Читаю я сейчас книгу Тамрико Шоли "Внутри женщины". Это разные истории из жизни совершенно разных женщин. Тамрико - журналист, она записывает за своими героинями их рассказы и очень чутко передаёт оттенки. Вчера в этой книге я читала историю совсем юной женщины 24 лет - 5 из них она была наркоманкой, 4 года лечилась от зависимости. И вот она рассказывала, что была у неё подруга, не наркоманка, которая всегда пускала её помыться в душе, давала чистую одежду, кормила. И однажды она просто не открыла дверь. А ещё у неё были родители. Они находили её в притонах, приносили на руках домой, отмывали, лечили, и потом она снова сбегала. И так продолжалось несколько лет, пока она сама не пришла к маме. И мама открыла. Сразу.
Я вспомнила историю из моего собственного детства. Возможно, я уже рассказывала её здесь, потому что помню, что рассказывала её много раз. Она была для меня про великую силу материнской любви и про бездонную пропасть материнского страха - не успеть, опоздать, не сделать что-то прямо сейчас.
Это был конец 90-х годов, безденежье, дефолт, кризис. Мы жили в пятиэтажках на окране города. Нашу двухкомнатную квартиру с хлипким замком на деревянной двери три раза грабили. Выносили из дома всё - наполовину пустой флакон шампуня, открытую пачку макарон, дублёнку с протёртыми локтями, которую мне, семикласснице, отдал кто-то из маминых знакомых. Выносили то, что можно быстро продать, что можно использовать самому, что можно было съесть. Крупные и тяжёлые вещи никогда не брали. Это были наркоманы.
Наркоманы кололись. Шприцы и иглы валялись в каждом подъезде, в каждой подворотне, за углом школы. Наркоманы были в каждом классе. Их выдавали синяки под глазами, глаза постоянно бегали, взгляд не останавливался и не фиксировался. Они первыми выбегали из класса на перемену, пропадали где-то за школой, заходили в класс уже после звонка - бледные, болезненные, тревожные, агрессивные. В нашем классе на наркотики подсели двое. Но большинство наркоманов были старшеклассниками или теми, кто уже ушёл из школы, кто после 11-го, а кто после 9-го класса. Это была настоящая эпидемия. Они были повсюду. Наркомания расползалась и сжирала детей нашего двора как проказа.
В нашем дворе было две семьи, с обеими - близко дружила моя мама, а значит, и я. Одна семья: женщина, школьная учительница, и два её сына. Старший окончил школу с золотой медалью, младший ещё учился, на год младше меня. Ещё был муж, но его убили - в соседней квартире пьяные подростки отмечали день рождения с очень громкой музыкой, он вышел и сделал им замечание. Он умер прямо на лестничной площадке. Вторая семья - женщина и её единственный сын. В начальной школе он мечтал стать чемпионом по бодибилдингу, стены его комнаты были обклеены плакатами с Ван Даммом и Шварцнеггером. А я - мечтала выйти за него замуж и перевезти к нему свои игрушки (я тогда в школу ещё не ходила).
Так вот дано: две близких нам семьи, и обе попали под эту молотилку. В первой семье старший сын за год превращается из золотого медалиста и успешного первокурсника - в злобного и совершенно неуправляемого наркомана. Он бьёт младшего брата, ворует из дома вещи, пропадает на недели. Во второй семье единственный сын чередует наркотики и водку, водку и наркотики. И я, тогда тринадцатилетняя девочка, вижу два горя, одинаковых и неохватных, вижу отчаянье двух матерей, и вижу два пути, которые они выбирают.
Первая женщина - учительница, маленькая, хрупкая, тоненькая, слабая как цветочек. Когда что-то делаешь против такого человека (или не делаешь того, что должен), то неизменно мучаешься чувством вины и собственной никчёмности. Но внутри неё чувствуется твёрдость, сила, её взгляд всегда как бы немного смеётся над тобой, когда ты неправильно отвечаешь у доски. И от этого неуютно, детям больно, когда над ними смеются. Они ещё не чувствуют разницы, по-доброму смеются или нет, с иронией или с сарказмом. Для них это просто "смеются надо мной" - и всё. Она много раз пыталась вытащить своего сына. Разговаривала с ним, воспитывала, убеждала (про чувство вины, помните?), а он снова приходит домой под кайфом (про насмешливый взгляд помните?) Она искренне хотела его вытащить, и тянула так, как умела. Говорила про совесть, про стыд, про ответственность, про будущее. И снова - про совесть, про стыд, про ответственность. И ещё раз по кругу.
Вторая женщина - работала целый день, оставалась сверхурочно, и ещё брала с собой работу на дом. Она была яркой, сильной, решительной. Когда она появлялась где-то, взгляды были всегда прикованы только к ней. За своего ребёнка она могла стоять как гора и драться как коршун. И она тоже много раз пыталась вытащить своего сына. Но она никогда, ни разу, не пристыдила его. Она спрашивала: "Как ты?", она предлагала: "Давай я тебе помогу?", она поддерживала: "Я всегда буду за тебя, я на твоей стороне". Иногда она даже давала ему деньги на очередную дозу. Вы думаете, она не понимала, что это его разрушает? Ещё как понимала. Но ещё она понимала, что если она не даст, то он найдёт эти деньги сам - украдёт, отнимет у кого-нибудь, а если даст, то не только предотвратит преступление, но и сохранит их связь, сохранит доверие сына - "я всегда могу попросить о помощи мою маму". И, возможно, однажды он поймёт, что ему действительно нужна настоящая помощь....
Первая семья жила в аду. Мать - в постоянной боли за обоих сыновей, старший сын - в чувстве вины перед матерью, в отвращении к себе, в ненависти к младшему брату, такому прилежному, правильному и послушному, младший сын - в постоянном страхе перед старшим и растущем чувстве беспомощности ("никто в этом мире не защитит меня кроме меня самого").
Вторая семья тоже жила в аду, но в этот ад проникал свет, а значит, был выход. Мать жила в постоянной боли за сына, в чувстве вины и страхе за будущее, а сын жил - в зависимости, в ненависти к наркотикам (ведь мать всё-таки говорила ему, как это всё плохо) и в уверенности, что он нужен, ценен, значим для своей матери даже таким.
В первой семье сын лечился в больнице, сбегал, кололся снова, снова лечился, снова сбегал, снова кололся. А однажды он пропал в очередной раз, и вскоре его маме позвонили из милиции, попросили прийти на опознание. Он умер от передозировки наркотиков в одном из притонов.
Во второй семье сын лечился в больнице, сбегал, кололся снова, снова лечился, снова сбегал, снова кололся, пробовал переключиться на алкоголь, снова переключался на героин, опять начинал пить, опять бросал, опять лечился. И однажды вышел из клиники в очередной раз, и уехал в другой город, и присоединился к религиозной общине бывших наркозависимых, и они стали вместе заниматься сельским хозяйством, и за одним столом обедать и ужинать, и читать молитвы, и благодарить Бога за спасение.
Обе эти женщины любили своих сыновей. Но одна из них утонула в своей боли, а другая - нашла в себе силы подняться. Одна из них искала опору в сыне ("стань достойным человеком", "стань нормальным", "стань здоровым"), а другая - сама стала опорой для сына ("ты болен, ты сам не понимаешь, как ты болен, но я готова быть с тобой рядом, и я буду с тобой рядом, и если ты ыздоровеешь, и если нет"). Одна из них - жила будущим и мучилась оттого, что еего нет, а другая - жила настоящим и держалась за то, что оно есть. Можно ли сказать, что кто-то из них меньше любил? Меньше желал своему ребёнку добра? Меньше страдал? Нет, нельзя. Но один ребёнок умер, а второй - вернулся к жизни.
Я вспомнила эту историю, когда читала историю девушки Жени из книги Тамрико Шоли, которой сейчас 24 года, которая 5 лет была наркоманкой и 4 года лечилась от зависимости. Это история о том, как каждому из нас нужен тот, кто будет в нас верить, даже когда мы оступаемся. Кто будет на нашей стороне даже тогда, когда мы сами понимаем, что не правы. Кто будет любить нас не за поведение и поступки, а за то, что мы просто есть, глупые и слабые, чёрт-те что со своей жизнью творящие, но родные, близкие, свои. Кто будет всегда открывать перед нами двери, снова и снова. Кто будет твёрдо верить, что " в любом аду есть запасной выход", и никогда, никогда не отступится от нас.