Мы так любили друг друга, что я не мог дышать, спать, мне хотелось выть и плакать, когда ее не было рядом. Она – это я, как одно сердце, дыхание, как… Слов не хватает.
Но настал момент, когда я понял, что растворился в ней настолько, что перестал быть собой. Я чувствовал то, что чувствовала она, своих желаний, чувств у меня не осталось. Я жил ею и для неё.
И однажды я решил уйти. Да, не удивляйся. Даже очень любящий человек может уйти вопреки всему.
Я собрал всё необходимое, что было только моим, никогда не принадлежало ей. Чтобы даже самая мелкая деталь не напоминала её.
Я не взял ничего, что могло хранить тепло её рук, помнить запах, связывать с ней.
Я надел серое тяжёлое пальто, напоминающее шинель, шапку, взял сумку через плечо. На улице стоял снежный ветреный февраль. Она поправила мой шарф. Ее нежные пальцы, словно случайно дотрагивались до моего подбородка, губ. Я не выдержал такой муки. Взял её руки за тонкие хрупкие запястья, чтобы остановить пытку. И мы застыли вот так, друг напротив друга. Я держал ее запястья и смотрел сверху вниз на запрокинутое лицо. Ее большие глаза потемнели, в них стояли слезы.
Я подумал, каким она видит меня в этот момент сквозь дрожащие слезы? Расплывчатым? Искаженным? Как сквозь увеличительное стекло или наоборот? Ведь вода — это своего рода лупа или линза. Глупые мысли, когда внутри все дрожало, трещало и рвалось на части.
Мне даже показалось, что она увидела мои мысли, почувствовала их, моё состояние. Поэтому не задавала вопросов, почему я ухожу. Просто стояла и смотрела запоминая. Ее глаза впитывали каждую мою черточку, каждую впадину, каждый волосок на лице.
Вдруг её веки слегка дрогнули, и слезы побежали по щекам, оставляя мокрые дорожки. Одна слезинка обгоняла другую… Потом веки дрогнули снова, и новые капли быстрее потекли по уже проторенному пути, огибая крылья носа, затекая в уголки губ и застревая там.
Я наклонился и прижался губами к уголкам её рта. Потом облизал свои солоноватые губы. Горло перехватило спазмом, я не мог дышать, сердце защемило так, что вот-вот остановится и не сможет больше качать кровь. Я замер, прислушиваясь к себе, чувствуя на языке вкус ее слёз.
Она привстала на цыпочки и прижалась своими солеными губами к моим. Я сделал судорожный вздох. С удивлением и облегчением понял, что могу дышать. Я отпустил ее руки и сделал шаг назад. Если бы еще мгновение я остался стоять рядом, я бы уже не смог уйти. Никогда. Я снова стал бы ее рабом, рабом своей любви. Она опустилась, стала опять маленькой и беззащитной. Ее руки безвольно висели по бокам хрупкого тела.
Мне показалось, что она сейчас упадет или сложиться как книга, которую раскрытой оставили стоять. Но нет. Она не упала. Только смотрела не отрываясь. Слезы вытекли, лупа исчезла, она видела меня таким, какой я есть.
Я сделал ещё один шаг назад, потом ещё один. Ее глаза манили, не отпускали. В какой-то момент мне показалось, сейчас она что-то скажет. Ее губы раскрылись чуть-чуть…
Я повернулся к ней спиной и выбежал из комнаты в снежный февраль, чтобы никогда не возвращаться. Я решил научиться жить без нее, снова обрести себя прежнего, до моей любви к ней. Возможно, у меня не получится, возможно, я умру без неё. Я ни в чём не был уверен тогда.
Ветер размахивал полами моего пальто, срывал шапку. Снег летел в лицо, обжигая холодными колючими иголками. Я уткнулся носом в шарф, натянутый Анной на подбородок. Слезы от ветра или стыда застывали на ресницах, на щеках, не успевая скатиться до моего рта, где все ещё чувствовался привкус ее слез.
Я шёл долго, не разбирая дороги, пока не уперся в обшарпанное здание железнодорожного вокзала. Я выбрал в расписании ближайший поезд, чтобы уехать, как можно дальше, без возможности вернуться. Я взял билет в один конец. На перроне стоял состав, готовый вот-вот отправиться на Север. Я уехал. Думаешь, не жалел, не тосковал, не хотел вернуться? Я запретил себе думать, вспоминать, хотеть.
Не буду рассказывать о моих странствиях, поисках себя. Я не мог жить без неё. Я обманывался. Думал, что потерял себя с ней. Нет. Я потерял ее, когда сбежал.
Я устроился матросом на рыболовецкое судно и ушел в море. Изнурял себя работой, вахтами. Кожа на руках и лице загрубела, перестала чувствовать холод. Когда дул ледяной ветер, глаза слезились и на ресницах намерзали сосульки, веки склеивались. Разлепить их было невыносимо трудно и больно.
Так я работал четыре рейса подряд. Каждый длился больше полугода. Я не мог сидеть на берегу, ничего не делая. Мне нужно было уставать так, чтобы засыпать без снов и воспоминаний. Я приходил из рейса и снова уходил в море на другом судне. Прошло почти три года, когда я понял, что смертельно устал, выдохся. У меня появились силы вернуться. Я смогу жить, быть рядом с ней, не растворяясь, не теряя себя. Я поехал туда, откуда сбежал. Я понял, что от любви нельзя убежать, она не отпускает.
Двухэтажный дом на окраине города с облупившейся краской и облезлыми рамами на окнах постарел еще больше, съежился. Деревянная входная дверь скрипела и не закрывалась плотно. А раньше, тоже? Не помнил, не замечал.
Сердце сжалось от воспоминаний. Я стоял в нерешительности напротив дома и не мог сделать несколько шагов к двери. Ноги будто приросли к земле. И не мог уйти.
Потом я увидел её. Анна шла в легкой курточке и джинсах. Такая же хрупкая и красивая. Ветер трепал на шее ее любимый голубой платок с белыми цветами. А рядом... С ней шёл маленький мальчик, держась за руку. «Откуда ребенок? Вышла замуж? Сразу после моего ухода? А что, она должна была ждать тебя? Ты ведь сбежал», - безжалостно говорил мой внутренний голос.
Она глядела сверху вниз на мальчика и улыбалась. Это был ее сын, с огромными, как у нее глазами и таким же удивленным выражением лица. Они шли медленно, поэтому я смог рассмотреть их во всех подробностях.
Сердце толкнуло меня изнутри: «Ну же, подумай, вспомни». И я вспомнил. Это мой ребенок. Мне не показалось, что она хотела что-то сказать тогда. Не сказала, не удержала. Отпускала меня, зная, что частица меня всё же осталась в ней. Болван. Какой же я болван. Самоуверенно думал, что смог убежать от неё.
Я дождался, когда они подойдут к двери, только тогда окликнул ее.
Анна остановилась, словно натолкнулась на невидимую стену. Резко обернулась. Мальчик задрал голову и посмотрел на неё. Потом на меня.
- Анна… Анна, я... Прости...
Это всё, что тебе нужно знать, мой сын. С тех пор мы не расставались. Я, может быть, не очень хороший отец. Ты не помнишь, не знаешь, что я бросал вас. Она никогда не говорила об этом с тобой. Ты не знаешь моего предательства, думаешь, я всегда был с вами.
Зачем говорю сейчас? Чтобы ты не совершал моих ошибок. Чтобы не думал обо мне, как об идеальном отце. Это моя исповедь перед самим собой. Ведь ты – часть меня. Лучшая часть. Моя любовь с годами к Анне стала только крепче. Я счастлив, что она позволила снова раствориться в ней. Я вас очень люблю. Если ты читаешь это письмо… нет. Я есть и буду всегда рядом.
Прости, сын.
