Пара слов, прежде чем вы приступите к чтению.
Ещё один научно-фантастический рассказ, связанный с нелёгкой судьбой человечества, судьбой, которую люди создают сами, играя с законами мироздания. Человек - творец, но, порою, он разрушает куда больше, чем может создать, либо создаёт то, чего создавать не стоило бы, то, что в итоге приводит к хаосу и разрушению.
"Феномен голубой крови"
"Теперь, когда всё уже решено и времени почти не остаётся, я вспомню всё и изложу на этом небольшом клочке бумаги, который останется тут после меня, для тебя, кем бы ТЫ ни был. Я хочу, чтоб ты знал всё, что знаю я, и может быть эти знания как-то изменят твою жизнь. Знай, ты такой не один и ты не первый.
Начну с самого начала. Я родилась. Сложно представить реакцию моих родителей, когда они увидели бледное, словно бы не живое, тело маленькой девочки. Ужас, удивление, горечь. Наверное, ужасная картина, я никогда не хотела представлять этих эмоций на их лицах. Но вот, тишину разорвал звонкий плач, на лицах родителей засияла радостная улыбка, я была жива. Врач поспешил успокоить родителей, сказав им, что причина моей бледной кожи, вероятно, клиническая смерть, из которой я чудом выкарабкалась. Но, когда медсестра перерезала пуповину, все кто был рядом, застыли в удивлении. Произошедшее тогда постарались умолчать. Мы с родителями оставили больницу, как только смогли. Врачи утверждали, что мой случай особенный, и подлежит изучению, но родители не хотели отдавать свою новорождённую дочь на растерзание медикам. Город, в котором мама с папой жили с рождения, пришлось оставить. Они боялись косых взглядов знакомых, настойчивых врачей, хотели подарить мне нормальное детство, поэтому и бежали. В новом городе их не знал никто. Отец купил частный дом, обнёс его высоким кирпичным забором дабы скрыть меня от чужих глаз. Я подрастала, поначалу, не понимая происходящего вокруг меня. Родители метались вокруг, будто бы я единственное, что существует для них, и мне казалось, что всё это вполне нормально, забота родителей о любимой дочери. Странным тогда казалось лишь одно: почему кожа на моём теле не такая как у моих родителей?
Изменилась всё чуть позже. В четыре года я уже резво носилась по дому сметая всё на своём пути. Тщетны были попытки родителей догнать меня, усадить на место, успокоить. Такой уж я была. В один из вполне обычных дней, я бегала по двору, и, как и прежде, совсем не смотрела под ноги. Невероятно нравилось мне тогда носиться босиком по мягкой траве отцовского газона, не видя преград и опасностей у себя на пути. Только мне хотелось перескочить неширокую каменную тропку, что рассекала собою газон, как вдруг поливной шланг предательски схватил за ногу, и я рухнула наземь. Падая, как и полагается, я расцарапала все ладони, о жесткую садовую плитку. И что было делать, села на траву и заплакала. На мои вопли, из дома быстро выбежала мать. Она без лишних слов усадила меня себе на колени, и, обняв, погладила по голове. Продолжая всхлипывать, я протянула ей свои ладони, что словно горели от боли. Покачав головой, мама достала из кармана своего халата салфетку, протёрла мои маленькие ладошки и нежно подула на них. Жар тут же прошёл. Перестав всхлипывать, я взглянула на свои руки. «Что это?» – спросила я, удивлённо уставившись на царапины, из которых продолжала сочиться неведомая тогда ещё мне жидкость. «Это кровь, моя милая, ничего страшного, скоро она перестанет идти», – ласково улыбаясь ответила мама. «А у тебя тоже есть кровь?» – не скрывая детского интереса, спросила я. «Конечно, моя дорогая, кровь течёт в жилах каждого живого существа», – усмехнувшись ответила она. «А твоя кровь тоже голубая?» – уже забыв о своей маленькой трагедии, продолжала спрашивать я. И в этот момент с маминого лица пропала улыбка: «Нет, моё солнышко, ты не совсем обычная девочка, ты не такая как мы с папой». Совсем не понимала я тогда, что так огорчило маму. «Неужели, то что я немножко другая, это плохо?» – думала я тогда. Мой маленький детский ум ещё не понимал, что мама печалится совсем из-за этого. Печалило её на самом деле то, что она не способна была дать мне ту жизнь, которой живут остальные дети. Не понимая этого, я думала, что маме не нравится, какая я. В тот день, до самого вечера я провертелась у зеркала, пытаясь сравнить себя с ними. «Разве мы такие разные?» – думала я, разглядывая своё отражение: коричневые волосы, как у мамы; глаза, папины; маленький носик; губы, пусть и бледные, с лёгкой синевой, но всё равно как у родителей; руки, ноги – всё как у них, только вот кожа, бледного цвета и голубоватые полоски вен, виднеющиеся местами. Маленькая дурочка. Я спустилась со второго этажа к маме на кухню, и с порога закричала: «Тебе не нравится какая я?» Мама испуганно вздрогнула от неожиданности. «Ну и глупышка же ты, – сказала она, подбежав и обняв меня. – Я люблю тебя какой бы ты не была». «Но что тебя тогда расстроило там в саду?» – спросила я и по моему лицу потекли слёзы. «Милая моя, я расстроилась совсем от этого, и знай, я буду любить тебя всегда, запомни, всегда», – она обнимала меня и плакала. В тот день я поверила её словам, и никогда не забывала их. Сейчас я понимаю, тогда она не могла объяснить мне всего, но теперь я всё понимаю сама.
Мы продолжали жить тихой мирной жизнью. Внешнего мира я, как и прежде, не видела, от него меня ограждал высокий кирпичный забор. Но, большего, чем у меня было, я не желала. Мне всегда хватало любви отца и матери. Но вскоре, мама заболела, а за ней и папа. Мама целыми днями лежала в кровати, говорила, что у неё жар, не подпускала к себе. Папа перестал ходить на работу, совсем изменился, стал вялым, сильно побледнел. Но на своё здоровье он внимания не обращал, всё заботился о маме. На вторую неделю маме стало совсем плохо, её постоянно рвало. Папа взял телефон… Я стояла у дверей кухни, прижавшись спиною к стене, и вслушивалась в каждое слово, но запомнила не многое: «… я понимаю, мы поступили неправильно, но пойми, сейчас мне как никогда нужна твоя помощь… В отличие от нас она здорова… Прошу, забери её к себе, пока мы не поправимся… Ты моя сестра, ты единственный человек, которому я могу сейчас доверить свою дочь… Я буду вечно благодарен тебе». Я понимала слова, но не понимала сути. «О чём говорил папа, о чём так умалял…СЕСТРУ? Он никогда не говорил, что у него есть сестра», – крутилось тогда у меня в голове. На следующий день, отец вывел меня во двор и указав на калитку, сказал: «За дверьми стоит твоя тётя. Сейчас ты пойдёшь и сядешь к ней в машину. Она будет заботиться о тебе, пока мы с мамой не выздоровеем». «Но почему я не могу остаться?» – возмутилась я. «Солнышко, мы с мамой не хотим, чтоб и ты тоже заболела, поэтому ты немножко поживёшь у моей сестры, она хорошая, не бойся её», – ласково улыбнувшись сказал отец. Я шмыгнула носом, и уже хотела его обнять, как он отшатнулся: «Прости, милая, не хочу тебя заразить». Я утёрла рукою проступившие на лице слёзы, и улыбнувшись папе на прощание, побежала к калитке. Открыв дверь, я ступила в ранее неведомый мне мир: широкая дорога, сбоку от которой росли молодые деревца; красивые двухэтажные дома; разноцветные машины, что прежде я видела только по телевизору; ДЕТИ, что, звонко смеясь, бегали дальше по улице, не такие как я, другие. Прям напротив двери, стояла белоснежная машина, а рядом с ней, молодая девушка в лёгкой желтой блузке и голубых джинсах. Её лицо застыло в удивлении. Никогда прежде в своей осознанной жизни не видела я такой реакции. Меня это слегка ужаснуло, и я хотела уже развернуться и вернуться обратно за высокий забор, но девушка подошла ко мне, присела на корточки, положила руку на моё плечо и ласково улыбнулась, как мама. «Поехали?» – тихим голосом сказала она. На душе у меня стало спокойно. Я села в машину и взглянула на закрытую калитку. Спустя несколько мгновений машина тронулась, и каменный забор, что все пять лет окружал меня, стал быстро удаляться, пока не исчез за поворотом. Пейзажи за окном сменялись один за другим, всё было таким новым, таким не обычным. Как восхищал, удивлял этот новый для меня мир. В тот день я ещё не понимала, что для меня наступает новая, совсем другая жизнь.
Тётя жила в другом, совершенно не знакомом мне большом городе, впрочем, это, пожалуй, совсем не волновало меня тогда. Я больше переживала за родителей: «Как они там, когда поправятся, когда я снова смогу увидеть мамины ласковые глаза, когда смогу рухнуть в её тёплые объятия?» Тётя, как и мои родители, жила в собственном доме, но в отличие от них совсем одна. Ко мне она совсем скоро привыкла и несмотря на то, что я для неё была чужой, она относилась ко мне, как к дочери, была столь же ласкова, как мама. Бывало, сижу я вечером на подоконнике, наблюдаю за непривычным для меня внешним миром, скучаю по своему родному дому, по родителям, а она подойдёт тихонько, погладит по спине, расправит кровать, уложит, поцелует на ночь в лоб, прям как мама. Каждый день я всё меньше и меньше скучала по дому. С тётей было хорошо, мы часто играли вместе, веселились, она учила меня новому, рассказывала, как устроен внешний мир. Я часто думала: «Почему папа прежде не рассказывал о ней, почему никогда не приглашал её в гости? Может это от того, какая я, может он боялся, что она меня не полюбит потому, что я другая?». Подобные мысли всё время наводили на меня грусть. Порою я хотела спросить тётю об этом, но, мне слишком не хотелось, чтоб она становилась грустной, как мама, когда речь заходила о моих особенностях. Каждая неделя в её доме протекала всё быстрее и быстрее и каждый день перед сном, я думала, что скоро увижу родителей. В один из дней, спустя четыре недели, как я переехала, в доме раздался звонок телефона. Тётя сняла трубку. «Папа!» – радостно подумала я, и затаилась в углу комнаты, чтоб подслушать разговор: «Да?.. Да это я… Да, а что?» Внезапно она замолчала, а через несколько мгновений вышла из зала и поднявшись наверх, заперлась в своей комнате. «Что это означает?» – растерянно думала я. Не знаю сколько тогда прошло времени, пол часа, может час, но, когда тётя наконец спустилась меня охватил ужас. Столь мрачной, как сейчас, я не видела её ни разу, за те недели, что мы провели вместе. Её лицо было залито слезами. Подойдя ко мне, она села на колени, крепко обняла меня и снова заплакала. «Почему ты плачешь?» – спросила я. Она не ответила ничего, а лишь продолжила плакать. Только через несколько дней, она наконец сказала мне, что родителей больше нет. Следующие несколько дней я пролежала в кровати. Мне не хотелось ни есть, ни пить, не смотреть в окно. Хотелось к маме, к папе. Как не хотела тогда я верить всему происходящему. Тётя старалась утешать меня, не давала голодать, пыталась отвлечь. День за днём становилось легче. Вскоре я встала с кровати, а потом и впервые за долгое время улыбнулась. Тётя не давала мне унывать. Раз за разом она говорила, что жизнь на этом не кончается, что мы должны продолжать жить ради тех, кто нас любил, ведь именно поэтому родители отправили меня сюда, чтоб я жила. И слова её сглаживали мою тоску, день за днём я всё меньше горевала о родителях.
Беззаботные годы, когда я могла целыми днями сидеть дома у окна, пролетели быстро. Вскоре мне стукнуло восемь лет. Тётя всё чаще стала говорить о том, что в этом возрасте детям положено поступать в школу. «Школа, что это?» – думала я. Это слово я слышала и прежде, но всё не могла понять, что это за необычное место, где собираются дети, похожие на меня, только немножечко другие. Других вариантов у тёти не было, она подала документы. «Таков закон», – говорила она. Я боялась. Нет, не боялась школы, не боялась детей. Боялась взглядов. Я другая, я отличалась от них. Примут ли они меня, или отвергнут. Тётя понимала меня, ей не хотелось, чтоб у меня возникали проблемы. Но она была умна, её идея ещё долго удивляла меня. Взяв свою косметику, она в несколько мгновений превратила меня в обычную девочку, такую как все простые дети. Стоя перед зеркалом я не узнавала себя. Словно не я, а какая-то чужачка смотрела на меня с той стороны стекла. Удивление и радость читались в моих глазах.
Первые школьные дни, я училась жить заново, училась принимать себя новую, училась общаться с другими. Они считали меня своей. На их лицах не было ни удивления, ни ужаса, лишь добрые улыбки… Как необычно это было. Постепенно я привыкла, ушёл мой страх, тревоги. День за днём я всё ближе и ближе узнавала их. У меня появились друзья. «Друзья, как это не обычно. Друзья это те, с кем тебе весело, кто всегда рядом, кто всегда поддержит тебя в тяжелую минуту». Прежде я не знала дружбы. А что за прекрасные люди обитают в школе – учителя. Сколько всего невероятного узнала я от них в первые месяцы учёбы. Конечно, порою не всё шло так гладко: то руки попросят вымыть, то внезапная слеза на лице, то сама случайно пудру сотру. Время от времени приходилось бежать с уроков, дабы ОНИ не узнали. Так прошёл один год, за ним другой. Порою я совсем забывала, какая я на самом деле. Тётю со временем я стала называть мамой, ведь, как и мама она была всегда добра, всегда помогала мне со всеми трудностями, что порою возникали, была ласкова, любила меня, словно родную дочь.
В восьмом классе я встретила первую любовь. Ею стал мой одноклассник, молодой темноволосый мальчик, сидевший на соседнем ряду. Какое-то странное чувство охватывало меня, когда мы ненароком встречались взглядами. Помню, как он впервые устроил мне свидание. Это было невероятно. Мы вместе прогуливались по городскому парку, болтая об учёбе, о наших увлечениях, о других подростковых глупостях. Тогда было лето. Деревья в парке стояли зелёные, красивые, ярко мерцали на клумбах цветы. Один из них он сорвал и протянул мне. Я не любила сорванные цветы, они прям как мои родители: сначала радовали, потом медленно вяли, и вскоре засыхали – умирали. Но этот цветок был будто бы другим. «Что в нём такого, чего нет в остальных? – думала я. – А может на самом деле не важно какой цветок, может, важно из чьих он рук?». Всю дорогу тогда я шла, прижимая к груди его подарок. Впервые в жизни я ощущала тепло души другого человека, но это было не то тепло, что исходило от материнской любви, это было нечто другое, нечто необъяснимое. Вскоре на парк лёг вечерний сумрак. Один за другим зажглись фонари. Мы сидели на лавочке, и считали, вспыхивающие на небе, звёзды. Потеряв счёт, я положила ему голову на плечо, и мечтательно закрыла глаза. Как хотелось, чтоб этот вечер не заканчивался, как хотелось, чтоб счастье продолжалось вечно. И оно продолжалось, но не так долго, как все мы хотели.
Год за годом, из телевизора, радио, газет, из уст учителей всё чаще и чаще звучали заявления об эпидемиях невиданных ранее масштабов. Друзей становилось всё меньше и меньше, каждый месяц пропадал кто-то один, а то и несколько человек сразу. Пропал и тот, кого я любила. Я перестала ходить в школу. Каждый день, думая о нём, я вспоминала, как однажды, вот так же исчезли мои родители. Мама всячески успокаивала меня, пыталась заставить ходить в школу, но я всё глубже и глубже уходила в себя. Совсем скоро надобность ходить в школу отпала, город охватил карантин. Городские власти запрещали выходить на улицу без особой нужды, и мама была с ними солидарна. Целыми днями она сидела у телевизора слушая выступления политиков. В сети всё чаще и чаще стали появляться слухи о, вырвавшемся на волю, биологическом оружии. Но мне не было до этого никакого дела. День за днём я сидела у окна и вспоминала тех, кто невольно оставил меня: родителей, которые первые годы моей жизни пытались защитить меня от внешнего мира; весёлую, жизнерадостную девочку из моего класса, которая показала мне что такое настоящая дружба (она исчезла первой из моих одноклассников); мальчика, который научил любить, тепло, искренне. Мама (тётя), однажды сказала: «Жизнь на этом не кончается, нужно продолжать жить ради тех, кто тебя любил...» Но как жить, если каждый, кто тебе дорог исчезает, оставляя пустоту в душе. «А что, если исчезнет и тётя?» – при этой мысли меня бросало в дрожь.
Дни летели быстро, были однообразными, серыми. Каждый день я смотрела в зеркало и думала: «Всю жизнь тебя преследуют неудачи, почему, может потому, что ты не такая как все?» Но нет, всё это не было связано, не моя вина в этом была, и не вина родителей. Я хорошо помню тот судьбоносный день – день, когда рухнуло всё, пусть я того и не понимала. Как раз в этот день мне стукнуло девятнадцать. Отмечать мы конечно же не собирались. Я как обычно спустилась на первый этаж. Тётя по привычке сидела в зале и смотрела очередной новостной сюжет. Услышав, как я спускаюсь, она обернулась. Взгляд её был пустой: ни радости, ни грусти, ни страдания, ничего. Как странно и грустно это признавать, но я давно привыкла к этому. Неожиданно в дверь постучали. Это было словно гром средь ясного неба: гостей у нас и прежде почти не было, а сейчас тем более, да и почту уже как год никто не разносит. «Я открою…» – тихо промолвила тётя и поднявшись с дивана пошла к выходной двери. Я, в привычной мне манере подслушивать, притаилась за стеною. Дверь отворилась. Грубый мужской голос вопросительно назвал имя тёти. «Да…» – ответила она. В этот же момент весь первый этаж наполнил грохот и шорох. Испугавшись за тётю, я выбежала в прихожую. Вокруг стояли люди в военной форме. В руках они держали оружие. Лица их были закрыты противогазами. Лишь один из них выделялся среди всех: лицо его было открыто, а вместо военной формы на нём сидел строгий чёрный костюм. Тётя же стояла в толпе позади. Её крепко держали за руки двое военных. «Похоже мы не ошиблись, – обратился к военному справа человек в костюме, – но ты всё же проверь». Он передал ему что-то маленькое блестящее, и тот в этот же миг двинулся в мою сторону. От страха я отступила назад, но в тот же момент наткнулась на стену. Подойдя, военный крепко схватил меня за руку и ткнул чем-то острым в палец. В месте прокола в мгновение образовалась голубая капля. «Всё верно!» – отчитался он, обернувшись к человеку в костюме. Тот, поправив свой галстук, сделал несколько шагов вперёд. «Ты можешь не бояться нас, мы не в коем случае не невредим тебе, – мягко сказал он. – Я представляю правительственную организацию по борьбе с биологическим оружием. Мы искали тебя давно. Как ты, наверное, уже давно понимаешь, ты не обычная девочка. Ты родилась с редким даром, который, наверное, доставил тебе массу неудобств в обыденной жизни, – он ехидно улыбнулся. – Всё это благодаря твоим родителям, точнее благодаря вирусу, который ещё до твоего зачатия уже закрепился в их организмах». Он говорил без капли сожаления, будто человеческие жизни, человеческое горе, горе утраты, для него ничего не стоило. Его слова кинули меня в дрожь, но он этого будто бы не замечал. «Так вот, задавалась ли ты, когда не будь, вопросом, почему ты никогда не болела? Возможно задавалась, но это не важно. Дело в том, что клетки твоей крови обладают просто невероятными способностями. Они не просто противостоят вирусу, они поглощают его, но и это не предел чудес… – он вновь улыбнулся. – Не знаю, какой коктейль состряпали учёные, создавая тот вирус, но изучая кровь таких же людей как ты, мы обнаружили удивительное свойство некоторых клеток меняться, становиться другими, заменять собою повреждённые. Невероятно, правда?» Я слышала его слова, но не понимала ничего. «При чём тут я. Почему я?» – вертелось в голове. «И я надеюсь, – он продолжал, – ты согласишься с этого дня помогать в нашем не простом, но таком важном деле». «Но почему она? Она же ещё ребёнок!» – внезапно воскликнула тётя. «К сожалению, нам не приходится выбирать. Человек с подобным даром встречается один на миллион, на десять миллионов!» – обернувшись к ней, громко сказал человек в костюме. «Довольно слов, забирайте её!» – воскликнул он, и в тот же миг солдаты схватили меня и через силу выволокли из дома. Я слышала, как кричала тётя, видела, как она вырывалась, рвалась ко мне. Выходя из дома, последний солдат выпустил в воздух автоматную очередь. Меня усадили в большой зелёный джип, и тот сразу же тронулся. Некоторое время я видела, как моя вторая мама продолжала бежать за конвоем, но вскоре машины свернули за угол, и больше я её не видела. В этот момент я вспомнила, как много лет назад так же оставляла свой родной дом.
Место, в которое меня доставили, военные называли «Объектом». Сразу по приезде, меня осмотрели врачи, взяли пробу крови. Я не сопротивлялась. В душе что-то словно треснуло. Я не понимала, что происходит. Не могла сопоставить фактов. После процедур меня заселили в комнату. Она была уютной. Была там кровать, письменный стол, на котором стояла ваза с свежими цветами. Стены были металлическими, но для уюта были увешаны картинами. Окно было совсем маленькое, в верхней части стены. С внешней его стороны виднелась решётка. «Что это? Тюрьма?» – подумала я, глядя на это невыносимо маленькое окно. По моему лицу потекли слёзы, и я рухнула на кровать. Снова, снова я потеряла всё. Былая жизнь исчезла без следа, остались лишь воспоминания, что день за днём терзали мне душу. Но время продолжало идти. Я продолжала жить, но уже не ради тех, кто любил, а, как говорил человек в костюме: «Ради тех, кто ещё может полюбить». Каждый день они брали мою кровь. Мне становилось всё хуже и хуже, как морально, так и физически. Я просила остановится, сделать паузу, дать мне отдых. Но никто не слушал. Никто не сочувствовал мне. Я была для них словно вещь, но до самой последней минуты не хотела в это верить. Дни теперь тянулись медленно. Целыми днями, между процедурами, я сидела в своей комнате, разглядывая приевшиеся мне картины, и цветы, что меняли каждый день. А они ведь, прям как дорогие тебе люди, сначала радуют, а потом вянут, умирают. И, как и с людьми, в гибели цветов повинны люди. Со временем я стала осознавать, что к чему. Я слышала, слушала, внимала беседы солдат и учёных. В 2002 году, одна из военных лабораторий начала разработку новейшего биологического оружия. В 2013 учёные достигли успеха, но были слишком не осторожны, и поплатились за это своими жизнями. Лабораторию сожгли, но зверь уже был выпущен. В 2016 году среди гражданского населения обнаружили первый случай гибели от вируса, о котором его создатели к этому времени почти забыли. В 2019 году болезнь охватила 15% населения планеты. Существующие лекарства вирусу не вредили. Начались разработки антидота. Сложно сказать, сколько на самом деле было зараженных, ведь симптомы проявлялись примерно через 4-6 лет после заражения, а убивал вирус за считанные недели, после начала активной фазы. В 2021 был обнаружен первый случай «Феномена голубой крови». Именно на основе крови таких людей как я, учёные надеялись создать антивирус. В 2025 году доля тех, у кого вирус уже проявился, составила 28%. В этом году родилась я. Сейчас 2044 год. Заражено и погибло 40% от всего населения планеты, существовавшего до создания вируса. Есть и те, кому повезло обзавестись врождённым иммунитетом – обычные люди, не такие как я (человек в костюме один из таких немногих). Но, если верить работникам «объекта», иммунитет не передаётся наследственно, так же, как и «Феномен голубой крови».
Полученные знания окончательно сломали меня. Я стала хуже есть. Всё чаще и чаще я начинала противиться процедурам. Мир, в котором я жила когда-то с родителями, со своей тётей, друзьями, больше не существовал для меня. Я желала обычной жизни, но жизнь моя разрушена, как и жизни миллионов, миллиардов человек. Но ИМ было всё равно, что чувствую я. День за днём всё повторялось вновь и вновь. Снова и снова мне повторяли, что я могу кого-то спасти… «А стоит ли?» – думала я. Находя подходящие моменты, я не раз пыталась бежать, но всякий раз всё заканчивалось плачевно. Со временем, с каждым моим побегом, с каждым проступком, вещей в комнате становилось всё меньше и меньше. Постепенно она полностью приобрела вид тюремной камеры. Спать теперь приходилось на полу. «Веди себя хорошо, и к тебе будут относиться по-человечески», – говорили они. Но мне уже было всё равно. Каждый день я думала, стоит ли помогать тем, для кого человеческая жизнь не стоит ни гроша, а про чувства я и вовсе молчу.
Во двор меня выпускали всё реже и реже, боялись, что колючая проволока меня не удержит, и были правы. Именно дворовые прогулки, вид неба, деревьев, давали мне надежду на удачный побег. После последней попытки, со стен моей камеры пропала последняя картина. И на её месте я увидела сетку вентиляционной трубы, за которой виднелся дневной свет. «Вот оно…» – подумала я. Она была достаточно узкой, но и я сильно исхудала. Именно в этот момент я и задумала написать эту историю. Незаметно украла во время процедуры бумагу и карандаш, что получилось у меня не сразу, и наконец написала это письмо ТЕБЕ, моему последователю. Может быть, прочитав его, поняв, что ты такой не один, что ты не первый, ты сбежишь раньше, чем они сломают тебя."
Твоя «Н»
Закончив письмо, она отчертила страницу, и подписала под чертою: «Твоя “Н”». Почему «Н»? Может когда-то её имя начиналось с этой буквы, или же «Н», означало «Незнакомка»? Теперь это было не столь важно. Она сложила письмо, и вставила его в маленькую щель, в стене, где оно было еле заметно, и то, только если ты хорошо знаешь стены камеры. Убедившись, что дежурный, что обычно стоит у двери, по привычке отошёл за стаканом кофе, она со всей силы дёрнула решётку, за которой находилась труба вентиляции. «Действительно узко…» – подумала она, но делать было нечего. Собрав последние силы, она кое как подтянулась к входу в трубу, и, сама удивляясь, как так получилось, забралась в неё. «Только бы не застрять…» – вертелось в голове. Медленно, словно гусеница, она с трудом продвигалась через трубу, стараясь не издавать ни звука. Всё ближе и ближе был заветный выход. Сколько прошло времени, она понять не могла, для неё оно тянулось вечностью, но наконец она добралась к выходу. Как ей повезло, что незадачливый архитектор, продумывавший этот блок, сделал трубу достаточно большой, чтоб в неё пролезла тощая девочка, да ещё и не поставил в ней вентилятор. Выбравшись, она осмотрелась. Вокруг никого не было. Перед нею был забор. Не теряя ни минуты, она мигом вскарабкалась по металлической сетке, и с боем преодолев колючую проволоку, оцарапав всё тело, спрыгнула в мягкую траву. Несколько месяцев она не ощущала духа свободы, не чувствовала шелковистую зелень под ногами, не видела волшебных просторов ночного неба. Со всех ног бросилась она бежать по дальше от этого ужасного места. Но куда бежать? Домой, к тёте? А жива ли она?
Как оказалось, «объект» находился не далеко от города. Пробежав с несколько километров, она ступила на городские улицы. Отыскать дом, что давно стал родным, было не сложно: он стоял в дальнем районе города, аккурат на углу улицы. Подойдя к крыльцу, девушка заметила, что дверь была открыта. В голове закрались нехорошие мысли. Она вошла внутрь. Первый этаж был пуст, как и второй. Проходя по разорённой кем-то кухне, краем глаза она заметила, что на дверце холодильника магнитом закреплён небольшой кусок зелёной бумаги. Подойдя ближе, в сумраке утренней зари, она разглядела надпись: «Если ты читаешь это, прости, но меня больше нет. МАМА». По бледному лицу девочки потекли слёзы.
Солнце медленно поднималось над горизонтом, освещая вымерший город. Молодая девушка, медленно шагала по мосту вспоминая давно утраченную жизнь. Как хотелось ей вновь увидеть маму, папу, своих друзей, тётю, всех, кто ушёл, невольно оставив её одну в жестоком мире. Где-то позади и спереди стал слышаться нарастающий гул моторов и вскоре с обеих сторон моста, ей уже преграждали путь вооруженные люди в форме камуфляжного цвета. Спереди навстречу ей шагал человек в костюме, сзади неспешно подступали автоматчики. «Попробует спрыгнуть, стреляйте, только не убейте!» – скомандовал по рации человек в костюме. «Юная леди! – крикнул он. – Я полагаю, прежде мы не совсем понимали желания друг друга…» Ничего не отвечая, она сделала шаг к краю моста. Ещё один. Ещё. В этот момент воздух сотряс гром выстрела. Она вздрогнула и схватилась рукою чуть ниже груди. Пуля прошла насквозь. Из раны на руку, на одежду, наземь проливалась голубая кровь. В глазах потемнело. Она ещё видела, как человек в костюме, громко крича бежал в её сторону. Но он не поспел. Девушка качнулась и рухнула с моста.
Когда её тело наконец достали из воды, сердце уже не билось. Человек в костюме, скрестив на груди руки, стоял рядом. «Сорвалось…» – прошептал он, глядя на бездыханное тело. «Вы что-то сказали?» – спросил стоявший рядом солдат. «Нет, ничего… – вздрогнув сказал тот. – Отвезите её на объект и выжмите всё что можно. Исследования должны продолжаться…»
Спасибо за внимание
Убедительная просьба, при копировании контента указывать авторство.