- Чёрт, - Толик резко дёрнулся
- Что такое? - Бобик немного испуганно глянул на друга.
В уютной кухне горело несколько свечей. От кружек с горячим чаем поднимался едва видимый пар.
- Да вспомнил раздербаненного котом голубя у подъезда - отвратительное зрелище.
- Как говорится, приятного аппетита, - Бобик усмехнулся
- Ага
Толик повертел в руке овсяное печенье:
- Знаешь, этот несчастный голубь мне сцену из "Конармии" Бабеля напомнил.
- Вот тебе раз, - Бобик был явно удивлён, - ты всё-таки дочитал сборник рассказов?
- Угу, - небольшая пауза, - страшно всё это. Не мерзко и не отвратительно, а именно страшно. Ведь так...
- Нельзя, да? - Бобик понимающе кивнул. - Но не забывай то было военное время: границы дозволенного размылись, а смерть превратилась в обыденность. Впрочем, Бабель старался придерживаться реальности и не перегибать палку. Не совсем кстати, но ты знал, что географическая точность сборника почти идеальна, если не считать пару несостыковок в названиях?
- Нет, - Толик насупился, - как-то не до этого, когда читаешь о мучительных смертях.
- Да ладно тебе, описанное Бабелем - история, какой бы страшной она не была.
- Тем не менее, "Конармия" отнюдь не для слабонервных.
- Говорит человек, прочитавший "Парфюмера" Зюскинда, - Бобик лукаво улыбнулся.
- Ты не понимаешь, это другое! - Толик хлопнул ладонью по столу. - Там жестокость близка к эстетике в какой-то степени, оставаясь при этом неприемлемой с точки зрения морали. А у Бабеля что? Творящаяся жесть подаётся как поход в магазин. Главный герой даже будто бы не осуждает то, что видит. Он пропускает жестокость через себя и после словно стирает её из памяти.
- Разве? Мне казалось, что происходящее наоборот было шоком для героя - человека явно выбивающегося из военного мира. Он журналист, а не солдат, а потому пытается приспособиться к изменившейся жизни.
- Да, но... - Толик сжал в руках кружку. - Это поначалу, потом-то он будто прощает насилие как и окружающие его люди. Только вот самое ужасное не это, а...
- Что?
- В глубине души я понимаю, что такое отношение правильное, ведь иначе человеческая психика не справилась бы. Однако это не отменяет того факта, что читать Бабеля тяжело.
Одна из свечей потухла.
- Не могу не согласиться, - Бобик отпил из кружки, - я смотрел комментарии под аудиокнигой: многие жаловались на, как им кажется, излишнюю жестокость, из-за которой невозможно осилить сие произведение. Но такие книги показывают нам, что война отвратительна. Они идут вразрез с романтизацией вооруженных конфликтов, показывая их неприглядную изнанку. И это хорошо. А то в последнее время развелось множество диванных вояк, которые и понятия не имеют насколько тяжело видеть смерть и, как бы иронично не звучало, жить рядом с ней изо дня в день.
- Да уж, эти люди точно не читали "Конармию", - Толик выглянул в окно - приближался вечер.
Потухла вторая свеча.
- Если же вернуться к теме жестокости, то у Бабеля она, считай, историческая и поучительная: отражает действительность и вызывает отвращение к войне. А вот в "Парфюмере" это явление я бы назвал эстетическим и психологическим, - Бобик задумчиво размешивал чаинки на дне кружки, - иногда убийство превращается в своего рода искусство. Наблюдение же за этим даёт читателю новый, недоступный ему в реальности, эмоциональный опыт.
- А если кто-то захочет этот опыт повторить в жизни? - Толик уже поставил свою кружку в раковину.
- Хороший вопрос. Однако во-первых, подобное вряд ли произойдёт. А во-вторых, это значит, что человек изначально был предрасположен к такого рода преступлениям. Книга же просто вскрыла уже имеющуюся "особенность" индивида. То же могли сделать кино, телевидение и всё что угодно. Даже растерзанный голубь у подъезда, - Бобик протянул другу пустую кружку.
- И многострадальные видеоигры, - Толик отправил посуду в раковину.
- И они тоже.
Начинало светать.
- Будем зажигать свечи? - Толик указал на стол, где в окружении потухших братьев блестело одинокое пламя.
- Пойдём лучше спать, - Бобик скрылся в своей комнате-кабинете.
Толик пожал плечами и затушил свечу.
Первый луч Солнца коснулся Земли.
