Галина Ицкович делится первыми впечатлениями от современной Кубы, исследуя Гавану, общаясь с местными и находя неожиданные параллели с городом своего детства — Одессой.
Машина времени, Куба
Через сорок дней после смерти диктатора, когда душа его окончательно покинула остров, напоминающий очертя голову бросающуюся в Карибское море русалку, я ступила на «землю Свободы».
Клише Кубы до революции: «бассейны, коктейли, кабаре, проститутки… состоятельные люди приезжают развлечься за счёт бедных жителей, которые не владеют материальными ценностями и поэтому дорожат оставшимися — моральными». A клише послереволюционной Kубы… хм… вам какую версию — советскую, постсоветскую, американскую? Я решила разобраться сама.
На Кубу я впервые засобиралась ещё в конце девяностых, совершенно рефлекторно реагируя на запрет. Американским гражданам и тогда можно было проникнуть на вожделенный остров, но непременно в обход закона. Дорога методом «трамплин» была разработана в нескольких направлениях, самые популярные — через Канаду и через Ямайку, где добрые таможенники, видя американские паспорта прилетевших, ставили визовые печати не паспортных страницах, а на временных визах-вкладышах (tourist card). А ещё на Кубу можно было попасть в составе какой-нибудь делегации, по культурному обмену. Главное, не сметь отдыхать! Отдых на Кубе, как и ввоз сигар, нарушает эмбарго, что тут поделаешь (кстати, говорят, что Кеннеди сначала скупил все имевшиеся на тот момент в продаже сигары, а уж потом его подписал…)! Провозглашённое в 1962 году, эмбарго разорвало близкие отношения с находящимся всего в девяностa четырех милях от американского побережья островом, разделило семьи, оставило незаживающую рану. Но какие-то отношения между США и Кубой всё же продолжались, хотя и перешли в разряд романтических снов. Как отнятая возлюбленная, Куба продолжала манить американцев.
B основном, надо отметить, манила она американцев НЕ кубинского происхождения. Кубинцы не скучали за режимом. Антикастровская террористическая деятельность продолжалась все эти годы. Штаб-квартира террористов была расположена в Майами, принявшем наибольшее количество беженцев с острова (xa-xa!) Свободы. В 1977 году легeндарно бесстрашный и честный журналист канала Эй-Би-Си-Ньюс Геральдо Ривера встретился с Фиделем Кастро и сделал эксклюзивный репортаж о жизни кубинцев. Его телесюжет содержал слова: «Поскольку отношения с Кубой вскоре улучшатся и кубинцы увидят нас снова…» Интересно, что он верил в возможность нормализации, невзирая на то, что всего за два года до этого Куба в очередной раз запятнала себя в глазах Соединенных Штатов, начав финансировать ангольскую революцию. Но должно было пройти ещё почти сорок лет со времен этого репортажа, чтобы отношения действительно стали меняться.
Три года с момента «потепления» в отношениях ушло на то, чтобы позволить коммерческие рейсы на Кубу. В феврале 2016 года президент Барак Обама подписал указ, позволивший обозначенным ранее двенадцати категориям визитёров (среди них музыканты, танцоры, журналисты, деятели образования и некоторые другие) летaть на Кубу напрямую из США. В сентябре 2016 вылетели первые рейсы компании American Airlines из Майами, а 28 ноября 2016 года вылетели и первые рейсы из Нью-Йорка.
Не обошлось без недоразумений и смешанных чувств с обеих сторон. Журналистка Р. Хинсон (интернет-журнал Counterpoints), например, прокомментировала «расистские» объявления американского пилота о задержке вылета на декабрьском (2016) рейсе, которым она летeла в Майами. Хотя (скорее всего) громогласно возмущавшийся задержкой пилот просто выразил недоброжелательные чувства по отношению к режиму: мысль о том, что люди в коммунистических и социалистических странах не умеют и не любят работать, близка сердцу многих. Но всё же связь наладилась и отношения, можно сказать, оформились. Сейчас или никогда! Вот так в январе 2017 года я стала одним из пассажиров рейса Нью-Йорк—Гавана.
Призраки и мифы
У эмоциональных жителей Латинской Америки склонность к установлению социальной справедливости, восстаниям и революциям вообще-то течет в крови, но Куба, более пятидесяти лет находящаяся в перманентной пассионарности, перещеголяла всех соседей по континенту. А во время революции: а) все средства хороши; б) средства ограничены; в) бытовой и социальный – аскетизм? скорее, мазохизм – является не только естественной частью жизни, но и добавляeт некую остроту и даже подтверждаeт лояльность по отношению к идее; г) идея оправдывает любую нелепость и/или жестокость. Правительство регулирует всё. Принцип «Всем понемногу» постепенно подменяет прежде провозглашаемые принципы. Вот тебе, бабушка, и равенство… Но так ли это?
Рейс, между тем, проходит вполне нормально, а в аэропорту вдобавок оказывается, что мы – туристы статуса ВИП. Забегая вперед, должна отметить, что статус этот означал совершенно разный уровень сервиса в разных частях страны и в различных ситуациях. Но пока нас проводят в салон, декорированный в стиле и цветовой гамме, которые поразили бы наше воображение, попади мы сюда в семидесятых годах прошлого века. Всё пластиково-нарядно, концентрически четко, геометрически неоново, чисто и вежливо. Но чувство déjà vu возникает у бывшего советского гражданина немедленно по прибытии и уже не покидает его ни на минуту.
Первый укол дежавю — конвертируемые деньги. То есть деньги для иностранцев. Знакомая советская система сертификатов, не правда ли? Главное, не перепутать, получая сдачу, «купы» (национальные песо, курс — один доллар к 26-ти песо) и «куки» (конвертируемые песо, курс — один доллар за одно песо) … К счастью, мы быстро поняли, что надо просто присматриваться к картинкам — на национальных изображены люди, а на конвертируемых — памятники.
А вот ещё. Помните Советский Союз? — Иностранец должен был жить в отеле и только в отеле. Вот-вот. Для того, чтобы остановиться у местного жителя, требуется куча разрешений, выданных на основании документов и фотографий, подтверждающих родство. Поскольку таковых фотографий у меня не сыскалось, пришлось ехать в отель, не создавая ни для кого неприятностей.
Улица сначала удивляет и радует разноцветными, как монпансье, неторопливыми старыми американскими авто, среди которых шныряют чуть более юные «лады», «москвичи» и «жигули» более консервативной окраски. Вот мелькает указатель на дороге: P[arque] Lenin. Да-да, здесь ведь есть парк Ленина с гигантской головой вождя, кажется, последней уцелевшей во всем мире! Впрочем, здесь уцелел не только Ленин… За окошком такси мелькает вполне субтропическая дорога — пальмы, цветущие магнолии, бетонные заборы. А на заборах — граффити забытого свойства. Идеологическое граффити то есть. Фидель во все времена, с юности до глубокой старости. Вечно юный Че. Три профиля здесь другие, но борода Камило Сьенфуэгоса подозрительно похожа на марксовскую. Лексику кубинского социализма отличает от знакомой нам советской версии шокирующе будничное и совершенно не отрицаемое властями слово «смерть», щедро рассыпанное на плакатах: Patria o Muerte, Socialismo o Muerte … Страшновато, зато честно: пускай народ помнит, что власти не шутят! А вот и народ: по-советски толпится на автобусных остановках, втискивается в хлипкие старинные автобусики. Первый сеанс дежавю подходит к концу, и мы въезжаем в черту города.
На карте Гавана выглядит довольно хаотично. В основном смотришь на немногие, прочерченные дрожащей рукой магистрали. Где-то прячется обещанное великолепие, обещанное очарование? Выезжаем на солнечную, но пустынную набережную Малекон (это потому так пустынно, что час ранний, что будний день?). Здесь начинается более парадная часть города. Действительно, всё прилично-столично: отели «Англетер» и «Националь», величественный театр, оживлённый скверик с гордым названием «Центральный Парк». Пусть воздух загазован, как в годы советского детства, пусть выстроившиеся в шеренгу там и сям люди напоминают о забытом слове «очереди», но почему-то обилие солнца и такие приветливые, вполне знакомые общекарибские лица пересиливают, и мы, выгрузившись там, где набережная смыкается со Старой Гаваной, около высокой двери, якобы ведущей в наш casa particular (частный пансион), с воодушевлением готовимся приветствовать хозяев.
Но хозяев не видно, как, впрочем, и названия пансиона. Вокруг кипит стройка, брызжет сварка, летит пыль. Остается верить на слово, что вип-гостей абы где не выбросят, и настаивать на расселении. Отыскав минут через двадцать девицу, подтвердившую, что мы всё-таки попали в искомое заведение, и попросившую подождать, пока найдутся ключи, мы оглядываемся и понимаем, что попали в старинное, явно ранней колониальной постройки здание: глубокий прохладный патио, невероятной высоты потолки (а как иначе справляться с жарой?), полукруглые своды, выбеленные стены. Похоже, что предприимчивые хозяева разделили каждый этаж в высоту (позже мы получаем подтверждение моему предположению: после революции многие старые дома были уплотнены новыми жильцами в результате именно такого, вертикального разделения на solares, кубинский вариант коммуналок. В революционной Гаване, конечно же, не было трущоб! — само предположение было бы оскорблением духу революции, немедленно разрешившей жилищные и все прочие проблемы).
Наконец входим в светлую высокую комнату. Спальня и ванная — на втором уровне. Как настоящие жители Гаваны, карабкаемся наверх по железной лесенке. Девушка, наша проводница, демонстрирует полотенца и постель, втягивает спёртый воздух и жмурится от восторга:
— Ах-х! — подтверждая тот факт, что здесь только что убирали.
Здесь и вправду премило. Стена у изголовья оклеена старыми номерами газеты Juventud Rebelde, шаг за шагом документирующими ключевые моменты американо-кубинских отношений. Намёк услышан — нам рады! Мы тоже рады, что наконец-то попали к вам, ребята!
Но лучше всего — это балкон за витой решеткой и вид на залив, и весёлую площадь Сан-Педро с круглой клумбой, напоминающей то о Версале, то о ярмарочной карусели. Быстрее туда, в город!
Продолжение следует...
