Тюрьма Эст-Клайд, невероятно холодная, негромко гудела. Бетонные камеры с широкими арматурными решетками оживали, особенно под вечер. Кто-то нервно расхаживал по комнате, были и такие, кто смело перекидывался фразами с усатыми охранниками на входе в коридор. Из многоместных камер слышались громкие крики «Туз! Туз! Бито!», веселые смешки, а где-то наоборот - философски шептались о жизни, справедливости и честности. Но, несмотря на напускную живость, каждый в этой тюрьме чувствовал себя одиноким, отрешенным от всего мира и безумно несчастным.
Ближняя к выходу камера отличалась ото всех. Она была очень темной, без единого окошка. В углу стояла неудобная железная кушетка, которая скрипела от каждого прикосновения, а сбоку от нее был невысокий столик, пыльный и совсем пустой. Оттуда не доносились звуки, не было слышно даже ночных стонов, преследующих преступников, когда луна заменяла солнце на небосклоне. Порой казалось, что камера всегда пуста, но это было не так.
В ней был заперт мужчина, которого почти не выпускали на ежедневные прогулки. Его считали опасным, но, глядя на него, такая мысль не смела возникнуть даже в самом окостенелом от приказов и матов мозгу смотрителя. Мужчина был худ и бледен. Казалось, что тонкие кости просвечивают через его зеленоватую кожу, покрытую многочисленными ссадинами и длинными красными царапинами. Очень редко, когда лучик света задевал его через приоткрытую дверь, он криво улыбался во все свои немногие желтые зубы. При этом его темные глаза светились какой-то затаенной обидой, злостью на весь мир и самого себя.
- А ну заткнулись все! – крикнул усатый охранник. – Щас вам подадут ужин, а тот, кто не закроет свой рот, получит слизняка в тарелке.
- Не честно! Тебе-то платят, да и кормят до отвала, а ты на нас, бедных, отрываешься! – кто-то шепеляво возмутился.
Однако, никто ему не ответил. В воцарившейся тишине протяжно скрипнула входная дверь, создавая длинную дорожку света до самого конца коридора. Загремели какие-то тарелки, ложки, послышался звук крана с питьевой водой.
- Эй, там, в темноте! Чашку свою забери, не то без еды останешься. – смотритель стукнул ложкой по решетке. – Я с кем разговариваю?
- Ощущение, будто не со мной. – прохрипел мужчина. Он, поморщившись, вышел на свет и протянул обе руки к чашке с холодным супом. – Изволите отдать?
Усатый резко отшатнулся от решетки. На концах обеих рук мужчины не было пальцев – все они были обрублены и замотаны красными бинтами, засохшими и в некоторых местах порванными.
- Мать моя женщ-щина… Кто эт тебя так? – он протянул чашку через прутья решетки и поставил на столик.
- Люди. – Преступник грустно усмехнулся. – Правда, за дело.
Охранник покосился на него и, более ничего не говоря, пошел дальше по коридору.
На улице, хоть сидящие и не могли ее видеть, вечерело. Холодный ветерок, приносящий оранжевые листочки с теперь уже совсем голых деревьев, качал высокую жухлую траву под окнами тюрьмы. Солнце уже спряталось за ближайший холм, а , может быть, это была скала. Никто не знал точно. Из-за облака выглянул тонкий бледный месяц.
В коридоре снова стихли все разговоры. Ни у кого не было настроения на пустую болтовню или азартные игры. Именно сейчас, в конце дня, каждый отчетливо понимал свою безнадежность и принимал далеко не радужный конец жизни.
Однако, не прятался в холодной тени мужчина без пальцев. В этот вечер он придвинулся ближе к решетке и угрюмо рассматривал все, что происходит в коридоре. Вдруг, оторвав его от размышлений, тот самый смотритель присвистнул и окликнул его.
- Ты, в первой камере! Как тебя звать? – он облокотился на противоположную стену и скрестил руки на груди.
- У меня нет имени. – немного погодя, ответил преступник.
- А прозвище-то у тебя есть?
- Не давали. – хмуро сказал мужчина. – Что тебе от меня нужно?
- Хочу узнать , кто ты и что вообще тут делаешь. За что сел? – усатый, занятый чисткой ногтей, даже не взглянул на него.
- За воровство. – уж громче ответил беспалый, полностью выходя на свет.
Охранник громко захохотал, сложившись пополам. В сравнении с белой стеной позади него, его лицо казалось совершенно красным, как вареный рак или свежий налитый солнцем помидор.
- И что же ты воровал? – насмешливо спросил охранник, засовывая руки в карманы потертых джинсов. – Небось, что-нибудь крупногабаритное, что неудобно держать руками?
- Я воровал сознания людей. – тихо признался он.
Охранник присвистнул.
- Да ты, как-никак, злодей из DC, да? Почему же ты здесь, а не в психушке, парень?
- Потому что воровал, а не сходил с ума. – преступник неприятно улыбнулся.
- Да что ты заладил, воровал-воровал. – возмутился офицер. – Давай серьезнее.
- Я серьезен. – непоколебимо произнес вор, по-прежнему улыбаясь.
- В психушку тебя надо, мужик. Совсем тю-тю, я вижу. – охранник покрутил пальцем у виска и достал из кармана сигареты. Вроде бы, мальборо, но мужчина за решеткой не был уверен в своих выводах. Офицер поджег одну и сунул в рот. Пробормотав что-то на прощание, он внимательно осмотрел вора с ног до головы, пожал плечами и вышел.
- О нет, офицер, это вам в психушку надо. Скоро, очень скоро. – тихо, так, чтобы никто не слышал, пробормотал преступник и лег на кушетку, которая мгновенно прогнулась и громко заскрипела.
За окном наступила ночь, морозная и влажная. Все спали, но только в первой камере горели два злых глаза и виднелась жуткая улыбка .