-Так. Вот тесты, заполни их чётким почерком. Ничего не врать, пойму сразу. И побыстрее, не копайся, у меня ещё одна в записи. Нахрен вас ко мне суют, все равно на утиль. Идиоты.
Старуха (а когда она, еле распрямившись, поплелась к своему креслу, слегка кряхтя, как кряхтела моя прабабушка, я поняла, насколько Марина эта, стара. Лет восемьдесят пять, не меньше) тяжело встала, отошла к окну и замерла, то ли вглядываясь в черную плоскость весенней южной ночи, то ли задремав стоя, как лошадь. У неё слегка тряслась голова и знобко вздрагивали плечи, она взяла с журнального столика толстую вязаную шаль и закуталась прямо поверх халата. Я быстро ставила галочки в табличках глуповатых тестов, почти не соображая, и все время боялась, что вдруг явится Манекен проведать мать.
-Ну что? Справилась? Давай сюда.
Я так увлеклась, что не заметила, что ведьма уже стоит надо мной и тянет худую лапу к моей руке. Жёлтая кожа на её пальцах была мокрой даже на взгляд и, наверное, мертвецки холодной. Я непроизвольно отдернула руку, потом опомнилась, собрала листочки и протянула бабке, стараясь не коснуться её ладони даже слегка. Та поняла, чуть усмехнулась, взяла тесты и снова опустилась в свое кресло. Быстро перебрав бумажки, она равнодушно бросила их в угол стола и уставилась мне в лицо. Вязкий взгляд её плоских глаз лип к моему лицу, лез в ноздри и рот, и, наверное мог бы задушить, будь чуть плотнее.
-Смотри мне в глаза, старайся не моргать. Ну, или реже. Рот держи плотно закрытым, дыши через нос глубоко и медленно. Руки замкни в замок за спиной. Плечи расслабь.
Я сделала, как она велела и выпучилась в её глаза. Оттуда, из серых, пустых глубин вдруг хлынуло чёрным, завертелось водоворотом, и из самого центра этой воронки появилось что-то, длинное, хоботообразное, сосущее пространство, втягивающее его в себя, причём вместе со мной. Я не могла пошевелиться, уже почти теряла сознание, как вдруг все пропало и на провалы жутких глазниц вновь упала оловянная заслонка.
-Ладно, хватит с тебя. Устала, да и ясно все. Налей мне воды, там, на столике, в графине.
Марина Игоревна бессильно откинулась в кресле, пот градом тёк по её синеватым шекам, фиолетовые губы сжались в судороге. Я испугалась, бросилась за водой, но пока я, стуча зубами и горлышком графина о стакан, возилась у столика, ведьма пришла в себя. Она залпом выпила воду и снова указала мне на место напротив.
-Ты труслива, как мышь, но не проста. И не глупа, похоже, судя, как умело умеешь дурить психологов по тестам. И натворила бы много дел тут, если бы у тебя было время. Но его нет у тебя. Как и у всех тут. Все уже у края.
Она быстро что-то записала в ноутбуке, на удивление бойко пощелкав по клавиатуре, тыкнула в меня оловянной палкой своего взгляда и пробурчала.
-Скажу Владлену, чтобы повнимательнее за тобой просматривал. Ничего нет хуже и опаснее отчаявшегося труса. Иди.
Я вылетела из кабинета пулей. И, наверное, так же долетела бы до палаты, если бы у самых дверей нашего корпуса не попала бы в капкан железных рук. И запах, мерзкий, чуть слащавый, отдающий прелыми листьями, квашеной капустой, грязными полотенцами и мертвечиной. Я, правда, не знаю, как пахнут мёртвые, но мне кажется именно так - обморочно - сладко, как вываленная на гниюшую помойку сгущёнка. Так пахло и у психиатра этого поганого. Так смердил и Манекен.
... Так теперь смердила и я, видимо, потому что вся одежда, волосы, кожа просто напитались запахом Манекенового жилья, в которое он меня затащил. Утро взорвалось яркими лучами, насквозь пробившими плохо прикрытие жалюзи, от этого пламени загорелся тонкий фарфор чайника на стеклянном столе у окна и край белоснежного шелкового пододеяльника, под которым я лежала ни жива, ни мертва. Манекен вышел из ванной комнаты, у него был проваленный к позвоночнику живот, костлявая волосатая грудь и неожиданно белые, бабьи плечи. Он сдернул с меня одеяло, и вдруг посмотрел так, как смотрят мужчины. Ласково. Вожделенно.
-Что-то в тебе есть, определённо. Даже живот не мешает. Руки убери.
Я чувствовала себя так, как, наверное чувствует себя наковальня к концу рабочего дня. Даже страха не было, просто отупение, бессмысленное и равнодушное. Я убрала руки и положила их вдоль туловища.
-Кофе будешь? С пирожными? Не хочешь здесь, принесут в палату. Меня, кстати, зовут Владлен. Завтра вечером чтоб здесь была. Одевайся. Иди.
Я долго и тупо сидела на кровати в своей палате совершенно без мыслей, желаний, потеряв ощущение действительности. Кофе и пирожные действительно принесли. И вот эти пирожные окончательно доконали меня. Они были, как в детстве, те самые, которые я больше всего любила - пышные, нежные, с шоколадным кремом и абрикосовым повидлом. И я вдруг, как будто что-то в моей голове сместилось и лопнуло, хватала их двумя руками, запихивала в рот, давилась и чавкала, глотая слезы.
Пришла в себя я от того, что Фрося холодным, мокрым полотенцем обтирала моё лицо. Она успокаивающе гладила меня по голове, как маленькую, а потом села рядом, обняла и мы так сидели, пока очередной зов в моих мозгах не потащил меня к ноутбуку. Через час меня ждали у гинеколога. Но самое страшное было не это. На столике стоял букетик. Кучка алых розочек была неловко всунута в стеклянный стакан, они вываливались оттуда, клонились, пережатые и замученные.
-С пирожными принесли. Я туда поставила, подальше