Опера П.И.Чайковского «Евгений Онегин»… Наверное, нет ни одного человека, кто бы не знал о ней. Чудесные, проникновенные мелодии, удивительный лиризм – что ещё нужно, чтобы опера жила и пользовалась мировой славой? Однако почти никто не задумывается о другом – насколько соответствует она роману.
Что известно об истории её? Мы знаем, что в мае 1877 года известная певица Е.А.Лавровская… Впрочем, почитаем письмо Чайковского брату: «Лизавета Андреевна молчала и добродушно улыбалась, как вдруг сказала: “А что бы взять «Евгения Онегина»“? Мысль эта показалась мне дикой, и я ничего не отвечал. Потом, обедая в трактире один, я вспомнил об «Онегине», задумался, потом начал находить мысль Лавровской возможной, потом увлёкся и к концу обеда решился. Тотчас побежал отыскивать Пушкина. С трудом нашёл, отправился домой, перечёл с восторгом и провёл совершенно бессонную ночь, результатом которой был сценариум прелестной оперы с текстом Пушкина».
Сам композитор своим созданием был очень доволен. Снова письмо брату: «Вечером вчера сыграл чуть не всего “Евгения Онегина”! Автор был и единственным слушателем. Совестно признаться, но так и быть, тебе по секрету скажу. Слушатель до слёз восхищался музыкой и наговорил автору тысячу любезностей. О, если б все остальные будущие слушатели могли так же умиляться от этой музыки, как сам автор».
Умилились ли слушатели? Одним из первых был И.С.Тургенев (он побывал на репетиции оперы), очень высоко ценивший творчество Чайковского (говорил, что талант у композитора «несомненный»). Он писал дочери П.Виардо: «Музыка показалась мне очаровательной: горячая, страстная, юная, живописная, поэтическая. Особенно хорош и полон воодушевления оркестр». Однако это письмо француженке. А вот несколько другая оценка. Это ответ на письмо Л.Н.Толстого, который спрашивал: «Что „Евгений Онегин" Чайковского? Я не слышал ещё его, но меня очень интересует». И ответ Ивана Сергеевича: «Несомненно, замечательная музыка, особенно хороши лирические, мелодические места. Но что за либретто! Представьте, стихи Пушкина о действующих лицах вкладываются в уста самих действующих лиц». А издатель П.И.Юргенсон писал композитору, что писатель «восторгался музыкой и смеялся добродушно над либретто». Тургенев, конечно, в первую очередь, литератор, и не мог он пройти мимо несуразностей либретто. А ведь их очень много!
Я в своё время писала (и не буду сейчас повторяться) о двух персонажах, претерпевших по воле авторов либретто удивительные метаморфозы, - Ленском и муже Татьяны, ставшем в опере князем Греминым. Сохранилось воспоминание М.И.Чайковского и о куда более серьёзном искажении сюжета: «Держась и в расположении сцен и в стихах возможно ближе подлинника и позволяя себе только в редких местах вставки своего сочинения, либреттисты допустили одно капитальное уклонение от образца, заставив в последней картине оперы Татьяну пасть в объятия Онегина [в сценарии написано: «Татьяна после объяснения поддается чувству любви к Евгению и борется. Он умоляет ее. Является муж».] Но в 1880 г. осенью, перед представлением оперы в Большом театре в Москве, П.И. привёл конец оперы в тот вид, в котором мы его знаем теперь».
А теперь обратимся к словам Тургенева «стихи Пушкина о действующих лицах вкладываются в уста самих действующих лиц». Да, либреттисты (сам композитор и его приятель, талантливый дилетант К.С.Шиловский) стремились максимально сохранить пушкинский текст. Но что из этого получилось? К счастью, многие их «перлы» звучат в ансамблях, и потому почти не различимы. Конечно, есть эпизоды, к которым трудно придраться, например, сцена письма Татьяны или отповеди Онегина). Но остальное…
Вот начало оперы. Онегин и Ленский приехали к Лариным. Напомню: у Пушкина Онегин с Татьяной практически не говорит! Здесь же он сразу интересуется (естественно, в присутствии девушек): «Скажи, которая Татьяна, — мне очень любопытно знать». Затем последует квартет, в котором Татьяна фактически уже признается в любви к Онегину, тогда как тот (вновь при обсуждаемых!) будет пререкаться с Ленским, какая барышня более поэтична, причём очень даже явственно прозвучит (дважды!)
Кругла, красна лицом она,
Как эта глупая луна
На этом глупом небосклоне.
А дальше либреттисты заставят Татьяну и Онегина вести долгий разговор, где Евгений спросит:
Скажите мне, —
Я думаю, бывает вам
Прескучно здесь, в глуши,
Хотя прелестной, но далекой?
Не думаю, чтоб много развлечений
Дано вам было.
А вот ответ Татьяны – как раз то, над чем посмеивался Иван Сергеевич:
Задумчивость — моя подруга
От самых колыбельных дней.
Пушкинская фраза о Татьяне, произнесённая от лица поэта, звучит нежно и трогательно. Когда же так говорит героиня сама о себе, всё это выглядит, по-моему, напыщенно и жеманно. А потом после продолжительной прогулки (ремарки –«Онегин и Татьяна, продолжая беседовать, удаляются по садовой аллее», «От пруда к дома медленно идут Татьяна и Онегин») Евгений будет рассказывать:
Мой дядя — самых честных правил.
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример — другим наука.
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Так что совершенно непонятно, как он сумел от одра больного дяди (о смерти же его ни слова нет) в гости выбраться!
Ещё хуже обстоит дело с Зарецким, который прямо заявляет:
В дуэлях классик я, педант,
Люблю методу я из чувства,
И человека растянуть
Позволю я не как-нибудь,
Но в строгих правилах искусства,
По всем преданьям старины!
Здесь (с изменением лица с третьего на первое) взята пушкинская сатирическая характеристика. И никто не задумывается, мог ли так сказать Зарецкий о себе, да ещё спокойно принять замечание Онегина: «Что похвалить мы в вас должны!..» (тоже, естественно, позаимствованное у Пушкина).
Последнее объяснение Онегина и Татьяны...
С одной стороны, текст его скомпонован из письма Онегина и финального монолога героини. Однако - существенная уступка мелодраматизму! – у Пушкина речь Татьяны звучит совершенно непреклонно:
…для бедной Тани
Все были жребии равны…
Я вышла замуж. Вы должны,
Я вас прошу, меня оставить;
Я знаю: в вашем сердце есть
И гордость и прямая честь.
Я вас люблю (к чему лукавить?),
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна.
В опере же нет этой твёрдости, всё размыто
- Зачем скрывать, зачем лукавить!
Ах! Я вас люблю!..
- Что слышу я?!
Какое слово ты сказала?!
О, радость! Жизнь моя!
Ты прежнею Татьяной стала!..
- Нет, нет!
Прошлого не воротить!
Я отдана теперь другому,
Моя судьба уж решена:
Я буду век ему верна!
Удивительно ли, что после этого последуют долгие уговоры Онегина («О, не гони! Меня ты любишь…»), где частично позаимствованы слова из письма Татьяны (и мелодия оттуда же), а Татьяну авторы заставят, отказывая герою:
Онегин! Я тверда останусь:
Судьбой другому я дана,
С ним буду жить и не расстанусь,
Нет, клятвы помнить я должна! – всё же про себя переживать:
Глубоко в сердце проникает
Его отчаянный призыв,
Но, пыл преступный подавив,
Долг чести суровый, священный
Чувство побеждает!
Но самое страшное, на мой взгляд, искажение Пушкина даже не здесь. И речь об этом – впереди.
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь "Оглавление" всех статей, посвящённых "Евгению Онегину", - здесь
Навигатор по всему каналу здесь
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал