Лучше всего абстрактная мысль усваивается тогда, когда она сопровождается наглядным образом. Картинкой. Чем-то начертательным. А уж нравственные-то уроки тем более требуют пояснений на примерах. И потому Иисус Христос, неся людям своё учение, так часто прибегал к одному и тому же приёму. Он рассказывал какую-то историю из жизни и предлагал обсудить её. Такие истории называются притчами. Об одной из них рассказывает в своём Евангелии Лука (Лк, 10, 25-37).
Некий книжник спросил Иисуса, как достигнуть жизни вечной. А как написано в Законе, спросил его Иисус. Ответ прост: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем, душой, крепостью и разумением своими Это во-первых. А во-вторых, возлюби ближнего своего как самого себя. Так и написано в Законе, так и поступай. Но что значит ближний?
Человек существо многогранное (или многовекторное, как сказал бы Лукашенко). По какому признаку определять ближнего? По этнической общности или кровному родству? По подданству и гражданству? По гендерному единству? По имущественному уровню? Ведь если всех-всех любить, "как самого себя", то как раз на самого-то себя ничего и не останется.
Вот в ответ на этот вопрос и рассказал Иисус историю, как некий человек подвергся нападению разбойников, которые ограбили его и бросили израненного в пустыне. И проходил мимо священник. Посмотрел . И прошёл. А потом так же левит(это из весьма уважаемого рода потомков Левия, тоже, как правило, пребывающих в храмовой службе). Посмотрел и прошёл. И проезжал мимо на ослике самарянин. К жителям Самарии в тогдашней Иудее относились примерно так же, как относятся сейчас к русским в Прибалтике. Но он остановился. Промыл раны пострадавшему елеем (ручьёв в пустыне нет, а масло он, видимо, вёз на продажу или для жертвоприношения в храме. Промыв раны перевязал их и взгромоздив больного на своего ослика отвёз его к людям.
То есть, согласно притче, вроде бы получается, что даже не очень уважаемые самаряне могут стать ближними, которых надо возлюбить? Но если вчитаться в текст самой заповеди, обратить внимание на повелительную форму глагола и увидеть, кто именно выступает действующим лицом, то становится ясно, кто соблюдает эту заповедь. Это самарянин возлюбил ближнего своего и оказал ему помощь. То есть твой ближний - это тот, кто нуждается в твоей помощи.
И мне кажется, что величие этой христианской заповеди в том, что она постоянно напоминает, что вокруг тебя есть ближние, то есть люди, нуждающиеся в твоей помощи, в твоей поддержке, в твоём милосердии.
P. S. Любопытно, но в русской поэзии к образу доброго самарянина чаще обращались женщины. Например, Каролина Павлова:
Когда один, среди степи Сирийской, Пал пилигрим на тягостном пути,- Есть, может, там приют оазы близкой, Но до нее ему уж не дойти. Есть, может, там в спасенье пилигрима Прохлада пальм и ток струи живой; Но на песке лежит он недвижимо... Он долго шел дорогой роковой! Он бодро шел и, в бедственной пустыне Не раз упав, не раз вставал опять С молитвою, с надеждою; но ныне Пора пришла,- ему нет силы встать. Вокруг него блестит песок безбрежный, В его мехах иссяк воды запас; В немую даль пустыни, с небом смежной, Он, гибнувший, глядит в последний раз. И солнца луч, пылающий с заката, Жжет желтый прах; и степь молчит; но вот - Там что-то есть, там тень ложится чья-то И близится,- и человек идет - И к падшему подходит с грустным взглядом - Свело их двух страдания родство,- Как с другом друг садится с ним он рядом И в кубок свой льет воду для него; И подает; но может лишь немного Напитка он спасительного дать: Он путник сам: длинна его дорога, А дома ждет сестра его и мать. Он встал; и тот, его схвативши руку, В предсмертный час прохожему тогда Всю тяжкую высказывает муку, Все горести бесплодного труда: Всё, что постиг и вынес он душою, Что гордо он скрывал в своей груди, Всё, что в пути оставил за собою, Всё, что он ждал, безумец, впереди. И как всегда он верил в час спасенья, Средь лютых бед, в безжалостном краю, И все свои напрасные боренья, И всю любовь напрасную свою. Жму руку так тебе я в час прощальный, Так говорю сегодня я с тобой. Нашел меня в пустыне ты печальной Сраженную последнею борьбой. И подошел, с заботливостью брата, Ты к страждущей и дал ей всё, что мог; В чужой глуши мы породнились свято,- Разлуки нам теперь приходит срок. Вставай же, друг, и в путь пускайся снова; К тебе дойдет, в безмолвьи пустоты, Быть может, звук слабеющего зова; Но ты иди, и не смущайся ты. Тебе есть труд, тебе есть дела много; Не каждому возможно помогать; Иди вперед; длинна твоя дорога, И дома ждет сестра тебя и мать. Будь тверд твой дух, честна твоя работа, Свершай свой долг, и - бог тебя крепи! И не тревожь тебя та мысль, что кто-то Остался там покинутый в степи.
4 апреля 1854
Мне кажется, что жертвенное великодушие Каролины Карловны чуть-чуть подпорчено явно сквозящей обидой. Женатые люди знают такие интонации.
Или Юлия Жадовская:
Покрытый ранами, поверженный во прах,
Лежал я при пути в томленье и слезах
И думал про себя в тоске невыразимой;
«О, где моя родня? Где близкий? Где любимый?»
И много мимо шло… Но что ж? Никто из них
Не думал облегчить тяжёлых ран моих.
Иной бы и желал, да в даль его манила
Житейской суеты губительная сила,
Иных пугал вид ран и мой тяжёлый стон.
Уж мной овладевал холодный смерти сон,
Уж на устах моих стенанья замирали.
В тускнеющих очах уж слёзы застывали…
Но вот пришёл один, склонился надо мной
И слёзы мне отёр спасительной рукой;
Он был неведом мне, но полн святой любовью —
Текущею из ран не погнушался кровью:
Он взял меня с собой и помогал мне сам,
И лил на раны мне целительный бальзам, —
И голос мне сказал в душе неотразимый:
«Вот кто родня тебе, кто близкий, кто любимый!»
А это очень женские стихи, хотя и написаны вроде бы от имени мужчины. Но так же, как у Павловой - это монолог жертвы.
