/Публикация журнала «Юность», Любовь Краваль/
Рисунки Пушкина, которыми испещрены все его рукописи, всё более и более привлекают к себе исследователей. Одних они привлекают своим мастерством. По словам художника Н.В. Кузьмина, «от такой уверенной линии, от такого безукоризненного выдержанного «темпа» не отказался бы любой мастер штриха».
Мастерски исполненная галерея современников Пушкина –одного этого достаточно для самого пристального изучения его графики. А так как портрет – это всегда отношение художника к портретируемому, то пушкинские рисунки бесценны, потому что взаимоотношения Пушкина с современниками есть значительнейшая часть его биографии, каждый штрих которого нам бесконечно дорог.
Но что особенно важно – в зарисовках Пушкина нет (или очень мало) случайного, несущественного, в них каждая деталь обдуманна и «работает», его зарисовки – это род графического дневника.
Великий знаток пушкинской графики Абрам Эфрос первым указал на это и дал точный ориентир для своих последователей: «Центр тяжести ныне перемещён в раскрытие содержания рисунков. Их пора уже читать, как научились читать черновики пушкинских стихов. Надо исходить из положения, что графика его рукописей – это дневник в образах, зрительный комментарий Пушкина к самому себе, особая запись мыслей и чувств, своеобразный отчёт о лицах и событиях; это второй план, у которого свой материал, своя система».
Большой вклад в расшифровку пушкинских рисунков внесли, кроме Эфроса, Т.Г. Цявловская, Б.В. Томашевский, Л.Ф. Керцелли и другие талантливые исследователи. Т.Г. Цявловская открыла, например, что зарисовки пистолетов в рукописях есть непременный знак дуэльной ситуации в жизни поэта. А это значит, что поэт использовал рисунок в качестве дневниковой записи.
Очень трудно иногда прочитать мысль Пушкина в его графических набросках, но надо пытаться, следуя указаниям Эфроса. «Если привыкнуть к его приёмам и изучить примеры, - пишет он, - можно научиться распознавать, кого именно он нарисовал, а сопоставление дат и фактов позволяет установить, при каких обстоятельствах это было сделано и чем изображённое лицо привлекло внимание поэта. Тем самым пушкинская графика получает своё особое место в ряду документов и сплошь да рядом говорит то, чего Пушкин почему-либо не выразил словами или не доверил им».
Попробуем и мы, следуя этим наставлениям, рассмотреть один рисунок. Разговор о нём можно озаглавить:
Q.S.F.D.Y. «Душа! Я пророк, ей-богу пророк!» (Из письма Пушкина Плетнёву от 4 декабря 1825 г.)
Среди всего графического наследия Пушкина этот рисунок выделяется своей цельностью, законченностью. Диагональная композиция подчёркивает стремительность, единый порыв, отражённый в лицах, медальную чеканность обликов.
Портретов пять. Над ними пять букв: Q. S. F. D. Y. Напрашивается предположение, что пять букв имеют отношение к пяти портретам и как бы озаглавливают группу. Зашифрованная, запрятанная меж их голов секира - символ казни – ограничивает круг поисков.
Первый портрет легко отождествляется с Сергеем Муравьёвым-Апостолом. Благородство черт выражение спокойной силы и вместе мягкости, сильная, напряжённая лини носа с чуть оттянутым вперёд кончиком, красивый изгиб рта, теплящегося в полуулыбке, некоторая поэтическая неопределённость взгляда, наконец, форма лба. Подбородка – всё соответствует акварельному портрету работы Н.И. Уткина 1819 года, известному нам также по литографии Скино. Добавлено что-то и от личных впечатлений: густые кудри лежат естественно, подчёркнута некоторая припухлость. Верхнего века, усиливающая выражение мягкости. Он здесь такой, как и в собственных стихах:
Задумчив, одинокий, Я по земле пройду, незнаемый никем. Лишь пред концом моим, внезапно озаренный, Узнает мир, кого лишился он. (Перевод с французского Михаила Лунина, троюродного брата С. Муравьёва-Апостола). Среди букв ему соответствует S - Serge- Cерж.
Стало быть, в буквах зашифрованы не фамилии – имена. На букву Q старые французские словари предлагают всего два имени – Quentin, Quadrat, Квентин, Кондрат. И тогда понятно, что первый, нижний портрет – портрет Кондратия Рылеева. Мы бы узнали его и без расшифровки букв, по рисунку, приписываемому Кипренскому (удлинённый овал, тяжеловатая прямая нижняя челюсть, косой – конский - вырез ноздри, выпуклость век, плавная изогнутость верхней губы, причёска, чёрный фуляр), если бы не были во власти, хорошо известных нам пушкинских зарисовок Рылеева 1825-1826 гг., не согласующихся с этим изображением.
Но пушкинский гений никогда не был рабом даже собственного гения, и, если ему представлялась какая-то мысль, открывалось что-то новое в лице или человеке, он, конечно, не ставил себя в зависимость от раз созданной им схемы.
Портрет Рылеева в пятёрке имеет право отличаться от позже явившегося в пушкинских рукописях стереотипа потому, что он был первым и при этом «парадным» изображением (все пятеро здесь представлены в апогее своей мужественной и героической красоты, как бы для барельефа), тем более что Рылеев, как мало кто другой, имел разительное отличие своего «поэтического лица» от прозаического. Это замечали все, кто знал его, в частности вот суждение Михаила Бестужева: «Он бал нехорош собою… но когда он попадал на свою любимую тему – на любовь к родине – физиогномия его оживлялась, чёрные, как смоль, глаза оживлялись неземным светом… его лик, как луна, бледный, но озарённый каким-то сверхъестественным светом, то появлялся, то исчезал в бурных волнах этого моря, кипящего различными страстями и побуждениями».
Портрет Рылеева в «пятёрке» представляет его нам поэтически: передана мгновенная подтянутость напрягшихся линий, вдохновенность лица, искристость глаз. Позднейший стереотип изображает Рылеева прозаического: линии обмякли, овал сплющился неподвитые волосы упали неряшливыми прядями. Настойчивость именно этой «формулы» в зарисовках Пушкина вызвана, может быть сближением черт Рылеева с чертами Робеспьера и, таким образом, свидетельствует о переосмыслении Пушкиным роли Рылеева в освободительном движении.
Третий верхний портрет – Якушкин, все его портреты тождественны с пушкинской зарисовкой; более всего похож рисунок М. Назимова. Следовательно, последняя буква, начертание которой неясно и в которой исследователи видели J, H, L, V, - есть буква J - Jean – Жан. Он не взошёл на эшафот, но, несомненно был из самых отчаянных: добровольно взятая на себя роль цареубийцы (Меланхолический Якушкин, казалось молча обнажал, цареубийственный кинжал») вела его прямо к смертной секире, и разве что игра судьбы, стечение обстоятельств переиграли его жертвенное предназначение.
Верхний средний портрет наделён чертами слишком своеобразными, чтобы не отыскать его в галерее современников Пушкина: характерная складка полноватых стиснутых губ; прямой отвесный коротковатый нос составляет почти одну линию со лбом, чуть надламываясь пониже уровня бровей; характерная «спущенная» (оттопыренная вниз) ноздря; наконец, овал, залысины, чуть вкось поставленные глаза и выражение «завалишинское»: «недоступный, гордый, чистый, злой». Дмитрий Завалишин. И буква D имеется среди пяти.
По словам писателя С.В. Максимова, Завалишин ему рассказывал о своих встречах с Пушкиным у Рылеева и братьев Кюхельбеккеров в начале 1820 года. Портрет Завалишина в этой пятёрке подтверждает эти свидетельства. Именно под впечатлением 1820 года в Завалишине можно было предположит будущего героя и даже лидера движения. В 1820 году Завалишин был чрезвычайно интересной и многообещающей личностью.
Чуть не ребёнок, он преподаёт в морском корпусе высшую математику, механику. Астрономию, высшую теорию морского искусства, самостоятельно изучает языки, производство искусств и ремёсел, посещает лекции. Обсерваторию, библиотеки. Заводы. Мастерские – готовит себя к поприщу высокому. Оратор, моралист, аскет, он требует от товарищей соблюдения «чистоты жизни", трезвости и воздержания, первых условий, чтоб жить свободным и достойным свободы».
В его голове зреют необычайные прожекты, он чувствует в себе силы и готовность на первые роли. От которых рукой подать до виселицы. А коль скоро Пушкин видел такого вот Завалишина, то понятно и помещение его портрета в этой медальной пятёрке.
На пятый портрет остаётся буква F. На французскую F немного найдётся имён из окружения Пушкина Из декабристов корнет – Флориан Ржевусский, лекарь 2-й армии Фердинанд Богданович Вольф и Флегонт Миронович Башмаков. Два последние боле всего могут привлечь наше внимание.
Друг Пестеля. Ф.Б. Вольф, и друг С. Муравьёва-Апостола, Ф.М. Башмаков, оба деятельные члены Южного общества. «…доктор Вольф был известен ещё в Союзе благоденствия решительностью своих политических мнений: он единственный не выражал опасений по поводу будущих народных восстаний, крови и междоусобий, грозивших повторением «ужасов французской революции» (М.В. Нечкина). Ф.М. Башмаков, бывший артиллерийский полковник, разжалованный в солдаты за растрату казённых сумм с зачислением в Черниговский полк, известен дружбой и доверенностью Сергея Муравьёва, который поселил его на своей квартире и первые поручения - известить 8-ю артиллерийскую бригаду о мятеже Черниговского полка и призвать к восстанию – даёт именно Башмакову. Человек неуёмных страстей, солдат-полковник, «под бурей рока твёрдый камень, в волненьях страсти – лёгкий лист», не исполнил поручения, засев в трактир и проиграв там в карты. Но это не помешало. Однако, Матвею Муравьёву-Апостолу вписать Башмакова в список заговорщиков д е в я ты м по списку.
Равно известно, чтобы Пушкин был знаком с тем или другим. Но «неизвестно» - не означает: «не было». Ни Кишинёв, ни Киев, ни тем более Одесса 20-х годов не дают оснований для исключения кого бы то ни было из «южан» из возможности общения с ними поэта.
Наконец, иконография обоих равно неудовлетворительна: престарелого Башмакова представляет слабый рисунок М. Знаменского, доктора Вольфа – неуверенный портрет маслом Н. Бестужева. Более для отождествления не имеем мы ничего. Частичное сходство с F из пушкинской пятёрки можно заметить в обоих, хотя лично я от даю предпочтение Башмакову, - по романтичности и страстности облика, по «набычившемуся» взгляду, по жёсткой точке в глазу, по объёмности головы и мощности посадки её («престарелая» шея «ушла» в плечи), - впрочем, судите сами. Последнего слова о последнем портрете покамест сказать нельзя.
Остаётся добавить. Что рисунок сделан в октябре 1823 года. Что ж это означает? Означает ли это, что Пушкин был пророком, как он иногда о себе дум ал и говаривал, и в октябре 1823 года уже провидел казнь декабристов? Что ж удивительного. – её предвидели и сами декабристы.
Известно мне: погибель ждёт Того кто первый восстаёт На утеснителей народа Судьба меня уж обрекла. Но где, скажи, когда была Без жертв искуплена свобода? Погибну я за край родной,- Я это чувствую, я знаю…-
Так писал Рылеев в «Исповеди Наливайки». Но вернёмся к рисунку. Я его «рассказываю», я говорю, что Рылеев – это Рылеев; что секира – это секира; что касается она между прочим, голов Рылеева и С. Муравьёва-Апостола, именно тех из пяти, которые впоследствии были казнены. Я говорю ещё, что буквы над рисунком «именуют» портреты и что принцип соотнесения букв с портретами имеет свою неправильность (шифр) и свою логику (ключ к шифру): первая буква соответствует первому нижнему портрету, вторая – первому верхнему и т. д. (нижний – верхний, нижний – верхний, последний). А над загадкой этого пушкинского рисунка ещё предстоит думать.
К публикации подготовил Борис Евдокимов