C местами для релакса в этот бархатный сезон и так не ахти, но шеф-редактор «РП» Игорь Мартынов выбирает брутальный вариант и отправляется на пляжи Кронштадта, усугубляя обстановку еще и расследованием событий столетней давности: чем же Кронштадтский мятеж смертельно напугал большевиков?
Так земля уходит из-под ног: сжимаясь, как шагрень, от необузданных желаний — до пятачка, для самого последнего. Краюха тверди — на рывок, в океан ли, в небо.
Почему предпочел фрагменты целому? Фрагменты можно сложить по-своему, как получится, как повезет; целое — закончено. Обширным, как саван, материкам предпочел фиговые листки островов.
Вот пусть и будет для бегства из изоляции (которая и происходит от итальянского isola, то есть острова) — остров. Клин — клином. Бархатный сезон на морской военной базе — в самое яблочко, да цвета красного.
Навигатор соврет, что от форта «Шанц» до крайнего на западе «Рифа» можно проехать. Но нет, только по спецпропускам. А мы двинемся пёхом, как по сужающейся палубе линкора от башни главного орудия к гюйсштоку, — по той же тропе, как уходили они в марте двадцать первого года, оставляя за спинами еще не затухший мятеж. Еще держалась машинная школа; там курсанты, выкатив пулемет на крышу учебного цеха, отстреливались от резерва 7-й армии «красного Бонапарта».
Теперь здесь природный заповедник «Западный Котлин». Песочек, сетка для пляжного волейбола, очаг под шашлыки и ареал вольного обитания 50 видов птиц, включая чомгу и шилохвость, — достаточно пернатый и вместительный отряд для душ ушедших моряков. Пучок перьев у чомги на кумполе — чик-в-чик бескозырка.
Тут спорить нечего: с 18 марта 1921 года того Кронштадта — легендарной неприступной крепости, форпоста империи, цитадели революционного краснофлота и т.д. — нет. Население частью расстреляли, прочих распылили по глухим губерниям Совдепии. Балтийский флот — «краса и гордость революции» — расформирован под ноль. Несколько тысяч мятежников ушли по тонкому льду в Финляндию — и станут там мишенями агентов ГПУ. Так что нынешний Кронштадт к тому — системы Петра Великого, адмирала Макарова, о. Иоанна Кронштадтского — имеет отношение примерно как современный панельный Каир к вневременным пирамидам в пригороде.
Да и острова-то нет — после того, как с двух сторон его прилепили к материку дамбой, по гребню которой через Кронштадт проходит КАД.
Но на западной точке Котлина, на пляже возле форта «Риф» можно прикинуться, что ты островитянин и побег из карантина удался. Можно даже, перешагивая через буро-ржавые железяки — то ли мины, то ли снаряды, — обмакнуться в пресном Финском заливе, который слегка отдает морем, а уж принимает закаты на горизонте точно как то пиратское, омывающее буйную Тортугу.
Могла ли в двадцать первом выжить Кронштадтская советская республика? Территории достаточно: по квадратным километрам — как у центральной части Венеции. Жильцов 50 тысяч — тоже как в современной островной Венеции. На вооружении — «Петропавловск» и «Севастополь», главные линкоры Балтийского флота. Артиллерийские батареи крепости и фортов в полном распоряжении. Склады оружия и боеприпасов. Но главное — боевой контингент, опытный, закаленный в походах и боях. Скинули царя, разогнали Учредительное собрание. Скинуть большевиков, да еще и при явной поддержке рабочих и крестьян, озлобленных продразверсткой, было раз плюнуть. Для начала — подорвать лед вокруг острова, чтоб штурмующая пехота не добралась. А уж по воде взять крепость без шансов: с задачей не справились флоты шведов, немцев, англичан, куда там коммунистам, которые умеют побеждать только на суше, заваливая врага трупами своих? Летом со стороны Финляндии, под прикрытием батарей, проложили бы по водному пути доставку провианта и боеприпасов. Продолжали бы свою пропаганду по радио с линкоров «за власть Советов без большевиков», которая так бесила Троцкого. Власть большевиков висела на волоске, запаниковал Ильич: «Кронштадт опаснее, чем Деникин, Юденич и Колчак вместе взятые». У него, у психов, грезивших геополитикой, выбивали почву из-под ног, начав с пятачка, как с плацдарма. Восставшие всего лишь напомнили, под какими лозунгами затевалась революция: дать стране хлеб, дрова, уголь, одеть разутых и раздетых. Большевикам же этого было маловато — они планировали шустрить в мировых масштабах и планетарно оттопыриться. И кронштадтский осколок, таким образом, царапал вежды вождей, мешал прозревать мировую гегемонию.
Но, подняв мятеж и свергнув коммунистов, Кронштадт не стал развивать успех. Временный революционный комитет отказался от идеи десанта на материк — хотя войска там только того и ждали, всемерно готовые к братанию. Оборонялся остров нехотя, отстреливался вынужденно, как бы поневоле. Местных коммунистов, посадив в тюрьму, не тронули, даже не порешили, только разули — сапоги пригодились патрулям, март был адски морозен. В своем обращении «к товарищам и гражданам» главное, чем озабочен Временный комитет, — произвести честные выборы в Советы и «чтобы не было пролито ни единой капли крови». И это — зная и наблюдая, как к командарму Тухачевскому подтягивают из глубинки верные большевикам силы, ротируя дезертирующий Питер.
На железный приступ материка остров отвечает эфирными и бумажными воззваниями. «Мы не станем уподобляться кровавым большевикам», — сказал глава Временного комитета, старший писарь линкора «Петропавловск» Степан Петриченко. У него была репетиция острова в 1917 году, когда после заключения Брестского мира 80 русских моряков, подзабытых на острове Нарген, контролирующем ревельский рейд, создали там — не сидеть же сложа руки — Советскую республику матросов и строителей. На черно-красном флаге нарисовали череп и кости, вполне в стилистике флибустьерской анархии. Там была своя железная дорога, дом правительства, артиллерийские батареи и островитяне, включая островитянок. Наяды вязали республиканцам шерстяные носки и поили настойками на мечтательных травах. Так, в свободном режиме, матросы прожили пару месяцев, потом погрузились на корабли Балтфлота и отчалили в Кронштадт — домой. Строить свой остров. Построили — на пару недель или на веки вечные, это как посмотреть.
…В крайней восточной стороне Котлина тоже пляж — но он закрыт «до особого распоряжения Роспотребнадзора». Оставшиеся без людей на пустынном пляже пластиковые крокодилы, ослы, черепахи и Буратино не выглядят сколь-нибудь опечаленными: есть время перевести дух, осмотреться по сторонам и представить себя в будущем, где у них, неподвластных вирусам, куда как больше шансов оказаться, чем у смастеривших их homo sapiens.
На кругу, возле запрещенного пляжа, меня встречают мореман Костров и водолаз Довлатов (я почитал бы, что он пишет, наверняка что-то в духе тезки). Водолаз Довлатов заметает задними лапами и хвостом так, как будто он в клёшах, «кто б ни увидел эту дивную походочку, все говорят — какой бывалый морячок».
Мореман Костров дегустирует кальян, шланг протянут прямо из багажника припаркованного «патриота». Поставщики привезли на пробу новый турецкий муассель с «эх, яблочком». Мимика дегустатора бесстрастна, но по виляниям водолаза заметно, что хозяин доволен.
— Думаю, вывеска у трактира будет «К. Остров».
Утверждает, что он потомок того мятежника, который с крыши учебного цеха машинной школы отстреливался до последнего патрона, был в бегах, затерялся где-то на волжских баржах, на мурманских сейнерах и только уже при сильно позднем Брежневе поведал родне о мятежной юности.
Окна учебного цеха и сейчас покоцаны так, словно штурмованы буквально давеча. Центр города-крепости заброшен целыми кварталами, но к военно-морскому параду нашлось конструктивное решение: в зияющие глазницы полых изнутри домов инкрустировали пластиковые окна. На скорый взгляд с улицы может даже показаться, что дома жилые. В плане устройства декораций город вообще весьма ценим не только упертыми фанатами парадов, но и кинематографом, не раз становясь съемочной площадкой — например, культового отечественного боевика «Упырь».
В одном из таких позаброшенных кварталов мореман Костров когда-то устроит одноименный трактир.
Выходим на пристань в конце Тулонской аллеи, и, хорошенько оттоптавшись на аршинном граффити «КУПАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО», водолаз Довлатов молодецки кидается в воду. Пока он по ней лазает, мы с мореманом Костровым подбираем репертуар для музыкального оформления будущего трактира.
Понятно, начнем с куплетов Бестужева-Марлинского:
Ах, где те острова,
где растет трын-трава,
Братцы?
Следом, само собой, возникает Александр Аркадьевич:
Говорят, что где-то есть острова,
Где растет на берегу трын-трава.
Ты пей, как чай, ее
Без спешки-скорости,
Пройдет отчаянье,
Минуют хворости,
Вот какие есть на свете острова!
Говорят, что где-то есть острова,
Где неправда не бывает права,
Где совесть надобность,
А не солдатчина,
Где правда нажита,
А не назначена.
Вот какие я придумал острова!..
Отстреляв последнюю обойму, курсант скатывается с крыши в зал учебного цеха, где вчера еще изучал обмуровку и футеровку корабельного котла вот на этой действующей модели. Курсант затаивается в топке, пока победители обыскивают школу. Утром выползает, переодевается в более-менее цельную шинель одного из свежепавших и, по документам, становится красноармейцем Костровым. И уходит в смурое утро новой жизни, имея свой неопалимый остров в котле миокарда.
Мы всходим на борт баркаса и берем курс на клочок суши, заключенный в закопченных стенах: это «чумной» форт, где до революции доблестные медики сочиняли вакцину от холеры. В сравненьи с мизерным «чумным» Кронштадт смотрится большой землей, намекая, что мир можно мельчить, пока не останешься наедине с собой — вопрос, готов ли ты обживать такой остров?
…Если некуда деться, в тесноте сжатых пространств, почти как в одиночной камере, изобретают искусственный воздух и вообще искусство… По сто раз на дню проходя одно и то же место, чтоб не сойти с ума, измышляют что-то новенькое… Большие чувства и великие дела творятся буквально на пятачке… На нашем баркасе нет спасательного круга — но водолаз Довлатов, если что, вытащит.
И мореман Костров затянет, а я, конечно, подпою:
Матросы мне пели про остров,
Где растет голубой тюльпан.
Он большим отличается ростом,
Он огромный и злой великан.
А я пил горькое пиво,
Улыбаясь глубиной души…
Так редко поют красиво
В нашей земной глуши.
Очерк Игоря Мартынова опубликована в журнале "Русский пионер" №98. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".