Шла середина 1984 года. Я лежал в Киевском окружном военном госпитале в отделении гнойной хирургии, полтора месяца или чуть дольше.
Меня давно пора было выписать и отправить обратно в часть, в Бровары, нести, или как говорили тогда в войсках, тащить службу дальше. Но я остался единственным ходячим больным на всё отделение, а кому-то надо было приносить из столовой за обеды-завтраки-ужины для лежачих.
Лежачие - вся остальная часть отделения. В гнойной хирургии лечили "афганцев". Каждую неделю в Киев из Ташкента прилетал самолёт с "трехсотыми" - ранеными. Особенно много было подорвавшихся на минах, без ноги. Кому-то ногу ампутировали уже здесь, в госпитале. Не все выживали, и тогда мы с ходячим бойцом из другого отделения, этажом выше, везли бывшего "трехсотого", поменявшего свой порядковый номер на 200, в госпитальный морг. Лицо "двухсотого" было прикрыто, а мёртвые ноги торчали из-под клеёнки, к большому пальцу была привязана бирочка.
Лукавость военно-полевой нумерологии присутствовала во всём. Лежачие были условно лежачими: многие ходили, опираясь на костыли, другие, с двумя подживающими культями, ездили на инвалидных колясках и даже устраивали на них соревнования на скорость, когда в отделении не было врачей. На выходные оставались только дежурные сёстры, и тут начинался праздник безногих выздоравливающих инвалидов, запертых в клетку своего нового тела, своей новой негаданной судьбы.
Они хотели забыть и про тело, и про судьбу, они хотели пить водку, вино, пиво, а на бульваре Леси Украинки, по соседству с госпиталем, был магазин, где всем этим торговали.
Но инвалиды не могли туда добраться - и шёл я, единственный ходячий.
Я одевался в свою униформу - джинсы, батничек, итальянские ботинки - всё это были вещи "афганцев", купленные ими в военторге. "Афганцам" за пролитую кровь платили импортными вещами, которых было не найти в обычных советских универмагах. "Афганцы" отдали их на время мне, чтобы гонец за бухлом имел приличную упаковку.
Выбор спиртного в магазине на бульваре Леси Украинки был огромен по тем временам. Водка "Столичная", "Пшеничная", "Тройка", "Посольская". Были настойки. Были марочные вина. Рядом с магазином стояла бочка с пивом, на разлив. Наверное, впервые за все годы прожитой к тому времени жизни я видел такое алкогольное изобилие. Но заказ был, как правило, простой - "что-нибудь покрепче".
Ходячий я доставлял покупки в госпиталь, пролезая через дыру в заборе. Выздоравливающие инвалиды выбирались во внутренний дворик и рассаживались на зелёную траву, покрывавшую холм, который вёл к дырявому забору. И разливали по первой. Разливали по второй. Разливали по десятой.
Они пели песни. Там, на зелёном киевском госпитальном холме я впервые услышал и выучил наизусть эти дымящиеся от тоски и обречённости слова:
Бой гремел в окрестностях Кабула,
Ночь светилась всплесками огня.
Hе сломало нас и не согнуло,
Видно, люди крепче, чем броня.
Потом все засыпали - здесь же, на траве. Потом просыпались - день катился за полдень, и меня снова посылали на бульвар Леси Украинки.
И опять разливали по первой. Разливали по второй. Разливали по десятой. А день катился к вечеру.
Среди "афганцев" попадались самострельщики - те, кто прострелил себе ногу из табельного оружия, чтобы сбежать из Афгана, сбежать с войны. Опознать самострельщика было проще простого: ему полагалась другая диета, та же, что и больным солдатам, служившим здесь, в Союзе, а не усиленная, как "афганцам", раненым врагами. Самострельщиками брезговали. Даже салабоны, отслужившие полгода и меньше.
Стояла жара, водка, пиво и вино отключали мозги, зато включали какой-то прежде не работавший радар, который позволял заранее засечь опасность. В этом госпитале меня могли зарезать - один раз пьяный до беспамятства инвалид выхватил нож и размахивал у меня перед лицом; я оставил здесь ногтевую фалангу указательного пальца; а однажды я с утра выбрался из-за забора и весь день ходил по Киеву, провалившись в городскую свободу и геометрию кварталов. Это время, как потом мне сказали, называлось поздним застоем - непредсказуемое в своём необещании перемен, тревожное, пьяное, гнойно-хирургическое. До дембеля оставалось десять месяцев.