Биография Марии Ивановны Лопухиной умещается в пяти предложениях. Но благодаря стечению обстоятельств графиня до сих пор — одна из самых известных женщин России 18 века. Интересно, оценила бы эту посмертную славу сама Лопухина.
Портрет 18-летней девушки в тунике с высокой талией на фоне васильков и колосков вы встретите в зале № 7 Третьяковской галереи. Эта работа Владимира Боровиковского (1797 год) не нуждается в представлении, ведь в советские годы её печатали на марках и календарях — верный способ добраться до миллионов глаз.
Но сама героиня портрета прожила, как бы это сказать, ничем не примечательную жизнь — особенно на фоне бурных биографий её ближайших родственников. Её прапрадед Иван, первый граф Толстой, был при Петре I главой Тайной канцелярии — это он занимался возвращением в Россию беглого царевича Алексея, сына Петра. Её двоюродный внучатый племянник Лев написал «Войну и мир». Отец Марии Иван Андреевич, как говорят, был влиятельным масоном.
А, например, Федор по прозвищу Американец, родной брат Марии, главный герой московских сплетен начала 19 века, «был человек эксцентрический, и во всём любил одни крайности» (из записок Фаддея Булгарина). Проще говоря — был картёжником, плутом, задирой, дуэлянтом (угробившим в поединках 11 человек) и вруном.
Отправившись в 1803 году в первую русскую кругосветную экспедицию под руководством Ивана Крузенштерна, он быстро стал главной головной болью этого предприятия. Например, граф Фёдор запустил своего ручного орангутана (!) в каюту Крузенштерна, где обезьяна залила чернилами бесценные записи капитана. Или, напоив судового священника, приклеил его бороду к палубе сургучом с казённой печатью, а когда несчастный очнулся — уверил того, что печать ломать нельзя, это измена. Бороду пришлось отрезать.
Судовой журнал кругосветки полон записей о проделках графа. Вот, скажем, 4 января 1804 года: «Толстой поймал шляпой, как бабочку, живого колибри, после того как выстрел оглушил птицу». В общем, когда в середине пути экспедиция проходила мимо русской Камчатки, Фёдора Ивановича ссадили на берег.
Сам Толстой рассказывал, что после этого пробрался на Аляску, жил среди тлинкитов и те даже умоляли Фёдора Ивановича стать их королём (но граф был патриотом и добрался через всю Евразию до Москвы, где и осел). В подтверждение своих слов он демонстрировал диковинные татуировки на теле, других доказательств у графа не было.
А сама Мария Ивановна выросла в отцовском имении в Кологривском уезде Костромской области. В 18 лет была выдана замуж за камергера Степана Лопухина. Получила от него в подарок этот самый портрет кисти модного живописца Боровиковского. В браке была, по воспоминаниям современников, не очень счастлива. Спустя шесть лет умерла от чахотки. Я обещал пять предложений — вот они. Всё.
Нет, не всё. После смерти к Лопухиной вдруг пришла слава. Кто-то распустил по Москве зловещие слухи: то ли в гибели девушки повинен сам портрет, отнявший ее жизненные силы; то ли в картине теперь живет неупокоенная душа, которую туда заточил отец Марии. Так или иначе — если юная незамужняя девиц посмотрит на картину вблизи, то в скором времени она скончается. На пике слухов число «погибших после взгляда на портрет» шло на десятки.
Подозреваю почти до уверенности, что автором этой «чёрной легенды» был всё тот же Фёдор Толстой-Американец. По крайней мере, именно этому проказнику достался в наследство портрет, силами «неизвестных сплетников» становившийся с каждым годом всё более знаменитым.
После смерти Американца картина перешла его дочери Прасковье. В конце 1880-х годов заглянувший к Прасковье в гости Павел Михайлович Третьяков понял, что это, в общем-то шедевр — и полотно окончательно стало легендой: Третьяковская галерея, экскурсии школьников, календари, марки. Вот бы удивилась сама Мария Ивановна, узнав, что через два века после смерти её портрет помещают на письма в неведомой стране со свистящим названием.
И что главными в жизни Марии Лопухиной стали те два дня осенью 1797 года, когда она позировала Боровиковскому.
Ещё, небось, ленилась и капризничала.