Есть Фауст – человек, есть герой народных легенд, есть персонаж книг; а есть Фауст – архетип. Архетип вмещает сердцевину смысла, растащенного по легендам и литературным произведениям и восходящего к Фаусту-человеку. Учёному, философу, магу, алхимику. Что в его жизни было архетипического, что позволило превратить его во вневременной символ европейской культуры, что заставляет нас по сию пору рассуждать о фаустианском этосе и записывать о нём альбомы в стиле блэк-метал?
Полулегендарный доктор Иоганн Георг Фауст родился, предположительно, в 1480 году, а умер в 1540-м. Он был дитя своего века, и воплощал все родовые признаки эпохи – искал истину, не удовлетворяясь спекулятивным знанием схоластов, не надеясь на божественное откровение и не ограничивая себя узкой областью поиска. Возрождение – могучий возврат к античной культуре спустя тысячелетие средневекового благочестия, время переоткрытия древнего знания, поиск ответов у учителей прошлого. Но уже тогда были люди, которые полагали: преодоление умозрительности знания схоластов и мистиков только путём обращения к древности невозможно. Увлечение деятелей Ренессанса античностью – благотворный импульс, стимул к поиску, но не его предел.
Где же искать истину, какими дорогами идти к ней? Пусть не смущают современного читателя магия и алхимия в деятельности Фауста: за этими областями знания стоит определённый этос – ценность природы и важность познания её законов; более того, поворот к её практическому освоению. Ведь что такое магия и алхимия, если не технологии получения от природы того, что нужно человеку, причём не только теоретического знания, но и практических результатов?
Но, конечно, эти технологии основывались на ином понимании сущности и устройства природы, нежели у нынешних учёных. В основе физики всегда лежит метафизика, и во времена Фауста почти невероятно было помыслить о секуляризации природы – отсечения у неё сверхчувственного, в буквальном смысле сверхестественного измерения. Природа в ту эпоху торжества неоплатонизма, пантеизма и стихийного гилозоизма – не мёртвая материя, она обитаема так же, как надприродная, божественная реальность. Только обитают в ней, в отличие от Неба, духи низшего порядка – демоны во главе со своим повелителем Сатаной, что навечно определил себе место в иерархии сущностей отпадением от горних вершин в материальную бездну. Но этим светоносный Люцифер сделал возможным заглядывание любопытного ока в чрево материи. Ведь кто как не он соблазнил первых людей съесть яблоко с древа познания; так зачем теперь человеку останавливаться на этом пути? «Ешьте плоды Знания, и будете мудрыми, как боги», – призывает группа Acherontas в песне «Колдовство и Апейрон». Богослов просит Бога открыть ему тайны высот духа, а естествоиспытатель заключает договор с Дьяволом об открытии тайн мироздания.
Какой этос стоит за таким договором, какая система ценностей и императивов? Может, Фауст решил употребить свободу своей воли на то, чтобы в вечном противостоянии Бога и Дьявола выбрать тёмную сторону и способствовать её победе? Искренне служить Сатане, олицетворяющему зло? Нет, напротив: этос Фауста предполагает заставить Сатану и его подчинённых служить себе и в своём лице всему человечеству, жаждущему переустройства несправедливого и злого мира согласно естественным законам. Фаустианский этос – не служение злу, а использование зла во благо. Возможно ли это? Возможно, и это знали не только маги, заклинающие демонов служить себе правильной последовательностью слов, но и Гёте.
Ведь Мефистофель в его «Фаусте» представляет себя как часть силы, «всегда желавшей зла, творящей лишь благое». Фаусту нет дела до гностической битвы добра со злом, он чувствует неоднозначность и проблематичность этой этической дихотомии, и выстраивает на ней собственный этос: человек – третья сила Вселенной, больше чем пешка-солдат в игре чёрных и белых воинств. «Сверхчеловек», «титан могучий» – так называет Фауста один из духов земли у Гёте. И это верно: фаустианский этос – обоснование нового положения человека в универсуме, и многие последующие мыслители внесут свой интеллектуальный вклад в это обоснование.
Чего же конкретно хочет Фауст от Дьявола и его слуг? Какой истины, какого великого секрета, рождающегося от проникновения в суть вещей? Мистика, имевшая целью непосредственное познание божества, Фауста не интересует, он алхимик, и это неслучайно: именно алхимия – та область знания, что таит главный секрет Вселенной – превращение одного в другое. Превратить нечто в ничто, а затем ничто – в новое нечто. Вызвать чаемое нечто из небытия. В тайне трансмутации металлов кроется тайна божественного всемогущества – творение силой воли. Найти философский камень – это не получить кусок золота. Золото – забава для профанов, в том числе коронованных, но не для мудрецов; золото – всего лишь средство, доказательство обретённой силы, но не конечная цель. Суть же философского камня – в трансформации себя в того, кто собственной волей повелевает материей, стоя на одной ступени с Богом. «Не бойтесь заглянуть в чернейшие глубины восприятия, я преобразую моё существо на более высокие уровни», – заверяет Acherontas. А на этом уровне, как поётся в песне «Алхимики сияющего гроба Господня», «наша воля формирует Космос».
Сам Бог не откроет секрета; может, откроет Дьявол? Хотя бы с целью соблазнить человека величием и гордыней. У Гёте Бог прямо отдаёт Фауста в руки Мефистофеля, позволяет тому соблазнять и искушать; Богу самому интересно, к чему приведёт Фауста его жажда знания.
Но каков итог? Он разнится. Исторический Фауст погиб, возможно, во время очередного опыта: его нашли с обожжённым лицом, и долго людская молва твердила, что это Дьявол забрал Фауста, жестоко насмеявшись над ним. И выводила нравственное поучение, что никакой договор с Царём лжи не приведёт человека к желаемой цели: соблазнённый всегда становится добычей соблазнителя, пусть даже в момент постижения тайны. У Гёте же Фауст живёт долго и отправляется к Богу: ангелы спасают его от адской бездны. Почему спасают? Возможно, они видят: не сделал Фауст шага ко злу, и его этос так и остался превыше гностической чёрно-белой дихотомии: до конца жизни Фауст хотел своим знанием принести людям благо. А те проступки, которые он всё-таки совершил, были отмолены.
И это вполне логичный финал, причём не с религиозно-дидактической точки зрения: не мог Гёте, дитя века Просвещения и участник романтического движения «Бури и натиска», поступить со своим героем иначе – растоптать его стремление к знанию и разумному переустройству мира. Сделать так – значит, перечеркнуть все идеалы возрожденческого титанизма и просвещенческой веры в волю и разум человека. Поэтому фаустианский этос до сих пор живёт с нами в виде Фауста-архетипа – образа учёного, готового отдать душу ради постижения истины.
P.S. Эссе из цикла «Философия тяжёлой музыки», посвящённое альбому «Faustian Ethos» группы Acherontas.