1 сентября 2004 года, День знаний, в североосетинском Беслане стал днём трагедии для всей России. Школу №1 захватили ингушские террористы. В заложниках оказались 1128 мирных жителей – все они пришли на праздник в честь начала учебного года. Для трёх сотен человек, в большинстве своем детей, это 1 сентября стало последним.
Напавшие на школу №1 в Беслане ингушские террористы готовились к теракту еще с лета 2004 года. Именно эта школа была выбрана не случайно. Во-первых, там училось много детей. Во-вторых, расположение города относительно границы с Ингушетией играло на руку захватчикам – от лагеря, где они базировались, до школы было всего 30 километров. Устраивала бандгруппу и конфигурация корпусов школы – к строению, возведённому ещё в 1889 году, за сотню лет неоднократно пристраивали новые помещения, что сделало здание весьма запутанным и дало возможность террористам придумать себе удобные пути отступления небольшими группами.
Формирование отряда, который готовился к атаке на школу, боевики завершили в августе. Планированием занимались лидеры бандподполья Аслан Масхадов, Шамиль Басаев и Абу Дзейт. Они набрали рецидивистов, преступников, участников боевых действий – в общей сложности 32 террориста. Возглавил банду 31-летний уроженец ингушского села Галашки — Руслан Хучбаров. На момент событий Хучбаров находился в федеральном розыске за совершение убийства в Орловской области в 1998 году. Скрывшись в Чечне, Хучбаров присоединился к отряду полевого командира Ибрагимова, потом участвовал в нескольких операциях с Арби Бараевым и, в конце концов, примкнул к бригаде Басаева. В составе бандитских формирований Хучбаров принял участие в расстреле колонны внутренних войск 11 мая 2000 года, подготовке взрыва здания УФСБ Ингушетии 15 сентября 2003 года, а также имел отношение к подготовке смертников для терактов в театральном центре на Дубровке, возле гостиницы «Националь» и военного госпиталя в Моздоке.
Состав ингушской банды взявшие в заложники детей в школе №1 г. Беслана:
Гатагажев Гирей Бексултанович 1975, с. Сагопши, Ингушетия
Ахмедов, Хизраил Хансолтанович 1974 с. Бильты, Чечня
Хочубаров, Магомед Мурцалович 1983 г. Назрань, Ингушетия
Атаев, Рустам Солонгиреевич 1979 г. Малгобек, Ингушетия
Цечоев, Бейал Баширович 1973 с. Сагопши, Ингушетия
Цечоев, Муса Иссаевич 1969 с. Сагопши, Ингушетия
Аушев, Усман Магомедович 1971 с. Экажево, Ингушетия
Борчашвили (Алдзбеков), Ризван Вахитович 1978 ст. Орджоникидзевская, ЧИАССР
Дзортов, Ибрагим Магомедович 1976 с. Барсуки, Ингушетия
Илиев, Адам Магомед-Ханович 1984 г. Орджоникидзе Осетия
Камурзоев, Султан Магомед-Гиреевич 1977 г. Джетасань, Казахская ССР
Табурова, Марьям Юсуповна 1977 с. Майртуп, ЧИАССР Чечня
Пошев, Адам Ахмедович 1982 г. Малгобек, Ингушетия
Таршхоев, Иса Жумалдинович 1981 г. Малгобек, Ингушетия
Торшхоев, Иса Аскерович 1975 г. Малгобек, Ингушетия
Цокиев, Тимур Магомедович 1973 с. Сагопши, Ингушетия
Шебиханов, Майрбек Саид-Алиевич 1979 г. Шевченко, Казахская ССР
Шебиханов, Саидбек Саид-Алиевич 1985 с. Новый Энгеной, ЧИАССР
Ярыжев, Аслан Ахмедович 1982 г. Грозный, Чечня
Лабазанов, Абдул-Азим Идрисович 1973 Казахская ССР
Абу Фарух г. Джидда, Саудовская Аравия.
Лето 2004 года в Беслане выдалось особенно жарким. Августовский зной продолжался и в сентябре, из-за чего детей и родителей предупредили: линейка в школе начнётся раньше привычного – не в 10 утра, а в 9. На День знаний осетинские семьи шли в полном составе: несколько садиков города были закрыты на ремонт, поэтому родители были вынуждены брать с собой и младших детей, которых не с кем было оставить.
В это же время в город ворвались террористы. У них было две машины – «ГАЗ-66» и «Семёрка», которую они по дороге отобрали у участкового. В арсенале боевиков было 22 АК, 2 пулемёта РПК-74, 2 пулемёта ПКМ, танковый пулемёт Калашникова, 2 ручных противотанковых гранатомёта РПГ-7 и гранатомёты РПГ-18 «Муха». У захватчиков также были с собой медикаменты и провиант.
Ингушские боевики ворвались в школу со стороны переулка Школьного, чтобы перегородить мирным жителям возможные пути побега. Милиционеры, увидев происходящее, открыли огонь на поражение, но уничтожить удалось лишь одного боевика. К его телу никто не подойдёт ещё трое суток. Когда труп почернеет, в Беслане поползут слухи, что среди захватчиков были афроамериканцы.
Боевики взяли в заложники 1 128 человек. Двух мужчин расстреляли при захвате. Детей, родителей и работников школы согнали в спортзал, который располагался по центру школы. У заложников отобрали телефоны и запретили им говорить на родном языке: общаться можно было только на русском.
Два десятка мужчин из числа мирных жителей сразу же получили приказ забаррикадировать входы и выходы. Террористы велели двигать к ним мебель, а окна – выбивать, чтобы минимизировать шансы правоохранительных органов на удачную газовую атаку. Коридоры строения заминировали самодельными взрывными устройствами, изготовленными из пластита и поражающих элементов. Бомбами начинили и сам спортзал – СВУ подвесили на баскетбольные кольца. Привести взрывчатку в действие террористы могли с помощью педалей, на которых посменно дежурили до окончания захвата. Позже, когда здание обследуют криминалисты, они отыщут на всех бомбах номера и заключат, что речь идёт о тщательно спланированной «взрывной цепи».
Первым из заложников застрелили Руслана Бетрозова. Он нарушил табу – пытался успокоить детей, оказавшихся в плену, на осетинском языке. Вторым погиб Вадим Боллоев. Он отказался встать на колени. Боевики нанесли ему увечья, от которых он скончался в муках.
Спустя час после начала атаки у школы №1 был сформирован оперштаб. Во главе штаба встал тогдашний президент РСО-Алания Александр Дзасохов, которого в последствии сменил начальник республиканского ФСБ. Жители соседних домов по распоряжению силовиков были эвакуированы, с дорог убрали машины, а саму школу оцепили. Николай Патрушев, который в те годы занимал пост директора ФСБ России, отдал распоряжение об экстренном направлении на объект подкрепления. Отряды Спецназа прибыли на место событий из Владикавказа, Ханкалы, Москвы и Ессентуков. В общей сложности у здания школы оказались 250 сотрудников правоохранительных органов. Снайперы заняли позиции на крышах ближайших домов. Также оперштабом был отдан приказ провести разведку местности, чтобы обнаружить вероятные скрытые подходы к школе.
В 11:05 террористы вышли на связь с силовиками. Не лично: боевики выпустили из школы Ларису Мамитову, которая доставила в оперштаб записку с требованиями. Записку Мамитова писала под диктовку. Из текста следовало, что захватчики настаивали на переговорах с президентом Ингушетии Муратом Зязиковым, а также «Дзасоховым» и «Рашайло». Фамилию последнего в списке политика заложница спутала с фамилией Рошаля, поэтому внизу сделала пометку – «дет. врач». По телефону, который был указан в записке, дозвониться не получилось.
К 16:30 количество убитых террористами мирных жителей достигло 21 человека. Тела погибших выбрасывали из окон заложники. Для 33-летнего Аслана Кудзаева это стало спасением: он подгадал момент и выпрыгнул из окна, таким образом сумев сбежать. Из следующей записки, переданной Мамитовой, следовало, что людей убили потому, что никто не позвонил по номеру телефона, указанному в послании. Номер был указан снова.
К вечеру в Беслан приехал Леонид Рошаль. Он попытался наладить переговоры с террористами, предложил им воду и еду. Боевики отказались говорить с врачом и не пустили его в здание.
К утру 2 сентября, после экстренного заседания СовБеза ООН, террористам предложили деньги и коридор для безопасного отступления. Те ответили отказом. Президент Северной Осетии Александр Дзасохов попробовал действовать через собственные связи – он связался с Ахмедом Закаевым, одним из руководителей ЧРИ, у которого был выход на Масхадова. С просьбой связаться с организатором теракта и убедить его отпустить заложников Закаеву звонила и журналистка Анна Политковская. Таймураз Мамсуров, в те годы занимавший пост представителя президента России в Северной Осетии, также обращался к Закаеву с просьбой о содействии. Двое детей Мамсурова были в числе заложников.
Президент Ингушетии Руслан Аушев прибыл к захваченной школе в 16:00 второго дня теракта. Аушев стал единственным, кому удалось поговорить с террористами. Боевики отказались передать мирным жителям воду и продукты, привезённые главой республики, и сообщили, что заложники добровольно держат «сухую» голодовку. К слову, на тот момент люди вынуждены были есть лепестки цветов, которые принесли с собой на праздник, и высасывать жидкость из одежды, края которой опускали в помойные вёдра. Аушев смог договориться об освобождении 24 заложников. Вместе с людьми члены бандгруппы передали политику письмо, написанное, якобы, Шамилем Басаевым. В письме говорилось о возможности заключить перемирие – если ЧРИ получит независимость, боевики обещали мир для россиян и прекращение боевых действий. Этот принцип в письме назывался как «независимость в обмен на безопасность».
После переговоров с Аушевым в школе начался ад. Террористы, угрожая расстрелом, запретили заложникам пить воду. Посещения туалета отныне также стало табуированным. Людям сказали, что в воде – яд. И предложили им пить собственную мочу.
На третий день оперштаб договорился с террористами о том, чтобы забрать тела погибших в первый день – мирных жителей, которых после расстрела выбросили из окон. Захватчики поставили условие: за телами приедет открытый фургон, чтобы они могли видеть всё, что происходит. Условие было принято. Четверо спасателей отправились к стенам школы, но террористы открыли по ним огонь. Дмитрия Кормилина убили сразу же. Валерий Замараев скончался позже от потери крови. Воспользовавшись ситуацией, заложники, которые к тому моменту были уже в обморочном состоянии, бросились бежать – это был их шанс на спасение. Террористы пресекли попытку автоматными очередями. Погибли 29 человек.
Командир отряда Хучбаров дал приказ членам группы – отстреливаться до последнего и прекратить все переговоры.
После того, как связь была оборвана в одностороннем порядке, сотрудникам спецслужб удалось перехватить разговор лидера группы захватчиков с Алиханом Мержоевым, боевиком ингушского джамаата «Халифат».
Мержоев в ходе разговора дал добро на план Хучбарова. В школе раздались взрывы.
Тогда по приказу оперштаба по террористам был открыт снайперский огонь. Две боевые группы ФСБ выдвинулись к зданию школы. Освободители заходили в трёх сторон – через столовую, библиотеку и тренажёрный зал. Женщин и детей боевики использовали, как живой жит. Одновременно началась эвакуация людей. Участвовали все – и спецслужбы, и милиция, и местные жители, у которых не было оружия. В штурмовой операции погибли 10 сотрудников спецслужб и 6 гражданских спасателей.
Носилок для раненых людей не хватало – их мастерили из лестниц. Машин скорой помощи тоже оказалось недостаточно, поэтому люди грузили пострадавших в свои машины и везли в местную больницу. Тех, кто получил особенно серьёзные ранения, доставляли во Владикавказ. Всего госпитализировано было больше 700 человек, большинство из которых были детьми.
Операция по уничтожению захватчиков 3 сентября продолжалась до полуночи. Отряд был уничтожен. В живых остался только один ингушский боевик – Нурпаша Кулаев. Он предстал перед судом и был приговорён к пожизненному заключению, сейчас содержится в колонии особого режима «Полярная Сова».
Количество погибших не смогли подсчитать сразу – почти две сотни людей считались пропавшими без вести из-за того, что некоторых просто не могли опознать. По окончательным данным, жертвами трагедии стали 333 человека. 186 из них были детьми. 111 – родственниками и друзьями школьников. Теракт оставил круглыми сиротами 17 подростков. В статистические данные не вошли близкие заложников, которые не смогли перенести горе и напряжение – они умерли из-за тяжелой психологической травмы. Северная Осетия за 3 дня потеряла почти столько же людей, сколько за 4 года Великой Отечественной войны – тогда на фронте погибли 357 мужчин.
6 и 7 сентября 2004 года вся Россия скорбила по погибшим в школе №1 Беслана. Рядом со зданием, которое стало местом гибели детей и невинных жителей, возведен храм.
Сегодня нет ничего удивительного в том, что в городах республики Северная Осетия с такой яростью ненавидят исламистских боевиков, принесших беду в дома жителей мирного Беслана. Когда вы спросите здесь людей, кого они на самом деле винят в бесланской трагедии, вы услышите нечто неожиданное: вместо того, чтобы рассматривать войну как боевое противостояние мятежников и сил безопасности, от которого в том числе страдают гражданские лица, осетины видят ее через призму застарелого этнического конфликта. Реальный враг, говорят они, живет сразу за близлежащей границей, не более чем в 20 минутах езды — в республике Ингушетия.
Это убеждение отчасти коренится в истории, а отчасти вызвано серией фатально ошибочных решений Москвы по поводу того, как лучше всего бороться с насилием, от которого страдают южные районы страны на протяжении десятилетий.
Осетины, проживающие в центре горного хребта Большого Кавказа, в основном православного вероисповедования. Владикавказ находится всего в 15 километрах от Назрани, крупнейшего населенного пункта Ингушетии, которая является преимущественно мусульманской.
Напряженность в отношениях между двумя народами уходит корнями в глубь веков. В 19-м веке осетины были ключевыми региональными союзниками России в войне за покорение окружающих их мусульманских горцев, в том числе ингушей, чеченцев и черкесов.
Затем в конце Второй мировой войны Иосиф Сталин депортировал в массовом порядке некоторые северокавказские народы в Казахстан и Сибирь по обвинению в пособничестве немецким захватчикам (на самом деле, это делали лишь немногие). Среди высланных были 92 тысячи ингушей. Когда в 1957 году их реабилитировали и разрешили вернуться домой, по возвращении они обнаружили, что часть их территории — Пригородный район (до 1922 года на территории района не проживало ни одного ингуша- прим. автора) — была передана Северной Осетии.
В поздний советский период ингуши добивались возвращения Пригородного района в их совместную с Чечней республику. В 1991 году после падения СССР крышка кипящего котла была сорвана. Год спустя начались боевые действия в Пригородном. Российская армия поддержала осетин. По меньшей мере, 600 человек погибли в боевых действиях, а также от 30 до 60 тысяч ингушей покинули свои дома.
Конфликт официально закончился постановлением Бориса Ельцина, по которому район должен оставаться в составе Северной Осетии. Но боль и гнев, порожденные этой мини-войной почти два десятилетия назад, и отсутствие каких-либо согласованных усилий Кремля по преодолению ее последствий, продолжают до сих пор отравлять отношения между Северной Осетией и Ингушетией.
Более поздние события только усугубили ситуацию. В умах многих местных жителей критический момент в новейшей истории осетино-ингушских отношений произошел в сентябре 2004 года, когда группа ингушских боевиков захватила школу №1 в Беслане. Многие наблюдатели тогда посчитали, что Беслан вновь разожжет вооруженный конфликт между осетинами и ингушами.
«Суки, трусы. Им лучше пытать детей или прятаться, как крысы в норе, чем сразиться в бою с настоящими мужчинами. Шакалы, а не люди»- мнение о террористах одного из жителей Беслана, осетина. Эта глубокая ненависть никуда не делась и сейчас. Один из моих знакомых, служивший тогда в 2004 году в североосетинском ОМОНе, сказал мне: «Боевики были в основном ингуши, перед нападением они собрались на базе в лесу в Ингушетии. Это позор, что мы не захватили их живыми. Тогда мы могли бы отдать их осиротевшим матерям, чтобы они могли порвать этих ублюдков на куски».
Ингушских боевиков также упоминали в нападениях террористов-смертников. В 2008 году женщина взорвалась в микроавтобусе около центрального рынка во Владикавказе, в результате чего погибли 13 человек. Свидетели говорили, что женщина была 40-летней ингушкой, хотя ее личность не установили.
Затем в сентябре 2010 года террорист-смертник взорвал себя в автомобиле рядом с тем же рынком, убив 17 и ранив более 160 человек. Позже милиция сообщила, что это сделал Магомет Мальсагов, 24-летний житель Назрани. Он, вероятно, провез взрывчатку через контрольно-пропускной пункт между двумя республиками в баллоне для газа, который многие водители здесь используют в качестве топлива. Террорист-смертник, убивший в январе около 40 человек в московском аэропорту Домодедово, был также из Ингушетии.
Сусанна Дудиева, председатель комитета «Матери Беслана», высказала общее мнение лаконично: «Ингуши говорят, что не все ингуши террористы. Но мы не можем не заметить, что все террористы — ингуши».
Обе стороны в войне последнего десятилетия между исламистскими повстанцами и российскими войсками на Северном Кавказе, как правило, пытаются преуменьшить роль этнической принадлежности.
В 1990-х годах чеченские сепаратисты обосновывали свою борьбу национальным вопросом, ссылаясь на борьбу против царской России полтора столетия назад. Сегодня боевики являются частью «Имарата Кавказ» — общерегиональной коалиции исламистов, для которых вера и товарищество превыше национальных и этнических связей. В свою очередь, Кремль настаивает на том, что повстанцы получают финансирование из-за рубежа и являются частью глобальной сети джихада: справедливое обвинение, но оно игнорирует решающую роль местных факторов.
По правде говоря, этнические расколы остаются мощным усилителем конфликтов в этом анклаве степи и гор, напоминающем лоскутное одеяло из многих малых народов. В Дагестане, где проживают более 30 групп коренных народов, этническая принадлежность может обеспечить общую связь для мафиозных групп (чьи интересы, в свою очередь, могут пересекаться с деятельностью мусульманских фанатиков). Осетино-ингушское противостояние, однако, самое острое в регионе, поскольку оно сочетает в себе этнические, территориальные и религиозные противоречия.
Сегодня, историческое самосознание осетин как сражающейся нации, окруженной злонамеренными соседями, подпитывается вооруженными нападениями на них и ростом исламистского повстанчества к западу от них в Кабардино-Балкарии.
«Только наша толерантность спасает ингушей от чего-то очень плохого, — сказала мне на прошлой неделе Света Джиоева, репортер газеты «Осетия Сегодня». — Даже сейчас, после всех этих взрывов, они приходят за покупками к нам на базар, и никто не беспокоит их. Но я не знаю осетина, который поехал бы в Назрань. Это слишком опасно».
Она добавила: «Вы видели среди террористов-смертников хоть одного христианина? Мусульмане должны задать этот вопрос себе, прежде чем требовать сочувствия. Мы имеем право опасаться их».
Как-то во Владикавказе довелось побывать в интернет-кафе «Дикий Хакер» на улице Батуриной, наблюдая за группой мальчишек — не старше 12 лет, играющих в супержестокую групповую компьютерную игру. От взрывов враги разлетались на кровавые куски мяса, а мальчишки кричали друг другу на русском вперемешку с бранными словами. «Смотри, ингуш, террорист — мочи его!» — крикнул один при виде врага.
В Беслане вражда ощущается еще более остро. Спустя семь лет после нападения на школу №1, обугленный зал, где несколько дней сидели заложники, по-прежнему остается святыней. На стенах ряды фотографий мертвых. Венки, православный крест и бутылки с водой, как символ того, что заложникам не позволили передать питьевую воду.
Сусанна Дудиева, жительница Беслана, чей 13-летний сын Заур умер в школе, говорит: «Террор по-прежнему с нами. На другой день после того, как ингуш взорвал себя в сентябре на рынке во Владикавказе, у моего мужа случился сердечный приступ от шока». (Он выжил, но прикован к постели.)
На вопрос, чего не хватает в стратегии Кремля для подавления исламистов, женщина ответила: «Она слишком мягкая. Я за карательные методы. Если террорист может убивать невинных людей, может убивать детей, почему нельзя казнить всю семью, которая воспитала террориста?».
Такие заявления не обязательно влекут за собой насилие. Тем не менее, в Осетии произошел тогда ряд инцидентов, связанных с нападениями или ущемлением прав в отношении 20% ее мусульманского меньшинства. После восстановления мечети в Беслане в прошлом году, матери попросили руководителей мечети не передавать призывы к молитве через громкоговоритель. Некоторые местные жители вообще были против возобновления работы мечети. «Как в нашем городе можно кричать «Аллах акбар», когда боевики выкрикивали это над нашими умирающими детьми?» — вопрошает 79-летняя Светлана Цгоева, у которой убили 9-летнюю внучку.
В одном из сел в южной части Северной Осетии богатый бизнесмен-мусульманин решил обустроить в своем саду молельную комнату и возвести минарет. Строительство минарета не достигло высоты и трех метров, когда местные жители, в подавляющем большинстве православные, организовали митинг протеста. На него пришли 300 человек, они ворвались в его дом, порезали шины у его автомобиля, и потребовали, чтобы он снес минарет. 493 человека подписали письмо к президенту России, утверждая, что если минарет останется, в деревне поселятся фундаменталисты. (Пока он еще стоит.)
Алан Цхурбаев, популярный осетинский блогер, чей пост по спорному минарету вызвал поток комментариев, заявил, что этот вопрос обостряет противостояние, выводя его за рамки чисто антиисламских настроений: «Проблема не только межрелигиозная, но и, конечно, межнациональная. То есть, осетино-ингушская».
Он добавил: «Многие люди в Осетии готовы сложить слова «ислам», «ингуш» и «террорист» в одну цепочку. Соответственно, я уверен, что в Ингушетии столько же людей воспринимают осетин только как “бойцов, которые убивали нас”».
