В пятницу мы уже рыли канаву на газончике. В перерыве я зашёл к Сергею. Мы немного посидели, поговорили, пока на улице шёл дождь. Вдруг дверь в его комнату приоткрылась, и к нам зашёл промокший отец Борис с ещё более промокшим зонтиком.
-Вызывают меня к Благочинному,–сказал отец Борис и нажал кнопку зонтика. Зонтик открылся и обрызгал нас обоих. Все трое посмеялись.
-Может, митру дадут?–спросил Сергей.
-А может, и под зад дадут,–подумал отец Борис.–По поводу писем, которые по три штуки в одну организацию приходят. Реквизиты в некоторых письмах старые, и так далее.
Сергей взял зонтик и обрызгал батюшку ещё не стёкшими остатками дождя. Поигравшись так минуты две с Сергеем, батюшка вышел к себе в комнату.
-А что это они сейчас делают?–я показал через окно на рабочих, которые тащили бетономешалку и разматывали кабель.
-Это у них халтура,–сказал Сергей.–Деньги они получают за это отдельно и почти сразу.
В субботу меня забрали домой, потому что обстоятельства были выше меня. Я распрощался, но решил при первом удобном случае вернуться сюда ещё раз. Фотографии, между прочим, так и не получились, потому что в фотоаппарате застряла плёнка.
Следующий раз пришёлся на Успенский пост, я приехал как раз в день Преображения и привёз кучу яблок с дачи, которых у нас в тот год было хоть отбавляй.
-Сегодня работы не будет,–сказала Анна Ивановна,–так что иди в храм.
Когда мы стояли на службе, я увидел, что к алтарю потихоньку крадётся одноглазый котёнок с рваным ухом. Заметил его не только я, но и несколько бабулек. Они зашикали на него, пытаясь спугнуть и выгнать из храма, а он зашёл на амвон и улёгся прямо перед царскими вратами. Все стояли тихо, не желая перебивать службу.
После службы был обед, на котором я увидел ещё много людей, на которых прежде не обращал внимания. Это, во-первых, матушка Марина Борисовна, дочь Анны Ивановны, регент хора. Во-вторых, было много детей. Одному из них, которого тоже звали Саша, родители дали видеокамеру. Это был правильный шаг, потому что такое, во-первых, надо запечатлеть обязательно, а, во-вторых, иногда удобнее, когда это делают дети. Сашина мама снимала в храме во время службы, а здесь она полностью передала Саше камеру:
-Саша, сними нас всех,–попросила она, и Саша, встав у двери, обвёл нас всех.
Но самое интересное было впереди. Отец Борис после обеда отправился спать, а девочки, Саша и ещё пара ребят собрались в комнате Алексея Борисовича с камерой, и начали обсуждать, что бы ещё снять. Наконец, надумав, они отправились организованной толпой к батюшке. Встав у двери, они постучали. Дверь открылась, и оттуда показался заспанный отец Борис. Лохматый, с сонным видом, он скорее напоминал какого-то фольклорного персонажа. Соня, дочь реставратора Сергея, вышла вперёд.
-Батюшка,–попросила Соня.–Скажите:"Привет, меня зовут Батюшка!".
Мы чуть не рухнули от смеха. Батюшка состроил страшную рожу в камеру и пошёл спать дальше.
Мы пошли в нашу комнату и увидели Арсена, который сидел в позе мыслителя. Спиртным от него не пахло, но вид у него был ужасный.
-Сашка,–Арсен расплылся в улыбке и полез ко мне.–Ребята такие хорошие...Мальчишки, девчонки...Здорово...Дай я тебя поцелую.
Арсен обнял меня и поцеловал. Он уже, что называется, лыка не вязал.
-Рад я за вас,–по новой начал Арсен.–Мальчишки, девчонки...Такие хорошие...
-Саша, сними его!–догадались девчонки. Я вышел из комнаты и пошёл к ним. Они в это время обсуждали, как это сделать незаметно.
-Накрой камеру рубашкой и держи на колене,–сказала Оля.–И не показывай её.
Взяв рубашку, они вошли к Арсену. Он сидел на кровати в позе мыслителя. Ребята сели напротив него на стулья.
-Здравствуй, Арсен,–начала Оля.
-Ой, ребята...Здра-а-вствуйте!–говорить Арсену было уже нелегко, а соображать–тем более.–Ой, здорово тут...
-Арсен, а сколько тебе лет?–спросил Саша.
-Мне?–глаза у Арсена начали на потолке искать, сколько же ему лет.–Тридцать четыре...
-Арсен, а ты можешь сделать вот так?–Соня высунула язык и повернула его набок.
-Могу...–Арсен сделал примерно также и закатил глаза. Радости детей не было предела.
Поизмывавшись над Арсеном ещё несколько минут, мы спустились вниз и продолжали хихикать там, сидя у входа в креслах. Анна Ивановна была на кухне и читала псалмы. Через некоторое время пришёл к нам и Арсен. Даже не пришёл, но и не приполз. Дойдя до нас, он взял табуретку и сел посредине. Хихиканье продолжалось.
-Тише!!!–Арсен сделал страшное лицо, закатил глаза и сделал знак замолчать.–Анна Ивановна та-акие молитвы читает, а вы тут!..
Саша понял, что это продолжение представление и снова включил камеру. Сверху к нам спускался отец Борис.
-Поёшь?–сказал он Арсену и потрепал его за волосы.–Спой, светик!
Мы опять расхохотались.
-Тс-с-с!–опять начал возмущаться Арсен.–Анна Ивановна та-акие молитвы читает, а вы!..
Батюшка понял, в чём дело, и мы потихоньку начали выманивать Арсена на улицу. Когда Арсен вышел, батюшка взял ведро холодной воды и окатил его с головы до ног.
На следующее утро Арсен сидел на кровати и вспоминал вчерашнее.
-Саша, прости меня, пожалуйста, мне так стыдно...-повторял он в очередной раз.
-Ничего страшного, это ещё не самое интересное,–сказал я, но Арсену было очень стыдно, ему было уже не до интересного.
В обед к Арсену зашла та же самая толпа детей с камерой.
-Арсен, хочешь кино про себя посмотреть?–спросила Оля.
Арсен взял камеру. Иногда он стыдливо улыбался, а Соня с Сашей комментировали, что он видит в этот момент: они успели просмотреть эту кассету по нескольку раз.
После этого мы дали посмотреть сие безобразие Анне Ивановне. Поскольку она не видела этого всего живьём, она тоже повеселилась.
-А ты знаешь, я тебе расскажу вот что,–сказала она мне.–Директор одной фирмы тоже был пьяницей, и ничего ему не помогало: ни врачи, ни, тем более, он сам. Пил тоже до безобразия. И один раз его сотрудники так же сделали его «портреты» в разных позах, а потом показали ему. И он сказал: я у вас эти фотографии заберу, никому их не показывайте, а я больше пить не буду. И с тех пор бросил пить вообще.
На следующий день Алексей Борисович привёз фотографии, которые они сделали за день до моего приезда: отец Борис с завязанным глазом стоит, положив руку на Анну Ивановну, стоящую в шляпе ковбойского образца, в результате получилось нечто похожее на лису Алису и кота Базилио. Фотографии понравились всем.
-Ну, Лёшка, всегда на грех наведёт,–смеялась Анна Ивановна.–А ты видел?–спросила она у своего мужа, дяди Бори.
-Видел,–улыбнулся дядя Боря.–У вас там того-этого...
-И что ты думаешь по этому поводу?–вызывающе-игриво спросила она у него.
-А что я думаю? Ревновать тоже грех,–засмеялся дядя Боря, а вслед за ним и все остальные.
Показав, Алексей Борисович направился к себе в комнату приклеивать фотографии в альбом.
-Классные у вас фотографии в альбоме,–начал я разговор.
-А у нас здесь всё классное,–ответил он мне.–Мы здесь плохого не держим.
-А с какого летательного аппарата у вас здесь сфотографирован храм?–поинтересовался я по поводу некоторых фотографий, где вид храма был сверху.
-А это я так высоко подпрыгнул,–отшутился Алексей Борисович.
-Ну, придумывает, ну, придумывает,–прокомментировала Анна Ивановна.
"Да, если бы такой подпрыгнул, воронка была бы после этого большая"–подумал я.
Проходя мимо мастерской, я увидел, что рабочие стояли возле клетки. Азарт чего-то объелся, наверное, и ему стало плохо. Все решали, кто его поведёт гулять. Наконец, Слава взял длиннющий поводок и вывел Азарта за ворота. Все остальные в это время старались не попадаться больному псу на глаза.
После работы нас пригласили попить чаю. На кухне хозяйничала Зоя, бабулька лет 60-ти. Я её сфотографировал, и она очень обрадовалась:
-Вот, теперь дочери пошлю в Винницу, здорово–то как! Порадуется за нас. Сделай мне, пожалуйста, когда напечатаешь!
После того, как эмоции прошли, она начала рассказ о своей жизни:
-Дочь у меня замуж вышла, но неудачно. Муж пил, бил её, и так они жили долго. Потом он связался с какой-то мафией, с какими-то финансовыми махинациями, влез в долги и в конечном счёте решил квартиру продать. А жить-то где-то надо и дочери, и её детям! В общем, нагрянули какие-то мордовороты ко мне, а я им ответила:"У меня тоже есть хорошие связи, и мафия пострашней вашей!" Сказала, почти не подумав, а они призадумались. Расплачивались мы с долгами долго.
А сын у меня со школы был отличником, закончил МГУ, экономический факультет с красным дипломом, устроился в какую-то коммерческую фирму на хорошие деньги. Всё у него было хорошо...А потом он пошёл провожать приятелей на электричку, а один из них выпимши был и свалился с платформы на рельсы. Мой его начал вытаскивать, а навстречу поезд идёт. Он его вытащил, а сам выкарабкаться не смог. Молодой ещё был...И как-то раз прихожу я к нему на кладбище и опять говорю:"Зачем же ты так рано нас оставил?". Поднимаю глаза, а он передо мной стоит в полный рост и говорит:"Ты что, мама? Я ЧЕЛОВЕКА СПАС!". Я подумала про его товарища, а потом узнала ещё одну историю. Дочь моя поругалась с пьяным мужем, он схватил нож, прижал её на кухне к стене–и тут раздался звонок. Это пришли сказать о его смерти. Ещё несколько секунд–и он зарезал бы её. Представляешь, какое чудо ?
Вечером мы с Сергеем, Сашкой и девочками сидели в трапезной с Анной Ивановной и пили чай.
-Смотрю я на вас,–сказала Анна Ивановна,–и так жалко вот таких, как вы! Мы уже пожили, а вы только начинаете. Мне в монастыре предсказала одна старица, что вы конец света встретите.
Мы сидели молча.
-А, когда я была такой, как вы, мне сон был, или видение,–не знаю,–в общем, про последние времена. То, что голод будет,–это всё мы знаем. А я видела, что ещё и солнца не будет. Абсолютная темнота. И видела я лошадь, везущую длинную-длинную телегу, а на телеге–дети набиты. Я спросила: кто это? А голос мне говорит: это некрещёные дети. Не знают, куда их: в рай или в ад.
И, после нескольких месяцев кромешной темноты на небе появится крест, и все поймут, что Христос пришёл судить людей. Этот крест появится так, что его увидят на всей Земле, он будет сиять среди тёмного неба. И тогда обнаружатся дела каждого. Вот мне вас и жалко, что вы застанете эти времена. А ещё мне эта старица сказала, что к тому времени на месте нашего храма будет монастырь, и будут в нём мощи какого-то святого.
-А что же делать в те времена, как же спастись?–спросил Сашка.–Если будут преследовать, как же люди будут укрываться?
-Я думаю, что священники со своими общинами будут уходить вместе в какие-нибудь потаённые места, и там будут молиться,–сказала Анна Ивановна.
На следующий день мы начали колоть мраморную плитку на крошку, чтобы сделать ступеньки на паперти цветным цементом и добавить крошку туда. Шёл праздник пророка Илии.
Перед обедом, отслужив Литургию, батюшка сел с нами перед входом. Мы сидели и ждали обеда. К нам подошёл тот самый одноглазый котёнок, который недавно пытался нарушить спокойствие на службе.
-А что с ним, почему он одноглазый?–спросил я батюшку.
-Галки. Он полез к ним в гнездо, а они его вон как разукрасили. Они у нас тут все двойные клички имеют: Рыжика мы Чубайсом зовём, а Мурзика–Черномырдиным.
-За что?
-А ты посмотри, какой он важный ходит!
Батюшка рассказал немного из своего таксистского прошлого, и я начал расспрашивать его про церковные уставы: как часто ходить на службу, причащаться и т.д.
-Раньше,–начал батюшка,–люди, например, крестьяне, были приписаны к своему храму. Храмов было много, но старались ходить каждый в свой храм. И в каждом храме вёлся даже учёт: крестьянин такой-то причастился тогда-то. Если год не причащался–отлучали от церкви. А сейчас...посмотри, много ли народу в храмы ходит? Часто ли они ходят? Сначала говорят:"Рано ещё, молоды мы, погулять хотим", потом заботы появляются–опять не до церкви, а потом..."Стара я, батюшка, не выстою службу, она такая длинная". Поэтому сейчас людей не отлучают за это от церкви только из жалости к ним, потому что ходить тогда будет просто некому.
Когда я вышел из сторожки, то услышал из окна детей, которые пели "Вечную память", правда, почему-то на мотив "Многая лета". Я зашёл обратно. Девочки начали спускаться. Сев на ступеньки лестницы, они продолжили. Матушка сидела и слушала.
-Неплохо,–сказала она наконец.–Только "Вечная память" поётся, вообще-то, медленнее и не на такой мотив.
Через несколько минут она добилась, чтобы всё встало на свои места: "Вечная память" пелась медленнее, а "Многая лета"-радостней.
В обед водитель, который возил цемент, приехал освящать КамАЗ. Вместе с ним приехала его жена и сын лет четырёх. Ребёнок с женой сели на лавочку, рядом с ними прилёг на солнышке котёнок Черномырдин. Водитель стоял рядом с машиной, отец Борис освящал машину. После освящения он окропил святой водой водителя и его семью. И тут ребёнок неожиданно заплакал.
-Чего плачешь?–спросил отец Борис.–Воды святой боишься? Это потому что ты в церковь не ходишь. А он,–батюшка показал на котёнка,–ходит, поэтому и не боится ничего.
Машина уехала. Вечером приехал Алексей Борисович и привёз с собой пресс-секретаря Михаила Меня. Предполагалось, что он должен пожить здесь дня три, чтобы написать статью про жизнь храма.
Поговорив на крыльце с батюшкой с полчаса, Дмитрий (так его звали) пошёл к Анне Ивановне. Сказав несколько стандартных фраз, он достиг своей цели, вытянув Анну Ивановну на разговор.
-Местных жителей, из самого Воскресенского, к нам не ходит ни одного,–начала рассказ Анна Ивановна,–и вообще народу не так уж много к нам ходит. Территориально в нашем районе стоят пять храмов крестом, а наш находится как бы в центре, то-есть со всех сторон ехать к нам дальше, чем до ближайшего. Но те, кто побывают у нас хоть раз, возвращаются к нам неоднократно.
-Сбегай за диктофоном,–шепнул мне Дмитрий,-он у меня в сумке в кармане лежит.
Я принёс диктофон, и тут случилась неприятность: Дмитрий сунул диктофон Анне Ивановне, которая месила тесто для просфор, почти под нос.
-А, так вы записывать будете?–возмутилась Анна Ивановна.–Тогда я ничего не расскажу.
Уговорить Анну Ивановну продолжить рассказ удалось только через несколько минут, причём диктофон пришлось унести в комнату.
-Когда сносили храмы и надругались над святынями,–продолжила она,– староста этого храма ушла и взяла ключи с собой. Храм закрыт–не приспособишь его ни под склад, ни под что, а сносить не стали. Сторожку, в которой мы сейчас сидим, приспособили под почтовое отделение. Когда открыли храм вновь, была здесь другая староста и другой священник. Требовал все деньги, которые приход собирает, ему отдавать. Когда ему намекнули, что это неправильно, он решил показать, кто здесь хозяин. Перед Рождеством он решил заболеть и не явиться на службу, или просто симулировать. И тогда мы его заменили на отца Бориса. С тех пор он так здесь и живёт, и даже денег не требует, всё храму отдаёт. А восстанавливаем храм с тех времён, как он достался нашей общине. Когда мы сюда пришли, отопление в храме было паровое. А паровое отопление от котельной–это обязательно промёрзший подвал с влажным воздухом, то-есть, здание душится. Пришлось восстанавливать калориферное отопление, печи, которые находятся в подвале. Колокольня вся была загажена птицами, колоколов было меньше, и даже одно время звонили в них верёвками с земли. Потом колокольню восстановили, а колокола теперь висят у нас внизу. Мастерскую мы построили, забор был металлический, через него постоянно лазили–мы поставили каменный, и сейчас ещё ставим. А когда разрешили брать земли сколько угодно, прихватили кусочек за оградой и решили поставить гостиницу для паломников и гостей. Построили гостиницу, а потом сделали второй этаж у сторожки–и необходимость в гостинице отпала. Теперь у нас там сидят секретари. Магазинчик поставили, хотели церковную литературу продавать, а потом магазины таким налогом обложили, что дешевле ему просто так стоять и украшать местность. Сейчас хотим бассейн около гостиницы сделать, фонтан соорудить и запустить туда рыбу.
А старостой я стала тоже интересно. Я сама родилась в городе Мичуринске. Потом переехала в Ногинск. И, когда мне предложили быть старостой в храме, никакого желания у меня не было. Я зашла в храм, помолилась Николаю Чудотворцу и сказала: как Тебе угодно, Господи! И с Божьей помощью справляемся. Сын мой стал управляющим делами храма, дочь поёт в хоре и регентует, внуки тоже иногда поработать приезжают.
А во времена безбожия мы стали прикрывать тех, кто к нам в храм ходит. Был студент один в те времена, когда ещё другая староста была, пришёл он креститься сюда. Как он её уговаривал не сообщать в органы, что покрестился! А она всё равно сообщила. А у нас с тех пор так: стесняешься–заходи, двери в храме на ключ–и никто ничего не увидит и не узнает!
