Телеграм-канал «Тинтина вечно заносит в склепы»
Подумал тут забавную вещь. Нередко кто-то заявляет о смерти кино. Допустим, Гринуэй 40 лет назад узрел пульт от телевизора — и почуял: кино мертво. Не он, понятно, первый: кино хоронили, кажется, еще в 1930-40-е, наверняка и в конце XIX века были «некрологи». Новейший приписывают Мартину Скорсезе — но давайте отстанем от дедушки.
(Смахнем со стола парадокс, что свидетели смерти (или убийства?) кино, видимо, занимаются таксидермией; объявляешь время смерти — снимай халат, иди домой. Или же речь об умирании — медленном процессе смерти, который на ранних/поздних стадиях фиксируют санитары леса? Тогда это вызов невидимых врачей. Не работают ваши пилюльки. Или — если смотреть шире — умирает вообще все: как только синематограф появился, он начал движение к закату, который наступит вот-вот, надо только подождать. Ну это от лукавого, ладно.)
Интересно, почему никто не выступает с программным заявлением о том, что кино ожило. It’s alive. Кинематограф-зомби. Не некрореализм, а нечто похожее на кино, но лишенное его сути (oh wait, это ж телевизор, Netflix, etc). Было бы интересно прочитать не похоронку, а паническую атаку счастья: ожило, движется, птица-феникс, прах к праху — вновь собранное тело.
Возможно, это незаметно происходит каждый день: буклеты, обещающие новое слово, технологию, формат — это же и есть телеграмма о воскрешении. Если кино родилось как новый синтетический опыт, похожий на (фотография, живопись, театр, нужное дописать), то каждый торопливый шаг вперед и есть его воскрешение — возвращение к предательству чего-то настоящего: высокого искусства, правды жизни, заключенности зрителя в месте и времени (привет, аура Беньямина). Символично, что этот процесс лучшего всего показывает сюжетная логика видеоигр — хронологически следующего за кино искусства. Умереть, чтобы пройти дальше, а не пройти дальше, чтобы (не) умереть. Есть мастера спидранов, но из тупика порой лишь один выход. И история кинематографа — явно не мастер-класс по движению из точки А в Б. Кино умерло, да здравствует кино.
Чтобы уйти от высоких фигур Гринуэя и Скорсезе: кино можно сравнить с непреклонным Думсдэем, генетически выведенным врагом Супермена, который научился адаптироваться ко всему, что его убивает. Умер, стал сильнее, встал и пошел (Ницше на 50% счастлив). Кино определенно Думсдэй и есть: нечто, копящее в себе ярость цивилизации, берущее от нее пополам все лучшее и худшее, чтобы жить вечно (насколько вечным могут быть глаза смотрящего).
Но есть еще одна занятность. Смерть определенных форматов — а примеры Г. и С., думается, про ослабление авторского контроля над волей зрителя (захотел(а) — переключил(а), надоело — закрыл(а) вкладку) — в 2020-м одно из самых больших опасений. Вообще страх смерти: в меньшей, наверное, степени человеческой (как ни странно), в большей — существующего порядка (что бы это ни значило). Но и тут у кино припрятан твист.
Фильмы — утраченные или забытые — возвращаются из мертвых. Параллельно с историей кино пишется альтернативная, выносятся в поле зрения забытые или неизвестные имена (очевидные примеры: очевидные примеры: Ги-Блаше, проект BBC, эксплокинотеатр Рефна, etc), застревают в мемах, как в янтаре, незначительные, казалось бы, картины, чтобы ожить (в отличие от динозавров) для зрителей, которые не видели исполинских папоротников. Это происходит со скоростью таяния ледников — но воскрешение идет и по этой археологической линии, а не только эволюционной.
Мне кажется, 2020-й требует трактата о воскрешении кино (не прямо сейчас, но о вечном воскрешении). У нас подскопилось писем с некрологами. Давайте подумаем, почему эта иллюзорно-ярморочная зараза все никак не умрет. К нашей вящей радости, конечно.