Он уже готов бросить его на искрящиеся маслом поленья, чтобы пойти в трактир, там напиться и склонить к греху тринадцатилетнюю дочку хозяина.
Но осталось последнее. Последнее дело для последнего священника.
Я поднимаюсь на помост. Я смотрю на тебя, впервые не таясь. Господи, как ты красива! Такая красота не может быть исчадием ада. Верно, ты одна из тех божьих тварей, которым не хватило места на ковчеге. О этот божественный овал лица, испепеляющий взгляд полуоткрытых глаз жёлто-зелёных глаз, ревущая сладость кровавого дыхания. В эту секунду я готов сорвать с себя крест, проклясть кафедру и епархию. Сейчас же подняться с тобой на твоей метле… прямо ввысь, в пасть чёрной луны. Улететь с тобой на шабаш и не вернуться к людям никогда. Сюда, упыри и ведьмы! Сосите мою кровь, принесите в жертву Молоху[2]! Если моей ведьме станет от этого лучше, я готов…
Ты низвергнута, я твой палач. Я не дам тебе целовать крест- сам поцелую его. Умри со спокойствием…
Pater noster, qui es in caelis;
sanctificetur nomen tuum;
Палач! Обожди ещё секунду!
Adveniat regnum tuum.
Fiat voluntas tua,
sicut in caelo, et in terra
Нет! Только не факел! Прошу! Только не факел…
Panem nostrum quotidiānum da nobis hodie,
et dimitte nobis debĭta nostra,
sicut et nos dimittĭmus debitorĭbus nostris.
Но нет! Огонь забирает тебя у меня. Кожа твоя пузырится и отслаивается, обугливается тело, а горло, затопленное чёрным дымом, извергает последний крик.
Et ne nos indicas in tentationem,
sed libera nos a malo.
Amen.
Я люблю тебя. Всегда буду любить.
Прости меня, прекрасная чертовка!
Лети!
Продолжение - ЗДЕСЬ!
[1] Средневековый головной убор, вначале представлял собой капюшон с длинным шлыком и пелериной, затем превратился в пышное и достаточно дорогое сооружение, напоминающее тюрбан.
[2] Молох – кровожадное языческое божество, в жертву которому приносили детей.