Это даже не было адом. Все мои ожидания увидеть здесь страшные кровавые застенки не оправдались. Инкубатор, а именно так называли это место жители поселка, находился в лагуне, примостившейся между двумя страшноватыми скалами, заросшими красно-коричневым мхом и каким - то низким кустарником, усыпанным голубыми, как будто подернутыми инеем, ягодами. Здесь снега практически не было, видимо холмы прикрывали лагуну от зимних ветров, а солнце прогревало, поэтому даже не совсем чувствовалась зима. Так, что-то между весной и осенью, ни тепло ни холодно, ни то ни сё. Море вдавалось в тёмный берег узким мысом, и от смурного цвета тёмных скал казалось черно-серым. Замерзающие барашки ледяных волн отливали тёмным перламутр ом, песок тоже имел непривычный цвет - свинца. Песок переходил в темно-красную почву, море было огорожено невысоким чугунным забором, и за ним, до самых скал располагалась территория инкубатора. Мы выгрузились из автобуса на небольшой, вымощенной гранитной плиткой площадке, перед крошечной будкой, за которой виделся тот же чугунный забор, вышка и раздвижные ворота. Из будки навстречу высунулась харя. Честное слово, по другому и не назовёшь это рыло, толстое, какое-то неопрятно - мохнатое, с отвисшими дряблыми щеками, похожими на брыли бульдога, и мокрым бесформенным ртом. Но глазки у хари были хоть и поросячьми, но очень смышлёными, быстрыми и хитрым, она скоро и внимательно оглядела нас и протянула пухлую ладонь. Я вдруг поняла - баба! А сразу и не угадаешь в этой небритой личине женщину! Впрочем, я слышала, что здесь, в инкубаторе работают только женщины. Причём такие, что лучше бы работали мужики...
Харя тщательно пролистала мои документы, которые протянула ей Ефросинья. Потом мотнула здоровенной башкой в сторону двери и мы, с трудом, толкаясь плечами протиснулись в будку. Внутри было душно и сыро, в свете мутной лампы все казалась ирреальным и потусторонне-нездешним. Харя полапала меня во всех местах, покопалась в карманах моего любимого тёплого нежнейшего кардигана, за который я отвалила Миссис три гонорара, и подтолкнула к выходу, ведущему туда, внутрь, за чугунные ворота. Ворота хищно раззявили челюсти и, поглотив нас, снова их захлопнули и в этот момент, мне показалось, что они сожрали меня, вместе с моей, такой неудавшейся жизнью...
А вот за воротами ничего страшного не оказалось. Узкое, нарядное одноэтажное здание с белыми, как будто кружевными стенами и небольшими окнами, лукаво всматривающимися в море чисто вымытыми стёклами, пара увитых виноградом беседок, крытая веранда со светильниками, похожими на огромные свечи и несколько белёных домиков, спрятавшихся среди зарослей одичавшей хурмы. Да ещё что-то такое, похожее на поликлинику из моей давно позабытой жизни, только уменьшенную в несколько раз. Тихо, мирно, совершенно пусто и спокойно. Лишь когда мы с Фросей подошли к дверям здания из больнички (думаю это была именно она - роддом) выскочила невысокая женщина в медицинском костюме и приветливо помахала нам рукой.
В здании тоже никого не было, Фрося быстро и умело потыкала моими бумажками в экран, занимающий половину белой пластиковой стены, совместила штрих - коды и, облегчённо вздохнув, показала мне на загоревшиеся серебристым светом тонкие стрелки вдоль узкого коридора. Мы пошли по ним, и они уперлись в одну из дверей матового стекла. Двери щёлкнули и открылись и мы оказались внутри.
Моё новое жилище оказалось настоящей больничной палатой. Всё белоснежное, пластиковое и стеклянное, единственное, что нарушало белизну - стальной остов кровати, стойки медицинских манипуляторов и серая прямоугольная блямба ноутбука, лежащего на тумбочке у кровати. Я ошалело опустилась на пластиковый стул и посмотрела на Фросю.
-Я буду жить отдельно, у нас свой отсек. Если что срочно, в твоей тумбе телефон, он местный, в нем номера всех служб. Сейчас отдохни и пойдём ужинать. Я зайду.
Фрося говорила, странно выпучив глаза, громко и отчётливо, как дрессированная ворона. Потом зачем-то сунула мне в руки чашку и прокаркала: "Питьевая вода в кулере, кулер в ванной".
И, развернувшись, как солдат на плацу, промаршировала за дверь.
У меня не было сил даже подумать о странном поведении прислуги, я тупо сидела на своём стуле и смотрела в чашку совершенно невидящими глазами. И вдруг, как будто медленно стали наводить резкость, сквозь туман и опупение стало вырисовываться что-то на дне чашки. Листок бумаги. А на нем, чёткими буквами надпись -" Прочти в туалете. Только там нет камер".
Сидя на унитазе я ковыряла длинным концом расчески приклеянный к дну квадратик сложенной во много раз бумаги. Наконец мне удалось вытащить это безобразие и прочитать.
"Лида, теперь общаться по делу мы будем только так. Иначе не получится, здесь слежка профессиональная, одно неверное движение и от нас не останется даже праха. Если ты хочешь спастись, то будешь делать все, что я тебе скажу. У нас есть шанс. Просто надо чуть потерпеть. И не высовывайся. Тише воды и ниже травы - вот пока твоё поведение на ближайшее время. А дальше - да поможет нам Бог. Записку растворишь в чашке, бумага водорастворимая, и сольёшь в унитаз. Меня лишний раз не вызывай, здесь это не принято. Завтра на медосмотре держи себя в руках. И помни - все будет хорошо. И привет тебе от Вадима и Светлы"