На борту этого корабля одно и то же чувство переполняло каждого, кто заявлял, что он американец, то есть, что мы были схвачены незаконно, без какого-либо повода с нашей на то стороны, а следовательно, любые способы вернуть свободу будут оправданными. Через несколько дней большая часть офицеров и команды отправилась на берег, чтобы похоронить одного из своих. Тогда некоторые решили, что это лучшее время сломать железные решетки и засовы иллюминатора и, бросившись в сильное течение, в котором мы находили, совершить побег. Во взломе мы преуспели сверх наших ожиданий, и, когда мы уже были один за другим броситься в воду, к борту подошли шлюпки, и наше положение было раскрыто. За это они стали хватать одного за другим и пороть по голой спине самым бесчеловечным образом. Это жуткое занятие продолжалось несколько часов и закончилось лишь к девяти вечера, офицеры решили закончить на следующий день. Но у них не было времени выполнить свои жестокие намеренья, поскольку был отдан приказ переправить нас на борт стоявшего рядом фрегата, который поднимал якоря и готовился выйти в море.
Через несколько дней мы прибыли в Плимут, где нас допросили еще раз и объявили годными к службе в Британском военно-морском флоте. После чего нас отправили на один из самых больших стационарных кораблей, называвшийся «Сан Сальвадор Дель Мондо». На борту этого чудовищного плавучего замка находилось полторы тысячи человек в том же положении, что и я.
Здесь, сговорившись с одним молодым человеком из Массачусетса, я решился бежать, даже рискуя погибнуть. Мы приготовили веревку и пристально наблюдали за солдатами и моряками на вахте, пока они не сменились в полночь. Приподняв немного навесной порт, мы вручили конец каната одному из наших тайных друзей, чтобы он опустил его, когда мы будем вне досягаемости мушкетных пуль. Наша веревка, около тридцати футов длинной, коснулась воды. Форбс, мой товарищ, шепнул мне: «Ты идешь?» Я ответил: «Да». В тот момент, когда он достиг воды, а я уже скользил вниз вслед за ним, вдруг раздался крик: «Человек за бортом». Наш друг опустил порт, боясь быть обнаруженным, сделав из меня мишень для часовых. Но я вскоре был в воде и плыл в укрытие под лестницей, пока они спускали шлюпки снабженные фонарями, чтобы нас поймать. Мы старались двигаться в противоположном направлении от наших преследователей, которых периодически окликали с палубы, чтобы узнать, поймали они нас или нет. Нам предстояло проплыть в одежде около трех миль. Только куртки и башмаки мы сняли и прикрепили за спиной, чтобы предотвратить случайный выстрел с корабля. Один из офицеров с людьми и фонарями спустился по лестнице и, просунув руку за планку, коснулся моей руки. Он тут же закричал: «Один из них здесь! А ну выходи! А вот и другой! На выход!» Мы подплыли к краю лестницы и были вытащены из воды. «Кто ты?» - спросил офицер. «Американец». «Как ты посмел пытаться бежать с корабля? Разве ты не знал, что вас могли запросто застрелить?» Я ответил, что не являюсь подданным короля Георга и что сделал это, чтобы обрести свободу. «Ведите их сюда!» - последовал приказ с корабля. После еще одного допроса нас поместили вместе с группой преступников, ожидавших своего приговора.
Спустя тридцать часов меня разделили с другом и отправили вместе со 150 моряками (не знакомыми мне) на 74-х пушечное судно ее величества «Родни», команда которого насчитывала около семи сот человек. Как только мы прошли перекличку на шканцах «Родни», всем было позволено спуститься вниз и пообедать, всем кроме Бейтса. Капитан Болтон передал старпому бумагу, прочитав которую он взглянул на меня и пробормотал: «Каналья». Все команды шлюпок, насчитывавшие более ста человек, немедленно собрались на шканцах. Капитан Болтон сказал: «Видите этого парня?» «Да, сэр». «Если вы когда-нибудь пустите его шлюпку, я высеку каждого гребца на ней! Вы меня поняли?» «Да, сэр» - был ответ. «Тогда можете вернуться к обеду. И ты тоже».
Я тогда начал кое-что понимать о сути моего наказания за попытку мирно уклониться от службы ее величеству. С точки зрения командира, это приравнивалось к непростительному преступлению, которое никогда не могло быть забыто. Спустя несколько часов Родни, оставляя позади старый Плимут, направлялся на войну к берегам Франции. «Надежда долго не сбывающаяся томит душу». Так и моя надежда обрести свободу казалось исчезала из виду вместе с землей, которую мы оставляли позади.
Поскольку конечным пунктом нашего назначения было присоединиться к британской эскадре в заливе Лиона в Средиземном море, то мы сделали остановку в Кадисе, в Испании. Здесь французские войска Наполеона Бонапарта бомбардировали город и британско-испанский флот в бухте. Последний частично состоял из флота бежавшего из битвы при Трафальгаре, при лорде Нельсоне, в 1805 году, и теперь, снаряженный союзниками, направлялся порт Маон на побережье Средиземного моря. Неожиданно я оказался в числе пятидесяти человек, выбранных для того, чтобы снарядить и укомплектовать одно из этих судов, которое называлось «Аполлон». Спустя несколько дней после прохода через Гибралтар, мы столкнулись с сильным восточным ветром, который назывался «левантинец», обычным в тех морях. Он так сильно раскачивал корабль, что только благодаря предельно напряженной работе помп мы могли удержать его на плаву. В конечном итоге, мы возвратились в Гибралтар и заново снарядили корабль.
Несколько испанских офицеров с семьями до сих пор состояли на корабле. Было удивительно и странно для нас наблюдать как эти люди толпились вокруг своих икон, окруженных горящими восковыми свечами, как будто они могли избавить их в минуту опасности, когда ничто кроме нашего постоянного труда на помпах не препятствовало кораблю отправиться на дно вместе со всеми нами.
Снарядившись в Гибралтаре, мы снова вышли в плавание и благополучно прибыли на остров Маон. Здесь, вместе с двумя другими моряками, я предпринял еще одну попытку обрести свободу, склонив одного из местных жителей доставить нас на берег в его промысловой лодке. После двух дней и ночей бесплодных попыток бежать с острова и от тех, кому хорошо платили за поимку дезертиров, мы сочли за лучшее рискнуть вернуться на корабль. Наше добровольное возвращение на корабль было в конечном итоге расценено как доказательство того, что мы не пытались дезертировать со службы королю Георгу III. Так что мы избежали публичной порки.
После этого нашу команду вернули в Гибралтар на «Родни», наш собственный корабль, который только что прибыл под конвоем другого испанского линейного корабля, направлявшегося в Маон, на борту которого находилось 50 человек с «Родни». В компании нашего испанского конвоира мы прошли около 80 миль до Малаги, где нашли объединенные английские и испанские войска в схватке с французской армией на берегу. Вскоре наш корабль был пришвартован к берегу. Поскольку приказ убрать паруса не был исполнен должным образом, из-за того, что французы открыли огонь из форта, все были загнали на ванты, где и оставались под обстрелом врага до тех пор, пока паруса не были убраны. Сделано это было с яростью. Хотя в таком положении один меткий выстрел мог бы убить дюжину, к счастью, никто не был ранен, пока все не спустились на палубу. Спустя некоторое время наши тридцати двух фунтовые ядра посеяли страшную панику в рядах врага. Тем не менее, они ухитрились поместить своих врагов между нами и таким образом воспрепятствовать нашей стрельбе. Затем яростной атакой они загнали их в крепость. Многие, однако, увидев наши шлюпки на берегу, бросились в море и либо были застрелены французами, либо утонули, так что к кораблю приплыли лишь шлюпки. Началось все это около двух часов по полудни, а закончилось с закатом солнца. После того, как мертвые были убраны и палуба была отмыта от их крови, мы отправились с нашим испанским конвоем в порт Маон. Почти перед самым прибытием туда, еще один «левантинец» налетел так неожиданно, что мы едва справлялись с нашим совсем недавно построенным кораблем. Наш испанский конвоир, не готовый к такому яростному шторму, был разбит в щепки на острове Сардиния, и почти вся команда погибла.
После шторма мы присоединились к британскому флоту, который насчитывал около тридцати линейных кораблей, несших от восьмидесяти до ста тридцати орудий каждый, не считая фрегатов и корветов. Нашей задачей было блокировать превосходящий флот французской армии в бухте Тулона. У нас бывали с ними случайные стычки или перестрелки. Однако французский флот не имел ни готовности, ни желания к тому, чтобы вступить в бой с английским.
Для повышения наших умственных способностей, когда бывали свободные минуты от корабельных обязанностей и морской тактики, нас снабдили одной из двух книг на выбор на каждые десять человек. Всего их у нас было семьдесят. Первой было краткое описание жизни лорда Нельсона, рассчитанное на то, чтобы вдохновить разум на подвиги и в общих чертах учившее, как противостоять превосходящим силам противника. Эту книгу один из десяти человек мог читать в свободное время в течение шести дней каждую неделю. Второй книгой был не большой молитвенник англиканской церкви, предназначенный для особого использования в течение одного часа в первый день недели.
Богослужение на борту королевского судна
Было нормой для каждого большого корабля иметь капеллана на борту. Когда позволяла погода, шканцы оборудовались навесами, флагами, скамьями и всем, что было необходимо для собрания. В 11 утра дежурный офицер командовал: «Ударить шесть раз в колокол». «Есть, сэр». «Ботсман». «Да, сэр». «Свистать всех в церковь! Да поживее». Этим ботсманам позволялось носить кусок веревки в кармане, которым они подгоняли матросов. Их громоподобные голоса тут же начинали звучать на всех палубах: «А ну все в церковь! И захватите молитвенники!» Если же кто-то не был расположен к такой форме поклонения и пытался избежать приглашения в церковь, тогда берегись человека с веревкой! Когда меня спросили: «Какой ты религии?» Я ответил: «Пресвитерианин». Но мне сразу же дали понять, что на борту королевских военных кораблей не было религиозной терпимости. «Только одна деноминация здесь — убирайся в церковь!» Офицеры, прежде чем сесть, отстегивали свои шпаги и кортики, складывая их посреди поклоняющегося собрания, готовые мгновенно схватить их в случае необходимости еще до окончания службы. После того, как произносились слова благословения, они снова пристегивали оружие. Затем шканцы сразу же прибирали, и плавучая часовня снова становилась старым боевым кораблем на следующие шесть дней и двадцать три часа.
Что касается церковного служения, то капеллан, а в его отсутствие капитан, читает из молитвенника, а офицеры и матросы отвечают. А когда он читает о Законе Божьем, громкий возглас наполняет шканцы: «О Господь! Очисти наши сердца, чтобы хранить Закон Твой». Бедные грешные заблудшие души! Как мало наклонности было в их сердцах хранить святой Закон Божий, когда практически во всякий другой час недели они использовали свой язык для того, чтобы хулить Его святое имя, и упражнялись в стрельбе, убийстве и в том, как отправлять на дно океана всякого, кто отказывался подчиниться и стать их пленником, или тех, кто ставил себя в оппозицию к провозглашенной их старым добрым христианским королем войне.
Король Георг III не только приписывал себе право заставлять американских моряков служить на его боевых кораблях, участвуя в его несправедливых битвах, но и требовал от них присутствовать в его церкви и учиться отвечать его проповедникам. И всякий раз, когда группа музыкантов на борту корабля начинала играть «Боже храни короля», они обязаны были вместе с его верными подданными снимать свои шляпы в почтении к его королевской власти.
В то время я испытывал ненависть по отношению к тем, кто лишил меня свободы и держал в плену, требуя от меня как они поклоняться Богу и почитать их короля. Но я благодарен Богу, который учит нас прощать и любить врагов, что по своей великой милости в Иисусе Христе я обрел прощение моих грехов, и что все эти чувства были побеждены, а мое самое большое желание теперь — научить их пути жизни и спасения.
Зимняя стоянка Британской Средиземноморской Эскадры была на острове Минорка в бухте порта Маон. Отправляться в плавание после середины седьмого месяца опасно (см. свидетельство апостола Павла в Деян. 27:9,10).
Пытаясь избежать своих бдительных преследователей, выйдя на берег из испанской промысловой лодки, как уже было упомянуто выше, далеко за городом у подножья скалы мы нашли деревянную дверь, открыв которую мы увидели вдалеке свет. Рискнув пройти по подземному коридору, мы попали на большое открытое место, где свет падал сверху из небольшого отверстия в своде скалы. Подземный коридор извиваясь шел дальше. Мы исследовали его настолько, насколько позволял свет, чтобы можно было вернуться обратно. По обе стороны этой главной дороги были похожие проходы, все вне пределов нашей досягаемости. Впоследствии нам рассказали, что эта гора была изрыта, чтобы укрыть осажденную армию. По середине освещенного пространства располагался дом, высеченный прямо в скале с дверьми и окнами, предназначавшийся, без сомнения, для офицеров осажденной армии, и как место общего сбора.
После короткого осмотра этого удивительного места, мы были рады, что нашли убежище от своих преследователей, где мы могли бы дышать и разговаривать не боясь быть услышанными и схваченными кем-либо из подданных короля Георга III. Но, увы!, наша радость вскоре исчезла, когда мы поняли, что нам нечего есть.
Мы отважились пойти на ферму в поисках хлеба. Но люди смотрели на нас с подозрением, так что мы избегали их, боясь, что они схватят нас и передадут преследователям, пока, окончательно убедившись в невозможности бежать с острова, мы не вернулись на корабль. Камень этой горы является разновидностью песчаника, который намного тверже, чем пемза, называемая "святой камень", который в изобили присутствовал на острове и каждое утро применялся британской эскадрой для чистки палубы.
В умеренное время года форма моряков состояла из парусиновых штанов, тельняжек и соломенных шляп. В девять утра проходила перекличка, и если форма у кого-то была грязной или в пятнах, то они обрекались на то, что их имена вносились в "черный список" и должны были выполнять всю работу по чистке меди, железа и всю самую низкую работу, помимо их обычных обязанностей, лишая их положенного им времени для отдыха и сна во время утренней вахты. Не было более страшного и позорного наказания, из всех, каким мы ежедневно подвергались, чем это.
Если бы нам было позволено иметь необходимое количество сменной одежды и достаточно времени для ее стирки, то для нас было бы удовольствием и честью являться каждый день в незапятнанной белой одежде, несмотря на всю грязную работу, которую нам приходилось выполнять. Я не помню, чтобы нам когда-нибудь было позволено иметь больше трех комплектов сменной одежды и больше одного дня, чтобы постирать ее, то есть около двух часов до рассвета раз в неделю, когда все семьсот человек было приказано свистать на верх для стирки одежды. Не более трех четветей от этого количества помещалось на палубе за раз и тем не менее, по истечении двух часов нам приказывали немедленно развесить выстиранную одежду для просушки. Кто-то говорил: "Но у меня еще не было ни места ни воды, чтобы постирать мою одежду!" "Ни чем не могу помочь! Убирайте свою одежду и начинайте драить палубу!" Правила были настолько строгими, что если кого-то находили за сушкой одежды в любое другое время или день недели, то наказывали.
Чтобы не быть пойманным и наказанным, я стирал свои штаны рано утром и сушил, одев их. Не будучи в восторге от такого способа, я однажды рискнул повесить свои мокрые штаны в укромном месте за парусом. Но был отдан приказ срочно убрать парус, и лейтенант их обнаружил. Всем матросам грот-мачты (около пятисяти) было велено немедленно собраться на шканцах. "Все здесь, сэр", - доложил офицер, который проводил перекличку. "Очень хорошо! Чьи это штаны висели на грот-мачте?" Я вышел из шеренги и сказал: "Мои, сэр". "Так они твои?! Ты - ...!" Закончив проклинать меня, он спросил, как они туда попали. "Я повесил их там для просушки, сэр". "Ты - ...! Я тебя вздерну прямо сейчас! Остальные могут возвращаться к своему обеду. И позвать сюда ботсмана!" Он тут же прибежал с обеда. "У тебя есть кусок веревки в кармане?" Пошарив по карманам, тот сказал: "Нет, сэр". "Тогда марш вниз и найди ее! И задай этому парню такую порку, какой он в жизни не видывал!" "Так точно, сэр".
Со времени моего первого знакомства с кораблем и до сих пор мне удовалось избегать всех его угроз. Я часто обращался за дополнительным комплектом одежды, чтобы являться на перекличке в чистой форме, но мне отказывали. Я ждал, что он даст волю мести и, согласно своим угрозам, сдерет кожу у меня со спины за попытку выстирать одежду, хотя он и знал, что я не мог сделать этого иначе, как отважившись на нечто подобное тому, что я сделал.
Пока подобные мысли о несправедливости проносились у меня в разуме, он крикнул: "Где этот малый! Чего он не торопится?!" В это время послышался топот ботсмана. Лейтенант внезапно остановился и, повернувшись ко мне сказал: "Если не хочешь получить трепку, какой в жизни не видел, тогда беги!" Я взглянул на него, пытаясь понять, серьезно ли он это сказал. Младший офицер, который, казалось, понимал всю несправедливость моего приговора, повторил: "Беги!" Лейтенант рявкнул человеку с веревкой: "А ну всыпь ему!" "Да, да, сэр". Я ринулся вперед, и к моменту, когда он достиг носа корабля, был уже под бушпритом, готовясь встретить его на ватерштагах. Он мгновенно сообразил, что от него потребуется вся его сноровка, чтобы выполнить его "приятное" задание в таком месте. Поэтому он велел мне подняться к нему. "Нет! Если я тебе нужен - спускайся!"
В таком положении дьявол, враг всякой праведности, искушал меня искать воздаяния за все мои обиды, то есть, если он последует за мной угрожая обещанным наказанием, взять и окунуть его в воду. Из множества тех, кто стоял наверху, глядя на нас, никто не обращался ко мне - только к моему преследователю. Насколько помню, я оставался в этом положении около часа. Ко всеобщему и моему собственному удивлению, лейтенант не давал мне никаких приказов и не допрашивал меня после. Только на следующее утро я узнал, что попал в "черный список" на следующие полгода. Хвала Отцу всех милостей, что своим провидением Он избавил меня в час испытания от непременной гибели.
Корабли, входившие в состав блокирующей эскадры в большинстве своем сменились и вернулись в Англию по прошествии трех лет. Там им выдали жалование и дали увольнительную на двадцать четыре часа на берег, чтобы потратить его. Когда "Родни" был на третьем году плавания, моя сильная надежда обрести свободу от британского ига часто поддерживала меня в ожидании того единственного дня, в который я решил приложить все силы моего существа, чтобы вернуть свободу. Примерно в это время флот попал в страшный шторм в заливе Лиона. Какое-то время было сомнительно, что хоть кто-то из нас увидит рассвет. Огромные корабли возвышались как горы на верху набегавших волн и тут же падали в низ с таким треском, что, казалось, они никогда уже не поднимутся снова. Они стали неупровляемыми, а мудрость моряков пропала (Пс. 106:23-30).
По нашем прибытии в порт Маон на острове Минорка, было объявлено, что десять кораблей были сильно повреждены. "Родни" пострадал так сильно, что капитану было приказано готовить его к отправлению в Англию. Приятная это была новость для всех нас! "Домой! Двадцать четыре часа свободы!" Все были рады. Однажды вечером, незадолго до отправления "Родни" в Англию, после того, как стемнело, нас (около пятидесяти человек) по именам вызвали с вещами наверх и велели сесть в шлюпки. "Что такое? Куда мы направляемся?" "На борт "Быстрый 74". "Что?! Так это же корабль, который только что прибыл на три года!" "Именно". Это было жестокое разочарование. Но, что хуже всего, я понял, что обречен влачить жалкое существование в Британском флоте. Снова я оказался среди чужаков, которым было хорошо известно, что я пытался бежать со службы королю Георгу III.