Си, синьор Монджафоко.
Алексей Толстой переименовал его в Карабаса-Барабаса.
Имя повлияло на характер.
Кто победит, случись им сойтись в кулачной схватке?
В правом углу ринга - синьор Монджафоко, в левом - Карабас-Барабас.
Сразу понятно, кто получит пояс чемпиона.
Пока Карабас-Барабас настроит себя на поединок песенкой про готовность к подлостям и гадостям да сверкнёт глазищами синьор Монджафоко апперкотом отправит его в нокаут. Без разговоров. Пару раз чихнув.
Фильм "Пиноккио" так же отличается от "Приключения Буратино", как синьор Монджафоко от Карабаса-Барабаса. Только не поймите меня превратно. Наш фильм - за-ме-ча-тель-ный. Он безмятежен, невинен, чист. Наш фильм, наш Буратино, наш Владимир Этуш, наш Владимир Басов, наша Рина Зелёная, наши дети из кукольного театра Карабаса-Барабаса. Все они любимы с детства.
И наш милейший кукольный сверчок. А не лилипут с усами, в которого Пиноккио запускает киянку, так что итальянский сверчок плачет. Рыдает! Наш кукольный бурчит и ворчит, а итальянский - рыдает.
А когда Пиноккио подпалил себе ноги (да что там - сжёг обе ступни подчистую) зрителей оторопь берёт. Мы, простите за выражение, очумеваем от такой правды жизни.
А итальянские Кот и Лис (мужики оба) против наших Лисички и Котика как шестёрки мафии против уличных пустомель, божедуров.
Вы же помните, что наши "разбойнички" вешают Буратинку за ноги.
А итальянские злодеи - за шею. И Буратино висит всю ночь и к утру уже в бессознательном состоянии.
Сумасшедшая правда... жизни? Нет, - сказки!
Потому, что фильм "Пиноккио" - гениальная сказка, рассказанная выросшим ребёнком.
Взрослые люди, мы вырастаем и забываем, какие кошмары мерещились нам в детстве. Как мы верили в них, как мы боялись, ужасались и как бросало нас в холодный пот и в жаркий пот. И как мы бились с нашими страхами, и мгновенно видели рыбу с человеческой физиономией.
И страшные гробовщики заходили на наши пороги.
И наши подружки-феи вырастали и превращались в недосягаемых красавиц, а мы всё тянулись за ними, а они смотрели на нас пристально и тревожно.
Мы забыли всё это. Или не хотим помнить. Стесняемся помнить. Мы отпихиваем всё это подальше в бессознательное.
Но мы забываем и другое.
Какими тёплыми были наши объятия. И как мы хотели обнимать, искали малейшие поводы для счастья.
И что мрачные синьоры, подобные Монджафоко, случается, отпускают мальчиков подобных Пиноккио по велению сердца, а не наживы.
И что есть такая профессия - бедняк. Бедняк Джепетто, который кричит, как оглашенный, на весь итальянский двор: "У меня сын родился!"
И что иногда наши друзья пропадали, и мы уже не могли их разыскать. Как и в фильмы мы не узнаем о судьбе приятеля Пиноккио, тоже превращённого в ослика.
Мы о многом знали в детстве. О многом забыли.
А Маттео Гарроне - не забыл.
И сделал грустный-грустный и бесконечно добрый фильм. О том, как мы, рождённые куклами, однажды стали людьми.
Как Пиноккио - в овечьем хлеву. И где же ещё нам стать людьми? Нет более подходящего места, чем то, где родился Сын Человеческий.
А к кому и ныне на нос прилетают птицы небесные - тот поэт.