Одна из первых публикаций Кинга, в которой писатель даёт советы начинающим писателям. Опубликована в 1980 году.
Некоторые критики обвиняют меня в том, - а это всегда звучит как обвинение - что я пишу для кинематографа. Это не так, но полагаю, что эти слова в какой-то мере можно оправдать : на сегодняшний день все мои романы проданы для экранизации. Считается, что подобного не добиться, не стремясь к этому, но, как некоторые из вас могут подтвердить, такие вещи редко являются результатом сознательных попыток.
И сейчас вы спросите, почему этот парень болтает о кино, когда должен рассказывать о писательстве? Я скажу, почему. Я говорю о кино, потому что как для фильмов, так и для художественных произведений большое значение имеет образ - яркая картинка, блестящая в глазах, или возникающая в воображении. Я могу предположить, что продал свои романы для экранизации не потому, что для этого их написал, а просто потому что в них присутствуют элементы живых образов, привлекающих тех, кто создает эти фильмы - тех, кому часто важнее увидеть, чем вообразить.
Романы - это не просто образы. Это идея, сюжет, стиль, общая атмосфера, изображение героев и десяток других вещей, но именно образы чем-то выделяют книгу, позволяют ей ожить, засиять. Когда я даю советы по писательству, то люблю повторять, что вся софистика художественной литературы должна вытекать из истории - простого изобретения пещерного человека ("Я шел по лесу, когда тигр прыгнул на меня..."), которое завораживало его слушателей, сидевших ночью у костра - возможно, он даже получал лишний кусок мяса в награду за свои усилия, если это была хорошая история, первый писательский гонорар! Но я также считаю, что история берет начало в образах: яркое описание места и времени, глубина произведения. И здесь писатель всегда на шаг впереди режиссера, которому, возможно, придется ждать подходящей погоды, правильного света или подбирать нужный объектив (а когда реальность отступает, как часто бывает в моих книгах, он должен будет прибегнуть к спецэффектам).
Откуда берутся образы? Есть и более скучный вопрос, который всегда возникает после появления образа: Что он означает? А есть вопрос лучше и полезнее: Какие мысли он у вас вызывает?
Иногда начинающие писатели говорят мне: "Я знаю, что имею ввиду, но описать не могу". Что обычно означает: "Я не могу создать этот образ, потому что и сам до конца его не представляю".
Пример: Начинающий писатель может использовать фразу - "Дом был старым и жутким" - и оставить ее а таком виде, потому что понимает, что в ней нет настоящей силы и реалистичности, но не знает, как это исправить. Писатель чувствует, что с фразой "Дом был старым и жутким" что-то не так, но он или она не совсем понимает, что именно. Похоже на то, когда ужасно чешется спина в месте, где ты просто не можешь ее почесать. И я скажу вам, в чем проблема "жуткого старого дома". Это не образ, это идея. У идей нет эмоционального накала, они нейтральны. А теперь взгляните на отрывок одной из первых глав моего романа "Салимов Удел".
Сам дом глядел вниз, на городок. Такой же огромный, нелепой планировки, оседающий и покосившийся. Беспорядочно заколоченные окна придавали ему тот зловещий вид, какой присущ всем старым домам, долго простоявшим пустыми. Непогода стерла краску, и дом приобрел однообразный серый цвет. Метели сорвали не одну чешуйку черепицы, а обильный снег отогнул книзу западный угол главной крыши, отчего дом казался сутулым и сгорбленным. Справа к столбику перил был приколочен знак: "Посторонним вход воспрещен".
Нигде в этом абзаце дом не описывается, как "жуткий"; самое близкое по значению слово - "зловещий" - я употребил для описания заколоченных окон. Если у меня все вышло правильно, читателям не нужно давать слово "жуткий", оно само придет им в голову.
Теперь вам на ум могут придти детали, отсутствующие в данном описании (я использую это слово вместо слова "образ" неслучайно - читайте дальше и вы поймете почему). Как выглядит дорожка, ведущая к дому? Сколько в нем этажей? В каком стиле он построен - Жакоб? Викторианский? Есть ли подъездная дорожка? Гараж? Флюгер на крыше? В этом описании нет подобных деталей - их туда привносит сам читатель.
Дело в том, что чрезмерное описание не способствует возникновению образов - полный прилагательных словарный запас вашей печатной машинки не станет решением этой проблемы. Хороший художник может изобразить девичью красоту, набросав всего несколько линий за пару минут - изгиб щеки, волнообразная линия ниспадающих волос, наклон глаза. Художник может трудиться над картиной неделями или месяцами и больше ничего не достигнуть, или даже добиться меньшего своей излишней работой.
Если я и могу сказать что-то важное писателям, все еще осваивающим это ремесло, так это то, что образы появляются не под их пером, а создаются в воображении читателя. Описав все, вы предоставите словесную фотографию, а обозначив самые живые моменты, важные для вас как для писателя, вы позволите читателю превратить ваш скетч в портрет. С тех пор, как "Салимов Удел" был опубликован несколько лет назад, я успел увидеть около трех дюжин различных изображений дома Марстена. И основой для всех них служил тот короткий абзац, который я цитировал выше. Они все разные, но ни одно из них не совпадает с моим собственным видением этого дома - а другого у меня и быть не может.
Стало быть, хорошее описание создает образы. Вопрос, который всегда следует за этим: "Как я узнаю, что мне включить в описание, а что опустить?" Ответ на этот вопрос прост, но применить его трудно: Оставьте все, что производит на вас самое сильное впечатление, то, что вы наиболее отчетливо можете себе представить, а все остальное отбрасывайте.
Глаза передают образы в мозг. Если нам нужно донести образ до читателя, у нас должно быть что-то вроде третьего глаза - глаза воображения и памяти. Писатели, создающие плохие описания, либо не создающие их вообще, не видят этим третьим глазом. Другие же открывают его, но используют не в полную силу. Вот абзац из "Сияния", который до сих пор мне нравится (забавно, как отношения с книгами сходят на нет; как с людьми, с которыми ты однажды прошел долгий и не очень приятный путь, обещал не пропадать, но пропал. И все же, в каждой книге, которую я написал, есть несколько абзацев, с которыми я все еще в дружеских отношениях, и это один из них).
Бывало, отец хватал его на руки, и Джек взмывал ввысь с головокружительной скоростью, настолько быстро, что он, казалось, мог почувствовать, как воздух давит ему на голову, словно свинцовая шапочка, всё выше и выше, и оба кричали: "Лифт! Лифт!"; случались вечера, когда отец был настолько пьян, что не успевал вовремя сдержать рывок своих железных рук, и тогда Джек летел, подобно живому снаряду, прямо через отцовскую голову с ровным ёжиком волос и грохался на ковёр у него за спиной; но в другие вечера отец качал его, а Джек хохотал, как сумасшедший, проносясь сквозь облако влажного дыхания отца, которое пахло пивом, крутился, вертелся и трясся в воздухе, словно смеющаяся тряпичная кукла и, наконец, приземлялся на ноги, икая от счастья.
Я видел, как эта сцена разыгрывалась у меня в голове; я увидел её своим третьим глазом столь же ясно, как сейчас вижу перед собой тёмно-зелёную пишущую машинку с чёрными клавишами и белыми буквами. Это был образ, который я до нужной степени трансформировал в описание, а затем отправил читателю. Вот детали, которые произвели на меня самое сильное впечатление: 1) Необычное ощущение тяжести на голове мальчика во время взлёта (не давление воздуха, конечно, а действие гравитации); 2) огромные руки его отца (светлая кожа, тонкие светлые волоски и веснушки, хотя ничего из этого не вошло в описание) 3) отцовская короткая стрижка; 4) этот запах пива, который ни с чем не спутаешь, точно так же, как запах уксуса, лимона или роз. И из всех этих деталей отчётливей всего я ощущал запах пива и видел, как мальчик смотрит вниз на короткую стрижку отца, видя белую кожу под щетинистыми волосами.
Я опустил некоторые детали – светлую кожу, веснушки, коридор, где отец с сыном играли в Лифт, сделанную из гильзы снаряда стойку зонтов, стоявшую неподалеку – потому что они не усиливали образ. Возможно, читатель добавил от себя другие детали: лампа, отбрасывающая на стену тени отца и сына; звук телевизора или радио, доносящийся из другой комнаты. Но идея образности заключается в том, чтобы нарисовать не абсолютно полную картину (это удел фотографов, а не писателей), а достаточно полную, чтобы в ней чувствовалась глубина и настроение. И писатель должен верить в свою способность передавать образы настолько, чтобы вовремя остановиться, потому что, как мы знаем, наслаждение от чтения романов, с которым не сравнится наслаждение от просмотра фильмов, заключается в том, чтобы домысливать, чувствовать, как фантазия раскрывается, словно цветок, неповторимый для каждого. У читателя есть свой собственный третий глаз; задача писателя - дать ему увидеть картину.
Слишком многие начинающие писатели считают, что должны взвалить на себя всю работу по созданию образов; стать для читателя собакой-поводырём. Это неправильно. Используйте яркие глаголы. Избегайте пассивного залога. Избегайте клише. Пишите точно по сути и со вкусом. Опускайте ненужные слова. Большая часть этих правил - и ещё четырёх сотен, о которых я не упомянул - начнут работать автоматически, если вы прямо сейчас пообещаете себе две вещи: Первое, не оскорблять внутреннее око своего читателя и - второе - увидеть что-то прежде, чем об этом написать.
Последнее означает, что вы, возможно, обнаружите, что пишете медленнее, чем раньше, когда вы передавали идеи ("Дом был старым и жутким") через образы. Первое может означать, что вам придётся более тщательно переписывать своё произведение, если вы заметите, что, перестраховываясь, чрезмерно увлеклись описанием. И тогда вам придётся достать старые садовые ножницы, нравится вам это или нет - и начать обрезать всё лишнее, добираясь до сути.
Предположим, вы хотите описать (и, следовательно, создать образ) дождливый день в большом городе, и, предположим, вы хотите передать читателю мрачное настроение. Когда вы прочтёте это предложение, откиньтесь назад - да-да, в буквальном смысле - и представьте этот город, этот дождь, это настроение.
Нет, вы открыли глаза слишком рано. Закройте их и попробуйте снова - дайте себе секунд тридцать, возможно, даже минуту. Давайте, приступайте.
Как далеко простирается ваш взор? Вы видите линию горизонта? Множество зданий? Вы смотрите с высоты? Вы видите людей? Мужчин, придерживающих шляпы, слегка наклонившихся вперёд? Ветер, который раздувает их плащи? Женщин под зонтами? Брызги воды из-под колёс такси? Это всё хорошо; в таком описании заключается самая суть образа. А теперь давайте сфокусируем ваш взгляд в одной точке; предположим, я прошу вас представить всего лишь один перекрёсток этого серого, мрачного, залитого дождём города. Сейчас три час пополудни, и льёт как из ведра - вы только посмотрите! Вдобавок, ещё и понедельник - ну совсем кошмар! А теперь снова закройте глаза, на этот раз на целую минуту, и представьте, что происходит на этом перекрёстке. А если будете подглядывать, никогда не попадёте в Гильдию Писателей. Раз, два, три - поехали!
Вы увидели это? Проехавший автобус, который обрызгал женщин, заставив их отскочить от края тротуара? Лица людей, которые безразлично смотрят по сторонам или стоят, уткнувшись в газеты. На задней стороне автобуса была реклама джинс - наклонившаяся девушка и рекламный слоган, еле читаемый сквозь дождь: "THE END JUSTIFIES THE JEANS". ( "THE END JUSTIFIES THE JEANS" - дословно - «Зад оправдывает джинсы», аллюзия на фразу Маккиавелли "THE END JUSTIFIES THE MEANS" - «Цель оправдывает средства» ) Вы увидели навес над маленьким бакалейным магазинчиком, с которого стекают потоки дождевой воды? Услышали шум воды, падающей сквозь канализационную решётку? А когда машины тормозили перед светофором, вы увидели свет задних фар, отражающийся от тротуара в виде длинной алой полосы? Заметили мужчину, укрывшегося от дождя газетой?
Возможно, не всё. Возможно, совсем ничего. Может вы увидели что-то другое, не менее интересное: может быть, даже конец всей истории - мужчину, который бежит под дождём, оглядываясь через плечо или ребёнка в жёлтом дождевике, которого вдруг запихнули в машину с дипломатическими номерами. А может вы увидели просто образ. Но поверьте: если вы увидели образ, вы сможете перенести его на бумагу. Сомневаетесь? Тогда прямо сейчас садитесь за печатную машинку и запишите всё, что вы увидели. Вы узнаете это чувство: писательство - это повторное переживание, и когда вы начнёте писать, образ будет становиться ярче и прекраснее в своей чистоте.
Напишите один абзац, напишите другой, а затем дайте кому-нибудь прочитать о дождливом понедельнике в большом городе. Или, если вы сумели ухватить конец ниточки этой истории, идите вдоль неё пока она не закончится. Следуйте за бегущим мужчиной или загляните в машину и узнайте, что там, внутри: посмотрите, кто схватил этого ребёнка и попробуйте узнать, почему. Вам это под силу, если вы широко раскроете свой третий глаз.
И последнее: не увлекайтесь образами чрезмерно. Ваши глаза видят всё, но разум должен принять решение, что из этого сохранить, а от чего избавиться. "Всегда вставай из-за стола капельку голодным", - говорила мне моя мама, - "и ты никогда не станешь чревоугодником, Стиви." То же самое верно и для образов. Когда третий глаз видит хорошо, руке не терпится записать всё увиденное. Если вы пишете художественную прозу, вы не должны перегружать читателя. Помните, что из образа рождается история, а из истории рождается всё остальное. А кроме того - что величайшее удовольствие писателя в том, чтобы видеть, не упуская ничего.
Взор этого глаза - того, который внутри - простирается до бесконечности. Это всё равно, что получить в своё распоряжение целый парк развлечений с бесплатными аттракционами.