Так оно и было. Причем "Океанов" могло быть и два, как в названии шпионской картины булганинских лет - "Тайна двух океанов".
В 1975 полностью прекратилось глушение "Голоса Америки", и по субботам молодежь выносила транзисторы во двор.
Два "Океана" на столе у козлятников, в каждом по восемь круглых батареек, работали на предельной громкости. "Прилетай, пчела, и ужаль меня" - произносил в эфире Билл МакГуайр, и мы хохотали. Слова звучали по-идиотски, но это был привет из свободного мира, где хорошо одеваются, поздно стареют и рано начинают водить.
Далее следовало электронное жужжание, как в "Мухе" у Чабби Чеккера, в ссвое время сделавшего из мухи танец на основе твиста.
До эпидемии диско в СССР было еще далеко, и песни Глории Гейнор воспринимались как довесок к чему-то более существенному. Она как бы работала "на разогреве" у более авторитетных звезд. По крайней мере, так казалось обывателю. Одну из них успел сосватать плодовитый европеец Джеймс Болден - автор культовой Saddle Up и великолепной You Set My Heart On Fire - ставшей достойной визитной карточкой для Тины Чарльз.
Особый, распыленный саунд Тома Молтона и Меко Менардо завораживал единиц, в число которых входил и автор этих строк. Вероятно, так же когда-то воспринимался по радио Фил Спектор, с его маримбой, кастаньетами и гудением виолончелей.
Вроде бы типичный англоязычный поп, шагающий в ногу со временем. Но - с примесью некой тревоги, словно в преддверии "вторжения похитителей тел" или чего похуже. Порой её голос звучал, как голос журналиста, ведущего репортаж о высадке, если не марсиан, то марсианок.
Танцевальная музыка за тридевять земель от дискотек Нью-Йорка и Сан Франциско, повергала слушателя не в пляс, а в оцепенение.
Глорию Гейнор хотелось изучать как арт-рок. По крайней мере, первые три альбома были не менее любопытны и предсказуемы, чем Emerson, Lake and Palmer, "Трилогия" и Tarkus в начале декады.
Было ясно, что новое имя в черной галактике звезд - это громко, всерьез и надолго. Мисс Гейнор удавалось непринужденно сочетать эрос эстрадной дивы с пафосом проповедника.
Храм и дискотека - эхо обеих площадок отчетливо слышится в каждом из её вокальных номеров.
Мы принципиально не будем трогать I Will Survive, которая заведомо обречена стать хитом в исполнении кого-угодно. Как, скажем, до неё становились Black Is Black и The Letter, также написанные неизвестныи композиторами третьей величины. Дино Фекарис - худрук мкртворожденного трио The Matrix, прозябавшего в белом гетто лейбла Motown, сочинил натуральный "шансончик", который, если не похоронил, то плотно заслонил куда более любопытные вещи, связанные с именем Глории Гейнор.
Бог с ним - с "Сурвайвом", нас больше интересует пикантный Casanova Brown - изящный ответ "Разговору на подушке" Силвии Робинсон.
Примечательно, что обе песни носят названия голливудских комедий разных лет.
Песнями разных лет, исполнителей и направлений изобилуют лонгплеи певицы. Адаптируя старый материал, она не низводит его до второстепенной роли "наполнителя", а, напротив, дарит этим вещам вторую жизнь. Как в случае с Never Can Say Good By, с которой, после Айзека Хейса, казалось бы, делать уже нечего.
Как естественно и грациозно пересекается этот хит с дуэтом Фрэнки Валли и Патти Остин, возродивших родственную Our Day Will Come в одно время с Глорией Гейнор.
Итак, Casanova Brown - демонический любовник, игра воображения скучающих дам эпохи Никсона и Форда...
Глория Гейнор комментирует свои интимные переживания, выбирая выражения, как настоящая леди, зная, где остановиться.
Мисс Робинсон, напротив, устраивает мастеркласс по откровенности, зная, каково воздействие подобных звуков на тех, в чьей стране в микрофон так не дышат.
Мы тоже знаем, на чем остановиться - на поздравлении большой певицы с днем её рождения. И пусть наши пожелания летят на воздушной подушке диско-саунда, подобно "пчеле", объявленной Биллом МакГуайром сорок пять лет назад.