Приближался 2194-ый год, и после многолетнего правления так называемых Серых, Россия снова постепенно обрела имперскую поступь. Разрослась во все стороны, успев присоединить к себе близлежащие земли. Партия «Мощь России» фактически держала всё в своих руках, хотя формально существовали некоторые другие партии и даже Серые не были до конца истреблены, сохраняя свою популярность в некоторых уголках новой России. Формально движение Серых даже не было запрещено, но его участники едва ли могли занимать ключевые посты в руководстве.
Новый президент, Пурыгин, надёжно держал всё в своих руках. Жизнь большинства была размеренной и слаженной, хоть и небогатой. Однако в последние полгода обстановка в стране усложнилась из-за того, что повсеместно распространился вирус, который назывался Лошак-93 (или в просторечии Лошак). Это было новое поветрие, даже врачи не могли в точности определить, что это такое - однако от Лошака люди чахли, и новое правительство России было вынуждено насильственно ввести режим изоляции (для блага самих граждан).
Церковь была в той или иной степени подчинена государству, и это сказывалось на окружающей обстановке. «Я не советую православным посещать храмы», - вяло хрипел в седую бороду тогдашний патриарх Иосиф. Со временем, когда Лошак распространился, и эпидемиологическая обстановка заметно ухудшилась, последовал и официальный запрет на посещение храмов.
И Дмитрий вот уже вторую неделю сидел дома, просматривая новости в интернете и равнодушно дожидаясь ареста. Не то, чтобы к этому имелся ясный вразумительный повод, но запросто сесть по тем временам можно было за всё что угодно. Достаточно сказать, что граждане были полностью подотчётны государству в своих доходах, бумажные деньги были давно упразднены, а суммы, лежащие на кредитных картах, легко контролировались через тогдашний сбербанк. Так вот если сумма на карте любого гражданина превышала его официальную зарплату, за превышением нормы могло последовать официальное обвинение в мошенничестве и уголовное дело. Но прожить на официально задекларированную зарплату было физически невозможно; причём это относилось не только к государственным службам, но и к частным конторам. Получки частников всё равно регулировались внушительными налогами. Прожить на официальную зарплату было совершенно немыслимо. Все это понимали и разными способами как-то обходили закон, усиленно ища дополнительных источников дохода. Руководство сбербанка привыкло смотреть на это сквозь пальцы, но если было очень нужно кого-то посадить, сбербанку давали команду «фас!» и тут же заводилось дело о мошенничестве.
Впрочем, в те времена существовала и масса других поводов привлечь человека к суду, и сидя на карантине, Дмитрий совсем не удивился бы, если «попал под раздачу». И всё же наиболее рискованным, но и наиболее весёлым участком жизни новой России оставался интернет. Странно сказать, никакой цензуры в интернете не было! Он являлся тогдашним оплотом вольномыслия. Но как выразился один знакомый, с которым Дмитрий встречался ещё до появления на территории России эпидемии Лошака, любой человек, который публикует в интернете слишком самостоятельные высказывания, «сам на себя стучит». Содержимое интернета легко просматривалось, и руководству было даже удобно с помощью интернета отслеживать настроения граждан.
Разумеется, одно из протестных настроений было тесно связано с Лошаком. Гражданам порой и так было есть нечего, а когда их насильственно заперли в собственных квартирах, они решили, что их намеренно морят голодом. Но шум, поднявшийся вокруг Лошака, никого особо не волновал в верхах. По-настоящему насторожить тогдашнее руководство могла лишь реальная статистика, точное количество людей, которые скончались непосредственно от Лошака или зачахли от голода в период насильственной изоляции. Так вот Дмитрий располагал такой статистикой и - нет бы смолчать! нет бы благоразумно затаиться! - по неосторожности опубликовал её в интернете. Впечатляли не только внушительные цифры, но и фотографии, которые Дмитрий приложил к статистике смертности. Например, один художник-авангардист, будучи отправлен на изоляцию, раскрасил стены своей квартиры в зелёный цвет и поверх густо-зелёной краски написал яркими белилами: «Мне всё по фигу». Будучи, впрочем, уже человеком преклонных лет - а не каким-нибудь неопытным юнцом - художник вскоре умер, обставив свой уход в русле некоей авангардной акции.
Статистика смертности от Лошака с фотоиллюстрациями была получена Дмитрием от знакомого врача, который распространять опасную статистику не решался (тем более, что её обнародование считалось разглашением медицинской тайны и было уголовно наказуемо). Врач честно предупредил Дмитрия, чтобы тот не вздумал с кем-то делиться приватной информацией, но в глубине души упомянутый врач (по роду своей деятельности пытавшийся уберечь соотечественников от Лошака), вероятно, надеялся, что Дмитрий когда-нибудь нарушит информационное табу. Так и произошло.
Слоган «Мне всё по фигу» быстро набирал популярность в интернете и встречал массу комментариев, пугая руководство некоей своей излишней непосредственностью. Тем самым Дмитрий поневоле становился одним из тех, кто «сами на себя стучат».
Едва успев прочитать утреннее молитвенное правило и наспех позавтракав горячей яичницей с помидорами, Дмитрий кинулся за компьютер к своей привычной работе. Обворожительную яичницу изготовила жена Дмитрия Галя.
Как только он и она позавтракали, Дмитрий, не раздумывая, кинулся за компьютер… Дмитрий не мог не отдавать должного тому, что кулинарное изделие, изготовленное Галей, было не только отменно на вкус. Постоянное женское присутствие согревало Дмитрия душевно, и способствовало его интенсивной работе.
Быстро перебирая привычными пальцами плашки клавиатуры, Дмитрий окончательно ушёл в работу, и жена Галя ему в этом способствовала. Дмитрий изрядно продвинулся в написании киносценария, над которым вот уже почти полгода работал по государственному заказу. Был задуман многосерийный фильм о России 80-ых годов прошлого века, и Дмитрий, талантливый сценарист, сегодня танцевал пальцами по клавиатуре с особенным увлечением. Дмитрий создавал историческую кинохронику, в которой реальные факты далёкого прошлого одновременно подавались художественно. Произведение, над которым неустанно работал Дмитрий, собирая материалы и вникая в обстановку давно прошедшей эпохи так и назывался: «Михаил Горбачёв».
Дмитрий имел доступ в некоторые государственные архивы, которые ранее - до повсеместно объявленного режима изоляции - посещал в познавательных целях. Однако работая с фактами, Дмитрий, как никто другой, умел их художественно преобразовать. Сценарий получался на редкость удачным.
Дмитрий почти не заметил, как прошёл день, стало смеркаться, и Дмитрий стал собираться ко всенощной. Читателя, возможно, это удивит, поскольку ранее было сказано, что посещение храмов официально запретили. Тем не менее, Дмитрий стал понемногу собираться ко всенощной.
Жена оставалась работать по дому, однако настоятельно напутствовала Дмитрия: де не вздумай выйти за порог без медицинской маски - иначе принесёшь в дом инфекцию. На подобные увещевания жены Дмитрий обычно отвечал:
- Галя! Мы все умрём, так какая разница, произойдёт это раньше или позже? «Все мы, все мы в этом мире тленны…» - «выстреливал» Дмитрий цитатой из Есенина.
Галя страх как не любила таких разговоров, и всячески одёргивала Дмитрия.
- Замолчи, не накликай всякий бред и ужас! - верещала Галя.
Подчас доходило даже до семейных скандалов, и чтобы успокоиться, Дмитрий обязательно хлопал рюмку водки.
Что бы до этого не доводить жена старалась обиняками убедить мужа надеть защитную маску, но по возможности избегая скандалов, она неукоснительно следила за тем, чтобы Дмитрий выполнял все необходимые медицинские правила. А вдруг он действительно где-нибудь невзначай подхватит Лошака?
Галя действовала мудро, исподволь, но время от времени скандалы всё-таки происходили; Дмитрий пытался легкомысленно пренебречь необходимым, а когда у жены наступали истерики и слёзы успокаивался водкой из графинчика.
В результате жена, прибегая к помощи канцелярской линейки, всякий раз отслеживала, насколько уменьшается содержимое графинчика после очередного скандала.
И всё-таки худо-бедно нацепив маску, Дмитрий отправился на всенощную. Вообще-то из подъезда многоквартирного дома, где жил Дмитрий на фоне Лошака выйти было не так просто. Гражданам разрешалось лишь один раз в два дня отлучаться из дома близлежащий магазин, притом в подъезде Дмитрия были тщательно установлены камеры слежения, на которых записывалось, насколько и когда человек отлучается из дому. Человеку, который превысит допустимое число отлучек из своего жилья, грозил реальный срок… Всё было нормировано.
Магазины в привычном нам смысле были к тому времени давно упразднены; Москва - место обитания Дмитрия и Гали - была разбита на одинаковые отсеки, и на каждом таком участке имелся свой магазин, который обслуживал целый отсек. Так, например, по адресу своего проживания семья Дмитрия была предписана к магазину №8044 (одинаковые торговые точки были пронумерованы в полном соответствии с отсеками, которые в свою очередь были аккуратно расчислены). Система была удобна ещё и тем, что по номеру отсека и номеру торговой точки можно было без труда вычислить любого гражданина. Каждый человек был прикреплён к тому или иному отсеку и номеру магазина. Информация об этом имелась в полиции.
Дмитрий не далее как вчера был в торговой точке №8044, и мог безбоязненно покинуть дом только на следующие сутки, ибо, как было сказано, существовал определённый лимит на выходы в магазин за продуктами. Однако Дмитрий в своё время договорился за ящик водки с местным дворником, татарином Ахмедом о дополнительных - несанкционированных - отлучках из дома. Ахмед указал Дмитрию чёрный ход, с помощью которого можно было покидать жилище, избегая попасться в объектив камеры слежения.
«Ты не как все ходить, ты по-другому ходить, ты через заднюю дверь ходить» - в своё время напутствовал Дмитрия татарин Ахмед.
«Спасибо, Ахмед, за мной не заржавеет» - довольно улыбался Дмитрий, в доказательство предъявляя увесистый ящик с весёлым содержимым.
«Водка мой, дорога твой» - лаконично отвечал татарин Ахмед, давая понять, что сделка завершена и возвращаясь к своей повседневной работе дворника.
С тех пор Дмитрий к неизбежному неудовольствию жены, боявшейся Лошака, частенько сигал из дома не через общую дверь. И теперь, когда почти уже смеркалось, Дмитрий привычным движением выскользнул наружу через чёрный ход.
Крадучись пройдя несколько кварталов, Дмитрий мало-помалу вышел к знакомой церковке, которая стояла в уединении, почти в лесу. У церкви уже стояли служебные мотоциклы полиции, которая не допускала людей в храм. Однако некоторые по негласному распоряжению отца Николая, православного старца, всё-таки проникали в церковь. С отцом Николаем вынужден был считаться и сам патриарх Иосиф; по особому распоряжению старца для таких, как Дмитрий, делали исключения из общего правила.
Служба в храме шла на одном дыхании, и Дмитрий вместе со всеми истово молился. Отстояв всенощную, Дмитрий ненадолго зашёл в трапезную для клира, куда был вхож с благословения старца. Дмитрий явился для беседы и заодно согреться чаем. (Стояли холода, во время которых с особым упорством повсюду свирепствовал Лошак).
Обычно беседы Дмитрия со старцем были краткими: отец Николай с порога улавливал самую суть того, с чем пришёл Дмитрий. Иногда Дмитрию вообще не надо было ничего говорить, старец сам всё прозревал.
Так получилось и в этот раз.
- Ну что, пришёл, рожа кирпича просит! - с порога обратился к Дмитрию отец Николай.
Дмитрию не требовалось разъяснений по поводу сказанного. Сердцем он знал, на что намекает старец. Разумеется, на киносценарий, над которым Дмитрий работает все последние месяцы. Дело в том, что госзаказ, который получил Дмитрий, опытный сценарист, неизбежно содержал конъюнктурную составляющую. Требовалось средствами кино как можно более убедительно показать, что распад Советского Союза, который произошёл при Горбачёве, явился исторической ошибкой. От Дмитрия требовали, чтобы он ненавязчиво подвёл зрителя к мысли, что во все века для России спасительна лишь идеология крепкого сплочённого государства.
Дмитрий, работая над продолжительным сценарием, никогда не действовал в лоб, но исподволь показывая некоторые слабости Горбачёва, неукоснительно выполнял то, что от него требовалось. В результате экранный Горбачёв всё равно выходил обаятельным и многоплановым, но с ошибками, показ которых был всё же тенденциозным. Нет, киносценарий не был грубо пропагандистским, однако в нём прочитывалась мысль о том, что Горбачёв просвистел великую страну.
Не угождая коллективному заказчику, Дмитрий не мог бы прокормить семью, тогда как за изготовление «нужного» киносценария с «нужной» направленностью, ему полагались некоторые негласные надбавки к типовой зарплате, прожить на которую по-прежнему было невозможно. И Дмитрию приходилось выкручиваться. (Сбербанк со своей стороны был вынужден закрывать глаза на то, что некоторые и не в последнюю очередь Дмитрий получали от государства не афишируемые деньги сверх нормы).
И старец прозорливо указал Дмитрию на его зависимость от сильных мира сего.
Домой Дмитрий явился в медицинской маске, но жена всё равно устроила стандартный для таких случаев скандал по поводу долгого отсутствия Дмитрия в опасный для здоровья период.
Как всегда, кончилось распитием водки для всеобщего успокоения, и даже жена не очень возражала, потому что водка была антидотом против Лошака. И хотя заветный графинчик всё пустел (что в принципе могло бы насторожить Галю), в семье устанавливалось благоденствие.
А к вечеру на кредитную карточку Дмитрия поступила очень приличная сумма за первые серии «Михаила Горбачёва». Значит, старец, мудро увещевая Дмитрия и взывая его к покаянию, одновременно молится о благополучии семьи Дмитрия.
Всё шло путём. Деньги на карту поступили, и уже завтра Дмитрий мог наведаться в торговую точку №8044 за жизненно необходимыми продуктами (и не в последнюю очередь, конечно, за водкой).
А там - Дмитрия ждали новые творческие муки и новые творческие радости.