КАБЫ МОЛОДОСТЬ УМЕЛА
Михаил Смирнов
Нижнеангарская геологоразведочная партия - основное подразделение Ангарской экспедиции, была организована как раз 10 лет назад, в 1947 г. после открытия Виктором Ивановичем Медведковым крупного месторождения хлорито-гематитовых железных руд. Основные поисковые и горно-буровые работы были завершены, шёл подсчёт запасов руды и уточнялись детали строения месторождения. В частности, было начато бурение самой глубокой (на то время) на Енисейском кряже скважины, документировать и вести которую доверили мне.
Рельеф в этой части Енисейского кряжа был низкогорный и плохо обнажённый. Приходилось много бурить и копать. Геология здесь не очень сложная, если сравнивать с центральной частью региона. Руда слагает линзующиеся осадочные пласты среди песчаников и уплотнённых глин (аргиллитов) верхнего рифея, венчающих разрез геосинклинального комплекса. По характеру осадков хорошо видно, что отложения руды происходили в мелководном морском бассейне с неоднократным перемывом осадка и периодически пересыхающего. Гальки (оолиты) состоят из тонкой смеси железистого хлорита, гематита и кварца. Содержание железа невелико (40-45%), зато оно было выдержано на большой площади и запасы его только по промышленным категориям составляли более миллиарда тонн. После завершения бурения глубокой скважины №61; которую я вёл, геологические запасы составили 5 миллиардов тонн, поскольку была доказана непрерывность пластов между Центральным и Видимогорским участками при мощности до 100 м.
История Нижнеангарского развед-района была типичной для многих геолого-поисковых объектов Советского Союза. Интересная площадь предавалась в ведение главы НКВД, формировался отряд сотрудников, привлекались вольнонаёмные специалисты, на участок забрасывали заключенных, которые возводили жильё и инфраструктуру, и начинались геологоразведочные работы. Когда мы осенью 1957 года прибыли в свой район, кое-где ещё сохранились вырубленные в тайге квадраты бывших зековских поселений с остатками колючей проволоки и порушенными вышками для охранников. Бараков уже не было, но тщательно сохранялись административные здания-конторы. Там стояли бочки-печки с запасом дров и действовали военно-полевые телефоны. Любой заблудившийся путник или заболевший охотник мог здесь отогреться и позвонить в Усово.
При нас заканчивалась реабилитация бывших узников и ссыльных. Многие уехали на родину, другие ждали документы. Некоторые усовцы, успевшие создать семьи и прикипевшие к этим местам, остались здесь, поскольку условия для жизни и работы были неплохие: снабжение первой категории, высокие оклады и всякие надбавки. В посёлке выстроили шикарный клуб, детсад, ясли, школу, медпункт, действовала своя лесосека, обеспечивающая дровами жилые дома и электростанцию с душем. Водоснабжение, правда, было архаичным - воду привозили в бочке на лошади, но зато не надо было таскать ведра с источника. Уходя на работу, никто не запирал дверь, никакого воровства здесь отродясь не было.
Нигде больше я не встречал столь добросовестных и ответственных работников, ни среди рабочих, ни среди ИТР. Эти люди прошли трудный путь и знали жизни цену. Большинство членов парткома и профкома экспедиции, а также работники искусства приехали сюда не по своей воле. Странно, но мне никогда не приходилось слышать жалобы на загубленную жизнь, это было не принято, до сих пор с теплотой и симпатией вспоминаю своих усовских друзей (как и моя Лида), как-то не принимая во внимание в общем, тяжелые условия — таежное бездорожье, глубокие снега и морозы, многокилометровые пешие переходы.
Насколько сильна была приспособляемость здешнего человека к сложным условиям, покажу на одном примере. В год нашего приезда на Усово все работники разных участков собрались на праздничные дни в честь сорокалетия Октября, в клубе прошло торжественное собрание и состоялся концерт художественной самодеятельности.
После выходных нам, работавшим на Видимогорском И Удоронгском участках, подали тракторные сани для возвращения домой. Мороз стоял под - 57 °С. В санях лежали тулупы и спальники, так что ехать было терпимо. Сани лихо ныряли на снежных барханах и застругах от ночной пурги. Периодически кто-нибудь из нас соскакивал с саней и бежал, подбадриваемый криками, чтобы согреться. За разговорами о прошедшем празднике время текло незаметно. Вдруг кто-то заметил, что один из буровых рабочих, Дима Давыденко, подозрительно ведёт себя. Сразу догадались, что человек горит. Это происходит при отравлении алкоголем, дело в том, что в магазин на Усово из алкогольных напитков зимой возили чистый спирт, поскольку водка в бутылках великолепно замерзала, разрывая тару. Найти же свою грань, когда следует остановиться, со спиртом не так просто. У Димы это явно не получилось, изо рта шла пена, его корежила судорога, глаза остекленели.
На удачу мы как-раз подъехали ко второму участку где сохранилась контора. Тотчас позвонили врачу Дзисько за помощью. Диму быстро втащили в избу где оперативно растопили печку благо дрова готовые лежали в углу положили бедолагу на стол и стали растирать. С нами ехала Маша - пекарыцица с Удоронги, и ребята дали ей пустую, консервную банку попросив зайти за уголок. Затем Диме с большим трудом разжали кинжалом зубы и влили всю банку женской уремы в рот.
Только что мёртвый человек привстал и стал дико материться. Все обрадовались и шумно загалдели, вскоре подскочили санки с врачом. Диму закутали в тулуп, и заиндевелая лошадка побежала обратно. Мы же продолжили свой путь и вечером растапливали замёрзшие печи в своих домах. Позже на вопрос, бросил ли Дима пить, тот отвечал, что как выпивал по праздникам, так и будет выпивать.
Наше назначение в Нижнеангарскую партию совпало с ожиданием перемен в жизни посёлка. Заканчивались работы, сверстался окончательный отчёт с генеральным подсчётом запасов, прошла отгрузка большой технологической пробы из карьера на Усово на Мотыгинскую пристань. Её планировалось отправить на железоплавильное предприятие Кузбасса для опытной обработки и плавки. На всех уровнях шли разговоры о готовящемся постановлении Правительства об освоении Нижнеангарского железорудного месторождения, прокладке узкоколейки от г. Енисейска с мостом через Енисей. Все ждали приезда академика Бардина с документами и наступления новой жизни.
Однако, суровая реальность оборвала эти планы. Подвело качество руды по результатам опытной плавки, отправленной в институт «Механобр» г.Ленинграда, показавшей высокую стоимость обжигомагнитной схемы обогащения гематит-хлоритовой руды. Говорили, что в Японии применяют метод прямого обогащения природным газом, но ни газа, ни технологии у нас не было. Исходя из всего этого, было решено большую технологическую пробу на исследование не отправлять, а избавиться от неё простым путем - отсыпать улицы райцентра гематитовой рудой. Через месяц все дома Мотыгино, а это были деревянные постройки, от гематитовой пыли из-под колес транспорта окрасились в унылый грязно-лиловый цвет. И жители дышали этой пылью без малого 20 лет, пока дороги не перекрыли плитами.
Сам же посёлок Усово стал головной болью многих начальников. Жаль было бросать обжитой таежный центр на съедение тайге, тем более, что люди в нём прижились и прикипели душой, в том числе и пенсионеры, которых некуда было переселять. Впрочем, способ сохранить большую часть коллектива и сам посёлок, был найден. Решили организовать группу партий из четырёх поисковосъёмочных партий с заданием, провести крупномасштабную (масштаб 1:50 ООО) геологическую съёмку попутно с поисками всех видов сырья, тем более, что рядом расположенный Раздолинский рудник дорабатывал остатки сурьмяных руд и нуждался в ресурсах.
Организация группы партии явилась мудрым решением, поскольку позволила детально оценить геологическое строение большой территории и выявить месторождения талька, магнезитов, бокситов и стройматериалов, многие из которых разрабатываются.
Итак, весной 1958 г. в связи с реорганизацией, я был переведён во вновь созданную Ослянскую поисково-съёмочную партию в должности геолога-руководителя, а затем и начальника партии. Начался самостоятельный творческий период моей жизни и геологической карьеры, в которой в полной мере приходилось отвечать как за ошибки, так и за незнание и упущения в образовании.
Район работ представлял собой первозданную тайгу в бассейне реки Ослянки. Никакого жилья здесь не было, за исключением нескольких охотничьих заимок у южной границы района работ, занимаемых зимой охотниками - соболятниками. Тайга, представленная сосновым перестойным бором, была богата ягодниками, и всякой дичи было предостаточно. Тушёнка была у нас как НЗ, а питались мы дарами тайги, в том числе вкуснейшей рыбой (хариус, ленок). Зимой Лида подарила мне первенца, и я старался в свободный денёк заглянуть домой на Усово, а самое близкое расстояние до него от границы района работ было 20 км. Приходилось совершать марш-броски в любое время суток не хуже десятника.
Мне повезло с геологией, так как строение района работ было достаточно простое (для геосинклинали). Он вписывался в синклинорий, причём в верхний структурный этаж. Осадочные свиты верхнего рифея, венда, а тем более нижнего кембрия были слабо метаморфизованы и хорошо различались по литологии, что облегчало картирование. Преобладали коробчатые складки с крутыми крыльями, осложнёнными разломами. В то же время: район был сплошь залесен и слабо обнажён. Приходилось разбираться со структурами «по шамански».
Особое внимание уделялось прослеживанию рудной пачки, в некоторых местах с промышленным содержанием железа, но, в целом, несоизмеримо беднее, чем на месторождении. Составленная нами геологическая карта вполне отвечала истине и полностью выдержала более позднюю плановую пересъёмку.
Вся наша группа партий соревновалась в поисках нового сырьевого источника для Раздолинского комбината, поскольку все члены нашего коллектива учились по одному учебнику по поискам рудных месторождении, все мы безоглядно верили в разломы и зоны дробления и рассланцевания, как в главный потенциальный рудный объект, есть ли там признаки инфильтрации или нет. То, что подавляющее число из них были «сухими», нас нимало не смущало. Много лет спустя, после' прочтения трудов Тернера, Рунквиста, Рингвуда и других серьёзных учёных, я узнал про «мантийные струи», прожигающие в земной коре пути для мантийных возгонов и лав, содержащих горячие пароводные смеси с углекислотой, серой, тяжёлыми металлами. Причём для их подъёма хватает межзерновых пустот. Всем известный пример - Гавайская вулканическая дуга: цепь базальтовых островов, возникших на месте «горячей точки» при дрейфе океанской плиты, все острова имеют разный возраст, обусловленный очередностью продвижения плиты над мантийной струёй.
А пока я старался побольше задать выработок на участках со сложным строением в надежде попасть в разлом. То, что он может быть «молодым» пострудным, меня не очень смущало. У нас в партии даже проводилась попутно эманационная съёмка специалистом из Забайкалья Михаилом Михайловичем Вылегжаниным. По прорубленным профилям вкрест простирания структур проводились заборы почвенного воздуха для измерения его радиоактивности.
По замыслу проникновение радона из глубины будет указывать на разлом. В действительности все точки повышенной радиоактивности почему-то совпали с полями развития углисто-чёрных сланцев и глинистых известняков, в которых спектральным анализом в небольших количествах устанавливались фосфор, мышьяк и торий, реже мышьяк, но часто ванадий.
Меня тогда смутил разговор с молодым выпускником ленинградского ВУЗа о том, что рудные месторождения «не любят» продуваемых зон, где им не очень уютно, а предпочитают своеобразным отстойник под какой-нибудь крышкой. Через много лет работы я сам в этом убедился.
Впрочем, желание работать у меня было огромным. Постигая тонкости профессии, я честно трудился, стараясь не допускать ошибок. Старался брать самые сложные и продолжительные маршруты с большими походами, зачастую в одиночку. Чаще всего совмещал маршрут, с посещением какого-либо из отрядов, разбросанных по площади съемки. У меня и спальники там были, так что было где переночевать. Чтобы сократить подходы, практиковал двухдневные маршруты. Летние ночи коротки, а самую темень можно скоротать у костерка, зато в три утра, когда нет жары и гнуса, работается прекрасно. Я всегда просматривал все линии шурфов, хотя бы по отвалам, тем самым проверяя документирующих. С ними я мог потом обсудить спорные и решающие детали, что невозможно сделать только по образцам.
Моей находкой свинцово-цинковой минерализации в истоке реки Талой я обязан упорной работе. Проходя маршрутом вдоль верхней бровки долины реки Нижней Ослянки, увидел в седловине, как раз над истоком речки, широкую заболотину, в которой пузырились многочисленные роднички. Через некоторое время я повторил маршрут, но уже с бутылками. Набрав в них воды, я отвез пробы в лабораторию Ангарской экспедиции на перловолюминесцентный анализ. Под зиму пришли результаты: вода содержит повышенную концентрацию цинка и свинца. Пришлось в третий раз под холодным дождиком и снежком идти в исток реки Талой с прямой поисковой задачей. И под большим выворотнем я наткнулся на глыбы кварцево-карбонатной жилы с гнёздами тёмно-серых сульфидов. Начальник нашей группы партии Борис Евгеньевич Шелехов, осмотрев образцы, очень обрадовался, так как определил сульфиды как антимонит - сульфид сурьмы, что могло продлить работу Раздолинского сурьмяного рудника.
Меня с моей находкой срочно командировали в Красноярск, в геологическое управление. Однако, главный геолог управления А. С. Аладышкин, взглянув на камни, разочарованно развёл руками. Сульфиды оказались галенитом - свинцовой рудой. У моей находки оказался сильнейший конкурент - самое богатое в мире Горевское месторождение полиметаллических руд, только что открытое Юрой Глазыриным на берегу Ангары и переданное в разработку Ангарской экспедиции для промышленной оценки.
Первые же скважины принесли ошеломляющие результаты, и все силы были брошены на разведочные работы. На мою находку никто и смотреть не стал.
Летом 1960 г. мы вскрыли коренные породы Таловского проявления крестообразными канавами. Здесь оказался штокверк - куполообразное скопление прожилков кварц-карбонатного состава среди чёрных битуминозных известняков верхней части рифея. Опробование показало непромышленное содержание свинца и цинка и точке была дана отрицательная оценка. На моё робкое предложение затащить сюда мобильную буровую установку и установить, что же питает этот штокверк рудными минералами, начальство ответило отказом. Зимой я сдал отчёт по Ослянекой площади, и последний из бывших работников Нижнеангарской партии покинул Усово, передав его вновь организованному лесопункту. Наша семья поселилась в только что построенном доме на базе Ангарской экспедиции в посёлке Мотыгино. Меня перевели старшим геологом в Аяхтинскую поисково-съемочную партию, где начальником был Евгений Васильевич Покровский.
Проектом предусматривался трехлетний цикл работ с ежегодной сдачей промежуточных отчётов, а в конце - окончательного. Один год партия уже отработала, засняв треть проектной площади, в основном занятой гранитным массивом. В этом мне повезло, поскольку с моими знаниями петрографии изверженных и метаморфических пород полноценном пользы от меня вряд ли можно было ожидать. Зато Покровский, окончивший Ленинградский горный, оказался очень кстати. Его рабочий стол всегда был заставлен коробочками со шлифами и листками с результатами химических анализов, а в области петрохимии он был как рыба в воде. Аяхтинский гранитный массив им был вполне квалифицированно закартирован с выделением в нём разновидностей: сиенитов, диоритов, аляскитов, биотитовых гранитов, пегматитовых полей и пр.
Вообще Покровским был неординарным человеком, специалистом и руководителем. Он стремился по возможности унифицировать работу с горными породами, жёстко требуя от документирующих принятого порядка описания пород. Я как-то раньше не придавал этому значения, а позже понял, как это важно, когда по чужим пикетажкам приходится корректировать геологическую карту. Самое главное, что у Покровского был опыт сдачи в качестве автора листа геологической карты СССР (масштаба 1:200 000). Правительством было принято Постановление о геокартировании всей территории СССР в (масштабе 1:200 000). Работы велись полистно, а результаты оформлялись типографским способом по строго заданной форме. Листы принимались Госкомиссией, а исполнитель считался автором монографии и мог в случае отличной оценки претендовать на защиту учёной степени кандидата г.м. наук.
Площадь, на которой я до сих пор работал (Ослянская), являлась глухой тайгой, лишь с промыслово-охотничьими угодьями. Аяхтинская же партия работала в Центральном золотоносном поясе Енисейского кряжа, промышленное освоение которого произошло в пушкинские времена. Все водотоки от мала до велика на сто рядов были перекопаны и перемыты вначале вручную старателями, а позже драгами, ползающими по рекам до сих пор. Сказочно богатые россыпи постепенно истощились, однако, добыча золота из россыпей рентабельна до сих пор. Почти вся территория занята мелколесьем, а реликтовые боры сохранились только на крутых склонах высоких сопок.
В истоке реки Аяхты в довоенное время была открыта довольно богатая золото-кварцевая жила, которая разрабатывалась шахтным способом. Рядом с ней построили Кондуякскую обогатительную фабрику - здание исполинского размера с дробильным и флотационным оборудованием для извлечения золота из кварца. Характерно, что жила залегала среди чёрных филлитов, клином заходящих в граниты, причём металл извлекали не только из кварцевых, но и из пегматитовых жил, что принималось за доказательства связи золота с гранитами как с материнской породой, В начале воины, когда мужское население было мобилизовано на фронт, предприятие закрылось, а семьи вывезли в окрестные поселки. Аяхта опустела, шахта заполнилась водой и обвалилась, документация куда-то задевалась. Остался догнивать только копёр.
Пока шли приготовления к полевому сезону - 1961, я пересматривал фондовые и изданные геологические материалы по Аях- тинской площади. Подавляющее большинство авторов поддерживали задачу поисков золота путем изучения кварцевых жил, однако, одна небольшая брошюра полковника Гофмана начала XX века опровергала идею связи золота с гранитами и кварцевыми жилами. Он поставил эксперимент. Велел набрать большое количество чёрных сланцев, сам пересмотрел все из них, чтобы исключить хотя бы маленький прожилок кварца. Затем он велел как следует отжечь материал на костре, истолочь и промыть с ртутью. В шлихе он получил золото в промышленной концентрации. Гофман отверг гидротермальную гипотезу золотооруденения, впрочем без предложения альтернативы. Конечно, я сразу кинулся обсуждать эту статью с моими товарищами, однако, услышал версию о том, что золото просто было вмыто по микротрещинам в сланцы из жил, уже разрушенных. Такие взгляды господствовали в умах геологов до середины 70-х годов, пока не вышел приказ Министерства геологии СССР об исследовании металлоносности чёрных сланцев по примеру американцев, канадцев и австралийцев, но об этом позже.
А пока 12 июня 1961 г. к пристани Ангарской экспедиции катер- буксировщик под командой капитана Пилюгина подогнал большой паузок (обшитая вагонкой крытая баржа) и вся наша Аяхтинская партия в полном составе, включая ИТР, рабочих и собак, начала погрузку снаряжения, продуктов и инструментов. День был очень жаркий, и я, по своей глупости, решил не брать шапку- ушанку, а надеть фуражку.
Не успели мы отплыть от Мотыгино, как подула верховка, полетели белые мухи, и так продолжалось все десять дней нашего пути вниз по Ангаре. Далее по Енисею на север, а потом по реке Бол. Пит - на восток. Мы почти не останавливались, спешили успеть по большой воде и ужасно мерзли. Река вздулась от талой воды, и мы еле-еле ползли вверх по бурному потоку. Перед брянкинским мостом пришлось задержаться и переждать слишком высокую воду, не позволявшую протиснуться под настил моста.
Наконец наши мучения закончились, и мы причалили к цели нашего путешествия - поселку Пит-Городок. Как по волшебству ветер стих, заиграло солнышко, и северное лето с белыми ночами вступило в свои права. У меня был дикий гайморит, и я страшно мучился, пока местный фельдшер Травина уколами не вернула меня к жизни. В Пит-Городке мы наняли лошадей для сезонной работы. Далее предстояло перебросить весь наш груз по Питу вверх к устью р. Чиримбы. Впереди оставалось ещё одно препятствие - Таврикульский порог длиной не менее двух километров. Здесь мутный поток Большого Пита, многократно усиленный талыми водами, бешено прыгал по гранитным глыбам, величиной с хорошую избу. Лошадей кое-как перевели кружным путём по тайге, а груз пришлось частями поднимать лодкой на канатах и тащить, стоя по пояс в ледяной воде., по очереди перебираясь с одного гранитного блока на другой.. Итак не один раз. К счастью, жара стояла тропическая.
Наконец мы прибыли на место, поставили палатки, продукты разместили в глубоких шурфах, пробитых в мёрзлой земле среди густого ельника. И приступили к основной работе - геологической съёмке. Проходились маршруты, рубились просеки, Горняки занимались своим делом. Основная поисковая задача - обнаружение золото-кварцевых жил решалась сбором кварцевых обломков, обнаруживаемых в делювиальном глинисто-щебнистом материале под выворотами крупных сосен, а также промывкой шлиховых проб из делювиальных отложений, вскрываемых шурфами. По мысли проектанта нижняя зона делювия, примыкающая к плотику коренных пород, должна быть обогащена тяжелыми минералами. Собранный кварцевый материал сдавался на пробирный анализ, а промытые шлихи - на минанализ. Непременно прямо в поле отстраивалась геологическая карта путем просмотра подробной коллекции образцов, постепенно наращивая её в процессе съемки.
Принятая методика поисковых работ не позволяла оперативно корректировать направление поисков, поскольку много времени требовалось на прохождение анализов, так что искали мы вслепую. Произвести разноску на карту и наметить детализацию, можно было лишь зимой, то есть без полевой проверки. Даже просто заметить золотинку в шлихе при промывке сложно, поскольку по инструкции материал промывается до «серого» шлиха, объём которого еще довольно велик. То, что нами наблюдалось в поле, были мелкие пылевидные золотинки, разрозненные находки, не коррелирующиеся на площади в компактные пятна.
Впрочем, в отношении общей геологической изученности района все завершилось благополучно. Была составлена добротная геологическая карта и прочие вспомогательные документы: карты результатов шлихового, металлометрического опробования, радиоактивности, полезных ископаемых.
Мне хочется специально отметить очень важное свойство стиля Покровского - руководителя коллектива. Это заботу о поддержании морального духа всех членов своей команды. В своей практике я, да и мои соседи по планшетам, слишком ценили погодные условия как благоприятный фактор работы, жёстко подходя к использованию погожих дней. Все дни были маршрутными, а полевая камеральная обработка откладывалась до дождей. В результате засушливый период лета превращался в сущую каторгу: ежедневные выходы на жару в комарином сопровождении изматывали физически и морально, мечталось о благодатном отдыхе под дождик в палатке в общении с образцами и дневниками.
У Покровского была другая цикличность работ. Шесть дней были маршрутными, а выходной объявлялся камеральным. Начинался он так. Как только раннее солнышко начинало высушивать траву, по лагерю разносился обворожительный запах ландориков на сгущёнке. Повариха только укладывала в огромный таз последнюю оладышку и заправляла эмалированное ведро, висевшее над костром, какао-порошком, как из палаток показывались заспанные лица людей, потягивающих носом воздух. После вкусного и сытного завтрака рабочие отправлялись устраивать баню. В стороне от палаток на чистой поляне, где-нибудь возле уловца поглубже, устанавливался банный каркас, специально сваренный из толстых прутьев так, чтобы его удобно было перевозить вьюком. Из речки выбирались кварцевые валуны посолиднее и аккуратно обкладывались на каркасе, чтобы получилась куполообразная конструкция с местом для дров внутри. Камни грелись до красного каления. Рядом устраивался костёр с вешалами для молочных фляг под горячую и холодную воду. Оставалось поддерживать огонь.
Геологи в это время расстилали брезент среди палаток и раскладывали помаршрутно образцы, собранные за неделю. Доставались дневники, на дежурную карту выносились с рабочих планшетов точки привязки наблюдений и начинались краткие доклады с описанием пород и установлением границ свит. Работы велись коллективно, каждый отстаивал свои вариант, но главным арбитром всегда был Покровский. После отстройки очередного фрагмента геологической карты границы закреплялись тушью и начиналась работа с каменным материалом. Шло сокращение ненужных образцов, оставлялись лишь коллекционные, отбирались сколки на шлифы и пробы, а также пробы кварца на пробирный анализ, составлялись реестры и заказы в лаборатории. Всё плотно упаковывалось в ящики из-под продуктов до бли жайшей оказии на базу.
Теперь уже можно было и попариться. Остатки дров из-под пышущих жаром камней выкидывались подальше, сами они обметались берёзовыми вениками от золы, а над каменкой устанавливался каркас из жердей, точно соответствующий размеру палатки. Последняя была сшита из толстого брезента и хорошо держала тепло. Пол застилали пихтовым лапником и берёзовыми ветками. На жерди накидывались палатки и ещё полог. Самые смелые забирались в «баню» и бросали полкружки кипятка на камни. Далее обычно раздавались нечеловеческие вопли, из-под брезента выкатывались голые тела и плюхались в ледяную воду уловца. Потом все повторялось с подключением новых лиц. Летом мылись в шайках вне палатки и стирались. После мужчин наступала очередь таёжных дам, и над тихим лесом стоял женский визг.
После бани обедали и занимались кто чем хотел. Любители рыбалки брали спиннинги или удочки с обманкой на хариуса. Кто- то шёл по грибы, чернику, бруснику, а осенью - за кедровым орехом. Варили варенье, сушили грибы, готовили гостинцы семьям. Покровский поощрял это собирательство и никогда не попрекал за лишний груз. Сам давал дельные советы по заготовке. На следующий день коллектив со здоровым телом и духом снова был готов к тяжкому труду.
Незаметно подкралась осень с холодными дождичками и утренними заморозками. Расцвеченная во все краски тайга радовала глаз, жара спала, гнус поутих, шагалось легко и работа радовала. На случай дождей и холодов у запасливого Покровского были припасены шестиместные палатки с жестяными печурками и комплектом труб и разделок, предусмотрительно заказанных в мехцехе Ангарской экспедиции. Одно дело заползать в холодный отсыревший спальник и другое - в сухой ватный мешок, который отлично держит тепло до утра даже при отрицательной температуре. В дождливые дни тентованная палатка с печью была местом камеральной работы, а если надоедало сидеть, то можно рискнуть и пройти маршрут в плаще и болотниках. На ходу холодно не было, а в тёплой палатке, переодевшись в сухое, можно просушить одежду на вешалах у печки
Когда полетели белые мухи и снег лег на землю, пора была откочёвывать на базу. Уехали из Пит-Городка по раскисшим таёжным дорогам, убирая поваленные деревья и колодины.
По приезде в Мотыгино организовали камеральную обработку материалов. Покровский засел за любимый микроскоп, изучая приготовленные в мастерской экспедиции шлифы магматических и метаморфических пород в небольшом количестве ещё встречавшиеся на заснятой площади. Готовился окончательный вариант геологической карты, на неё разносились результаты анализов, писался текст отчёта.
К сожалению, ничего заслуживающего внимания найдено не было, шлиховое опробование элювиально - делювиальных отложений показало разброс находок золотин на большой площади, без участков концентрации. Также безрезультатны оказались данные пробирного опробования кварцевых свалов. Покровский загрустил, второпях завершил описание Аяхтинского гранитного массива и засел писать себе новый проект на проведение поисково-рекогносцировочных работ на золото в трапповых полях Сибирской платформы, передав Аяхтинскую партию под моё начальство. Видимо, он решил, что в последний год работы на площади, лишённой гранитных массивов, искать нечего.
Так думали большинство советских геологов, считая граниты той печью, что выгоняет драгоценный металл в жилы.
Я стал готовиться к полевому сезону. Этот год должен был завершиться окончательным отчётом за трехлетний цикл, и у меня оказалась масса дел по обобщению всех материалов и зачисткой некоторых неясных углов. К Новому году Лида преподнесла мне подарок, родив второго сына - Вадима. Стоял сильный мороз, и УАЗик в гараже никак не хотел заводиться. Толя Потапов (водитель) и я грели его паяльными лампами и кое-как запустили движок. Еле-еле успели.
Прошедший сезон не казался мне таким уж неудачным, и я верил, что в последний год счастье нам улыбнется. Мало ли чего может преподнести природа!
Весна 1962 г. не обошлась без сюрпризов. Традиционная аренда лошадей в Пит-Городке сорвалась из-за того, что директор тамошнего совхоза «Северный», Юрицин, организовал у себя в хозяйстве цех по выращиванию цыплят-бройлеров. Как это не парадоксально звучит, они-то и съели почти всё конское поголовье. Еле-еле удалось собрать две пары коней под брички, благо дороги в новом районе всё-таки были. Да экспедиция выделила нам гусеничный АТА (артиллерийский тягач лёгкий) для перебазировок.
Полевой сезон мы начали с канавной проверки некоторых шлиховых ореолов в шурфах по итогам прошлогодней промывки. Золотоносных кварцевых жил там не оказалось. Обычным порядком продолжалась геологическая съёмка оставшейся территории, как и промывка элювиально-делювиальных отложений из шурфов. Здесь не было ни гранитов, ни метаморфических пород, а обычные филлиты, известняки и песчаники рифейских свит, прекрасно картируемых. В самом конце сезона, уже завершая последние квадратные километры своей территории, мы вышли на водораздельный склон, полого наклонённый к югу и переходящий в широкую разложину - исток ручья Современного. Я решил перехватить это место линией шурфов как раз по границе планшета, чтобы исключить всякие нестыковки с соседями. Шурфами мы вскрыли темносерые и чёрные филлиты нижнего рифея с характерным шелковистым блеском по сланцеватости и свилеватой структурой из-за пересекающихся трещин кливажа. В лупу хорошо была видна густая сыпь пор от выщелоченных зёрнышек каких-то минералов.
Промывальщик доложил, что видел мелкие золотинки при промывке глинисто-щебнистого делювия. Ниже нашей линии шурфов разложена была перепахана драгой. Весь дражный полигон представлял собой поле чёрной щебнистой массы с небольшой примесью обломков кварца. Меня поразило то, что несмотря на слабую выраженность долины и практически полное отсутствие аллювия, драга всё же залезла сюда, причём воду наверняка подавали по трубам снизу из мочажин и родников. Или драгер сошел с ума, или сланцевая дресва содержала золото. Мне пришлось тут же вспомнить старика Гофмана с его золотом в чёрных сланцах, а драгер знал, что делал, промывая сланцевую щебёнку, по сути - коренную. Здесь драгер тоже ставил опыт, только без отжига, а пользуясь выветрелыми минералами. Я прихватил несколько обломков желтоватого кварца и решил назавтра провести опробование чёрных сланцев. Наутро мы проснулись под снежными сугробами от сильной пурги.
Пришлось срочно удирать в Мотыгино, так и не завершив проверку филлитов на золотоносность, кварц оказался золотоносным с содержанием до 2,5 г/т. Хотя и немного, но всё же есть.
По приезде в Мотыгино я сразу же пошел к главному геологу А. В. Лесгафту и поделился с ним своими соображениями: нельзя ли составить проект на поиски золота в бассейне руч. Современного.
Но он выделил мне для проектирования Кадринскую площадь. Оказалось, что в 1957 г. уже проводились поисковые работы масштаба 1:50 ООО в бассейне р. Большой Пит под руководством Виктора Адриановича Неволина, поэтому возвращение туда возможно только через 10 лет. Таковы правила. Мне оставалось только заниматься Аяхтинским отчётом, сдавать который я должен был во втором квартале 63 г. но весной пришёл приказ на моё имя о моей командировке в Афганистан для разведки железорудного месторождения, я оформлялся еще давно, работая в Ослянской партии и успел забыть про своё заявление.
Конец части 3
Продолжение в следующем выпуске.
Подписывайтесь на канал, будет интересно.