ДРУЗЬЯ, ПРЕКРАСЕН НАШ СОЮЗ
Михаил Смирнов
Сданы последние школьные экзамены, получены аттестаты зрелости, и нужно выбирать свой путь в жизни, чтобы скорее залечить раны, полученные Родиной в жестокой войне. Нас, четверых друзей-одноклассников, объединяла страсть к путешествиям и любовь к природе. Поэтому мы решили пойти в университет на геологический факультет, чтобы искать сырьё для развития промышленности. Учились мы хорошо, дружили со спортом и без особых затруднений стали студентами, сразу же записавшись в лыжную секцию.
Студенчество в послевоенные годы выглядело более чем скромно. Нелепо было гнаться за модой, дай бог чем-то прикрыть тело. Только что демобилизованные ещё ходили в сапогах и гимнастерках, девочки носили перешитое мамами. Особенно ценились форменные фуражки с перекрещивающимися молотками и тужурки с геологическими погонами, а также геологические сапоги с ремешками и пряжками. Если в общежитии кто-то имел такое, то вся комната по очереди носила их.
Несладка была жизнь у иногородних, и когда приходили посылки с едой к одному, то сыта была вся комната. Некоторые вообще умудрялись жить на одну стипендию, которую ещё надо было заработать учёбой без троек и хвостов. Сейчас я понимаю, какая бедная в ту пору была жизнь у самого университета. Эта скудная учебная база, затёртые до дыр плакаты и карты, разболтанные микроскопы, нехватка реактивов и препаратов. Чтобы на практике получить представление о минерале, о структуре горных пород, мы выстраивались в очередь к столику с поляризационным микроскопом на занятиях в петрографическом кабинете. Последующая моя профессиональная жизнь в огромной степени зависела от правильной диагностики минералов и пород, а этот пробел в образовании ощущался постоянно.
В обучении преобладал лекционный подход, что затрудняло восприятие материала. Не хватало учебной литературы в библиотеке, а записать за лектором не всегда получалось. Да и само заучивание книжных истин было малоэффективно, поскольку без эмоционального обсуждения и споров не может быть настоящего обучения. Конечно, мало кто из студентов мог позволить себе лениться, поскольку это означало несдачу зачетов и тройку на экзаменах, а следовательно, и потерю стипендии в семестре. Для иногородних это была трагедия, но и саратовцам, питавшимся дома, не хотелось постоянно тянуть деньги с родителей, чтобы сходить в кино или скушать пирожок в буфете. Тем более, что при большой учебной нагрузке на перерыве между часами можно было заскочить в студенческую столовую. Так что стипендия даже очень помогала успеваемости.
Я как-то не замечал по своей неопытности, каково качество усвоения знаний в процессе обучения. Раз надо это учить, значит надо. Лишь приступив к работе на производстве, я обнаружил огрехи в обучении, и виноваты в этом были не только послевоенная разруха, но и идеологическая установка правящей партии. Слишком много часов тратилось на усвоение знаний, совершенно непригодных в реальной жизни. Все пять лет наукоемкого периода жизни потрачено на запоминание наследия Великих по курсу научного коммунизма и политэкономии. Зазубривались даты и принятые решения бесконечных пленумов и съездов. Совершенно не практиковались командировки по межвузовскому обмену.
Так, по курсу «Месторождения полезных ископаемых» очень полезно было бы пригласить преподавателя Уральского университета с циклом лекций по рудам, связанным с основными и ультраосновными породами, что во многом прояснило бы мозги. Лиственитовые и пропилитовые рудные фации и формации были полностью затёрты золото-кварцевым типом, которому уделялось слишком много внимания как достижению Европейской школы. Половину своей геологоразведочной жизни я бился головой об эту стену, теряя время и не достигая результатов, пока не спланировал и не осуществил собственные исследования.
Недостаточно полной была лабораторная база нашего университета. В петрографическом кабинете стояло 2 или 3 разболтанных поляризационных микроскопа, что было совершенно недостаточно для нашей группы в 25 студентов. В последствии это сказалось на добротной диагностике горных пород. Ни о работе с иммерсионными препаратами, ни с диагностикой в отражённом свете я не имел представления, потом пришлось навёрстывать упущенное с чьей-либо помощью.
Еще один факт университетской жизни разочаровал многих из нас. Некоторые наши преподаватели летом принимали участие в полевых исследованиях при проведении среднемасштабной геологической съемки в Якутии, в бассейне реки Вилюя, в центре будущей алмазоносной провинции. Многие мои сокурсники, особо крепкие ребята, проходили там практику, работая шурфовщиками и маршрутными рабочими. Работы там были завершены , написан отчёт, но в этот район прибыл отряд ленинградского института специально для поисков алмазов по пиропной дорожке на примере Южной Африки.
Ленинградка Лариса Попугаева, изучив африканские материалы, стала обнаруживать красные пиропы в бассейнах рек Мархи и Мархуоки. Поднявшись по пиропной дорожке вдоль одного из ручьев до самых истоков, она с рабочим начала упорно и целенаправленно проводить расшурфовку водораздела и одним из шурфов был вскрыт кимберлит в трубке взрыва, названный ею Зарница. С этого момента и на нашей площади, но уже без нас началась алмазная эпопея. Конечно, было обидно, и все студенты очень переживали, что не нам досталась честь открытия мирового масштаба. Ведь и систематическое шлиховое опробование водотоков проводилось, и маршруты через трубки проходили, и шурфы копались, но внимания на пиропы никто не обращал.
Так мы учились, слушая лекции, зубря учебники, сдавая зачёты и экзамены. Самые полезные и важные для жизни сведения добывались на учебных и производственных практиках. Большая учебная практика у всего курса прошла летом 1954 года. Мы почти всем коллективом с несколькими преподавателями приехали на учебный полигон посёлка Жирновск, что в долине реки Медведицы. Места здесь очень живописные, а жили мы на природе в палатках. Водоразделы изрезаны густой сетью глубоких оврагов, вскрывающих почти полный разрез вплоть до нижней юры. Мы отрабатывали навыки маршрутных наблюдении и ведения геологической документации. Тут я познакомился с чудесным минералом - сидеритом, сыгравшим в моей работе геолога важную роль. Он имел особое свойство мигрировать в толще глинистых пород при начальном диагенезе и создавать из тонко рассеянного вещества причудливые конструкции: свили, слойки, линзы, караваи и даже идеальные сферы. К тому же он легко вступал в реакции окисления активными анионами (сера, кислород).
Вечера на Медведице у многих из нас были наполнены романтикой, а я здесь понял, что полюбил свою однокурсницу, с которой и прожил всю жизнь.
Вторая моя практика, уже производственная, состоялась в Башкирии в Южно-Уральском геологическом управлении в агроруд- ной партии. Я закончил третий курс и по распределению приехал в Уфу. Начальник партии, взлохмаченный пожилой башкир Габас Мустафьевич Юлдашев, неважно говоривший по-русски, вручил мне проект для ознакомления и сообщил, что я направляюсь в отряд по проверке заявок в качестве коллектора (техника-геолога).
Башкирское Предуралье в начале кайнозойской эры представляло собой пенеплен, на котором активно развивались коры выветривания. На возвышенных участках древнего рельефа, сложенного известняками и доломитами, в условиях теплого и влажного климата происходило выщелачивание межзернового цемента и формировалась известковая и доломитовая мука. Продукты выщелачивания уходили в пониженные участки рельефа, обычно занятые болотами и, пропитывая мхи, образовывали залежи туфов и торфотуфов. И мука, и торф являются ценнейшим агрохимическим сырьем и используются сельчанами. Государством была поставлена задача геологической службе оценить качество и масштабы ресурсов сырья.
После нескольких дней сборов мы выехали на полевые работы. У нас была пятитонка ЗИС-5, установка ручного бурения и горняк для проходки заверочных шурфов на разбуренных участках. В моём подчинении были буровой мастер с тремя рабочими, горняк и маршрутный рабочий, который помогал мне при составлении планов исследованных участков. Мы ездили по разным районам, чаще всего по бездорожью, а останавливались преимущественно в татарских деревнях (татары жили чище) по представлению сельсоветов в домах одиноких стариков, которым мы старались помогать.
Я проводил опенку заявленных участков. Моим делом было визуально установить размер участка, провести рекогносцировку наметить точки бурения и заверочных шурфов. Потом следовало опробовать сырьё в пройденных выработках, задокументировать их, составить глазомерный план участка с помощью буссоли и мерной ленты, составить реестры и заказы в лаборатории. Ежемесячно я составлял наряды на выполненные работы для сдельной оплаты труда рабочим и ещё должен был в ведомостях расписать стоимость съеденных продуктов централизованного снабжения.
Я едва успевал всё это проделывать, засиживаясь с бумагами до полуночи с керосиновой лампой, поскольку в деревнях электричества тогда не было. И хотя места в Башкирии были изумительны по красоте: и густые урманы и глубокие быстрые речки, полные рыбы, мечтать о прогулках я мог лишь во сне. Изредка приезжал наш начальник партии Юлдашев, привозил зарплату и заказанные продукты, забирал пробы, составленные мной бумаги и быстро уезжал. Почему-то он не интересовался моей работой, не проверял документацию выработок, которая вряд ли была идеальной. Мне это казалось странным. Так что эта практика много мне дала в деле организации труда, всей этой геологической рутины, неблагодарной, но необходимой.
После четвертого курса у меня прошла совершенно другая практика - академическая. Моей главной задачей в ней являлось написание дипломной работы. Я опять попал в Уфу, но на этот раз в подразделение Башкирского филиала Академии Наук в группу Александра Петровича Рождественского. Он разработал совершенно оригинальную методику выявления новейших деформаций земной коры путем замеров высот речных террас вдоль течения реки. В первую очередь эти сведения требовались нефтяникам для выявления унаследованных структур.
Наш отряд был полностью автономным, мы кочевали по площади Юрезазано-Сылвенской депрессии и жили в тентованном вездеходе ГАЗ-бЗ. В нашей машине ещё помещались два геолога и топограф со своим теодолитом, замерявший высоты бровки террас. Изучались вещественный состав террас и степень их сохранности от размыва. Меня зачислили на должность старшего коллектора и я сопровождал своего шефа в маршрутах, помогая ему в расчистке разрезов и отборе образцов.
Александр Петрович был очень доброжелательным и весёлым человеком, приятным в общении. На ходу он много беседовал со мной, рассказывая о достижениях и проблемах в работе над своей диссертацией, о том, сколько ему приходится доказывать очевидное своим коллегам. Со мной был фотоаппарат, и я сопровождал наши наблюдения фотодокументами. Так что от меня тоже была польза.
Материал для дипломной работы я собрал внушительный. Кроме полевых наблюдений и литературных выкладок, я по наводке шефа решил провести дешифрирование аэрофотоснимков, хранившихся в спецчасти Академии. Я попросил кафедру послать меня в командировку с таким заданием во время зимних каникул. Университет пошёл мне навстречу, и я провел несколько дней в кабинете Рождественского, просматривая под стереоскопом аэр о фотоматериалы по всей площади Юреэано-Сылвенской депрессии. Получился солидный труд, за который я получил пятёрку на защите своего диплома.
Впрочем, учебой студенческая жизнь не ограничивалась. Был дружный коллектив молодых людей, разных по характеру, но сплочённых одним желанием - выучиться и поскорее начать трудиться. Все мы прошли в военные годы через жестокое лихолетье, во многих семьях были невосполнимые потери. И нас мало интересовали вещи, так много значащие для современного студенчества, конечно, мы влюблялись и спорили, любили розыгрыши, не переходя границу обид и ведя себя доброжелательно и доверительно.
На переменках любили повозиться и побороться, но это не были ожесточенные драки. А какие комсомольские собрания проводились! И по учёбе и по организации помощи. Помню, всем курсом пытались соединить распадающуюся молодую семью. Университет строил здание библиотеки с читальными залами, и все ребята приходили на субботники грузить песок и разбирать кирпичи на силикатном заводе. Зато диплом я писал в новом здании в читальном зале. До сих пор, проходя мимо нашей библиотеки, я чувствую, как у меня становится тепло на душе.
Мы не допускали хамства по отношению к нашим студенточкам и очень их уважали, особенно тех, кто тщательно и подробно записывал за лектором, к таким выстраивались очереди при подготовке к экзаменам. Лично я не мог как следует записать и составить конспект. И почерк был невнятный, и смысл при записи куда-то терялся. А прочитав записи Вали Климовой или Гали Соловьёвой, можно было смело идти сдаваться.
Студенческие годы я считаю самыми лучшими в своей жизни. И не только я. Каждые пять лет на день геолога наш курс в том или ином составе собирался в родных стенах университета, слетались из разных уголков страны от Минска и Риги, до Якутска и Хабаровска. На двадцатилетие съехались почти все, но на 55 лет собралось всего два десятка. Как приятно было посмотреть на такие знакомые и в то же время такие изменившиеся лица, повспоминать былое, попеть наши песни, узнать, кто как живет! По- разному сложилась судьба: есть и доктора наук и даже академик, девочки стали прабабушками, но своего обаяния не потеряли. Очень многие мои однокурсники выбрали себе подруг, как и я, на своем курсе.
Наше полудетское - полувзрослое существование кончилось в 1957 г. Мы получили дипломы и распределились по разным местам. Нам с Лидой предстояло ехать в Красноярское геологическое управление для последующего уточнения места службы. Преподаватели подсказали нам хорошую идею проситься а Ангарскую экспедицию, где начальником был выпускник нашего университета Николай Иванович Иванченко. В августе, отгуляв положенный отпуск и получив подъемные, мы сели в поезд и через несколько дней прибыли в отдел кадров КГУ для назначения на постоянное место работы. Услышав нашу просьбу попасть в Ангарскую экспедицию, нам сказали, что сейчас в кабинете главного геолога управления идёт совещание по Ангаре с участием руководства экспедиции.
Мы дождались конца заседания и представились начальству со своей просьбой. Иванченко принял наше пожелание благосклонно, а его жена - ст. инженер экспедиции Матросова, скользнув беглым взглядом по начинающей полнеть талии моей жены (прошло уже полсрока беременности), уточнила: «Скоро понадобится отдельная квартира, так что придется ехать в посёлок Усово в Нижнеангарскую разведочную партию, где есть свободное жильё».
Получив назначение, мы взяли билеты на самолёт, вылетавший в Мотыгино - базу Ангарской экспедиции, и, на радости от всего случившегося, пошли в ресторан аэропорта, где и спустили практически все оставшиеся деньги. Объявили посадку, и стюардесса повела пассажиров к трапу. Около трапа она попросила доплатить «за мягкость», так как подали мягкий вариант. В таком самолете из-за меньшего количества мест, по сравнению со стандартным вариантом, пассажиры должны сами оплачивать дефицит средств за рейс. У нас ничего не было в карманах. Я повесил голову, не зная, что делать, а Лида разрыдалась. Стоявший за нами мужчина, рабочий драги, узнав про нашу беду, рассмеялся и заплатил за нас. Через час наш самолёт уже прыгал по покосной поляне Осинового острова, служившей взлётно-посадочной полосой, и мы усаживались в баркас, доставлявший прилетевших на Мотыгинский берег.
В экспедиции нас сразу же определили в общежитие на время оформления - большущую комнату уставленную кроватями, поскольку ожидался приезд молодых специалистов, окончивших ВУЗы в разных городах Советского Союза. Только что прибыли выпускники Московского, Ленинградского и Тартусского (Эстония) ВУЗов. Мы с ними познакомились, а затем и подружились, работая вместе. За год до нас уже был большой приезд выпускников из Минска, Днепропетровска, Новочеркасска, Сумы, Орджоникидзе. Эти ребята и девчата стали потом нашими хорошими друзьями.
Несколько дней мы провели в Мотыгино, оформляясь на работу, заключая трудовой договор и получая разрешение в спецчасти для работы с секретными материалами. А затем на попутном грузовике, возившем руду, отбыли проходить государственную службу в Нижнеангарскую геологоразведочную партию в посёлок Усово (Нижнеангарск). Своё название этот поселок получил в честь ученого-геолога Усова, отбывавшего недавно здесь ссылку якобы за антисоветскую деятельность, а после смерти Сталина реабилитированного.
Конец части 2
Продолжение в следующем выпуске.
Подписывайтесь на канал, будет интересно.