Режиссер Юрий Быков академически исследует тему «Бархатный сезон» — и выясняется, что не такая уж она и академическая, а и вполне прикладная тоже. Так что он кого надо и прикладывает. Но все равно ведь видно, что мы в этой колонке имеем дело с добрым и даже учтивым человеком, которому далеко пока что до его собственного «бархатного сезона».
«Бархатный сезон» — это, конечно, милый-милый привет из советской жизни, но смысл этих слов вовсе не кажется мне анахронизмом или архаикой. Хотя, конечно, многое в нашей жизни меняется уже астрономическими темпами — iPhone, например, обновляется каждые полгода, и это заставляет нас покупать новую модель, потом еще и еще, и по большому счету все, что было модно вчера, сегодня стремительно устаревает и даже становится невероятно невыносимой консервативной архаикой. Но я, честно говоря, не впадаю по этому поводу в какую-то серьезность или философскую трясучку. Это всего лишь ощущение. Просто скорости меняются. И пока всем интересно бежать вперед.
А «бархатный сезон» — сами слова и весь этот узор ощущений от теплой погоды на пустеющих курортах — воспринимается как приятная остановка в погоне за завтрашним днем. И всего лишь. Мне от бархатного сезона ни горячо, ни холодно. Для меня в этих словах нет какой-то особенной магии, и тем более магии умирания, как, скажем, в фильме «Смерть в Венеции», все действие которого, кажется, и происходит в бархатный сезон.
Первая ассоциация при словах «бархатный сезон» (хотя мне хочется написать это в одно слово) — это визуальный образ женщины, симпатичной, милой, но уже теряющей свою — нет, не то чтобы красоту, она все еще великолепная красавица, но вот еще немного, и от нее ускользнет ее притягательность, ее молодость станет неочевидной, женственность — не всесильной. Уходящая натура — вот что такое бархатный сезон. Женщина стоит на берегу, грустно смотрит на море и понимает, что через какое-то время, еще не сейчас, но уже скоро, от нее ускользнет что-то очень важное, главное — вот это предназначение любить и пробуждать любовь. Уф, даже самому грустно стало. Это действительно печальное, тоскливое и в то же время красивое ощущение ускользающей красоты, самоосознающей, что она не вечна. Ничто не дано нам на вечность. «Время больше пространства. Пространство — вещь. Время же, в сущности, мысль о вещи. Жизнь — форма времени. Карп и лещ сгустки его. И товар похлеще — сгустки. Включая волну и твердь суши. Включая смерть».
Вот это первая и она же главная ассоциация при немного, быть может, пошловатом словосочетании «бархатный сезон».
Я, впрочем, этой пошлости не чувствую, просто не довелось. У меня никогда не было буржуазного спокойного отпуска у моря в бархатный сезон, я не ездил к осеннему морю в детстве с родителями, я вообще первый раз на море побывал только в 22 года. И это был точно не бархатный сезон! Хотя это было и осенью, но история была совсем не про бархат, не про вельвет или велюр. Там у нас все было, скорее, про веселую синеву. Я со своим товарищем снимался в каком-то сериале — и вот мы бегали по Крыму, пили вино синими вечерами, а утреннее похмелье изгоняли купанием в холодной синей воде. Это было весело! Мы были молодые.
Сегодня, в открытом мире, где человек легко меняет широту, долготу и полушария планеты, наше понятие «бархатный сезон» все же остается абсолютно локальным, чеховским — уходящее пустеющее лето с прозрачными вечерами, Ялта, набережная, прогулки, безмятежный розовый закат. Хотя формально все это наступает в свое время на любом теплом побережье — от Австралии до Лазурного берега.
Как ни верти, как ни представляй себя человеком мира, культурологически «бархатный сезон» относится к советской реальности и мировосприятию. Ну потому что не было у советского человека возможности слетать на Бали или Ривьеру, но вместо этого было ощущение, что ты можешь все-таки в сентябре еще съездить в отпуск к Черному морю и получить какие-то эмоции, свою заслуженную тихую радость.
В этом вирусном году бархатный сезон снова вернулся в советские очертания, но если не понимать слова буквально, то можно устроить его себе прямо дома — написать кому-то в Тиндере, найти приключение, влюбиться, налить вина... и попасть в сезон. Или в СИЗО наутро (это шутка!). Это можно сделать в любом городе — я не вижу тут разницы между морским побережьем, Москвой или Рязанью.
И вообще, при желании можно за один день устроить себе два маленьких лирических бархатных сезона — на рассвете и на закате. Во всяком случае, для меня здесь есть психологическое соответствие — и там и здесь немножко приятной грусти и даже меланхолии. Но на меланхолии я стараюсь не застревать, я, наоборот, стремлюсь выходить из таких состояний. Они мне кажутся нездоровыми и болезненными. Художнику очень легко бывает угодить в эмоциональную яму, из которой потом приходится выбираться с большим трудом. Мы эти примеры знаем, к сожалению.
Я, к счастью, пока не дожил до того возраста, когда меланхолия или апатия могут стать нормой — «Господи, прости меня, я с этим обожду».
И вообще с бархатными сезонами — обожду. До тех пор, пока не перестану любить хипиш и жару, а полюблю старперскую тишину и прохладу. Да, я отношусь к этому всему как к чему-то очень благородному, очень интересному и фактурному, из серии «денди с шерри-бренди», но надеюсь, что мой личный бархатный сезон, или декаданс, произойдет не скоро. Иначе это было бы грустно.
Надеюсь, и философ немного поспешил со своим глобальным Закатом Европы. Надеюсь, до глобального бархатного сезона цивилизации мы доскачем еще не скоро. Это, конечно, исключительно фантазии и мы слишком маленькие для масштабов цивилизации, которая развивается огромными циклами. Но черт его знает, мне-то кажется, что то, что мы наблюдаем сейчас, это, скорее, какой-то раскаленный зной середины лета, это что-то из разряда «сейчас что-то рванет», еще одна искра — и поле загорится. Тут у нас жаркий полдень июля. Тогда как бархатный сезон — это же приближение умиротворения и четкое понимание приближения покоя. И кто сейчас может сказать, что цивилизация скоро успокоится? Нет, мне кажется, что, наоборот, с нами со всеми происходят какие-то очень динамичные, очень болезненные, мучительные, очень парадоксальные процессы. Мы тут немного плавимся от жары, господи. И бархатный сезон цивилизации даже не виден на горизонте. Времени у нас полно. Радует ли это? Ну это как сказать. Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые. Если вы хотите наблюдать войны, эпидемии, голод и чуму, то вам — ха-ха — повезло. Вы за любой хипиш, кроме голодовки? Отлично. Но учтите, что голодовка все-таки будет неотъемлемой частью этого хипиша.
Пожалуй, есть единственный бархатный сезон, который мне уже подходит и вызывает не грусть и тревогу, а расслабленную кондицию. Это период в съемочном цикле, который называется «перезапись». При создании фильма существует три периода: подготовительный, съемочный и монтажно-тонировочный. И конец монтажно-тонировочного периода считается перезаписью. То есть когда все — уже написанная музыка, смонтированный материал, озвучка — складывается вместе и несколько раз прогоняется на широком экране, когда приводятся в баланс звук, изображение и так далее и потом получается готовый фильм. Наверное, наблюдение за тем, как фильм перетекает в свой окончательный вариант, можно сравнить с ощущением бархатного сезона, когда ты понимаешь, что лето или фильм заканчивается, осталось еще немного. И ты отпускаешь свое очередное «лето», но тебе не хочется, чтобы все это уходило, но оно, безусловно, должно, должно, должно уйти, потому что фильм должен состояться и ты уже ничего с этим не сделаешь. Сроки.
Колонка Юрия Быкова опубликована в журнале "Русский пионер" №98. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".