«Прислонила угвазданный велик к бревенчатой стене. И взмокшая, умеренно уставшая. Поплелась в дом.
Ноги ныли и гудели — с непривычки и досады. Хотела прокатиться лихо, по-молодечески. Но въелась в, прошлым вечером нахлёстанную, лужу. Как раз, на околице. Забрызгала светлые чиносы, текстильные кеды уделала. Изумилась, выматерилась. И приостановила ход. Колёса тут же погрузились в жижу, до втулки. Всё же я — не дюймовочка. Вес имею не овечий. Да, и транспорт тяжёлый. Коробка скоростей, ободы специальные, багажники наворотистые, седло для мягких ж*п… Короче, осели мы капитально. Складные упоры выкинула, ножки на раму пристроила. Сижу дроздом — жду помощи. Равновесие, исключительно за счёт увяза, и соблюдаю. Чуть качнусь — волна пойдёт, лужа зарябит. А байк — словно недружественный член ОПГ, в цементе. Гарантирует и рекомендует качество строительных работ.
Вижу. От своего особняка двинулась баба Клава. Жена важного чина. Кричу, держа внутренний баланс: «Клавдия. Ох! Петровна.Ууух!. Позовите. Ёёёё. Вашего. Что б тебе.. Мужапустьпоможет..» И висну на руль. Но наша местная нелечебная грязь — всё же, не «лазни константинови»! — уже загустела. И, думаю. Шины пустили корни. Потому, стёрла горючий пот. И с надеждой вглядываюсь в тушку Клавину. Она — «тетерев глухой,.. а каждую сплетню уловит, уцепит, да и разнесёт! ещё..» — приложила к уху широкую ладонь. И смотрит в мою сторону. Но, не видит. Солнце — с*ка! — ей в глаза шпарит. Я теряюсь. На фоне небесного светила. Ноль! Пошла к соседке. Новостями трясти. Вернётся — я уже состарюсь.
Пацанчик — юркий школяр, мамина гордость — выскочил из-за угла. Как раз на перекрёстке поселковых улиц. Но далеко. Хоть и глазаст, пройдоха. Но меня не углядит. Я — пугало огородное — уже слилась. Сроднилась с пейзажем. Ещё минут двадцать — будут ромашки полевые класть. К мумифицированному велику, цены неподъёмной. Вот, нежданный водоём иссохнет — и мы. С ним! Создадим авангардную композицию. Ещё в конкурсе поселковых инсталляций. Выиграем.
Можно, конечно, поставить ступни вниз. Как раз, по середину голени выйдет. И, распрощавшись с итальянскими брючками и брендовыми кедишками, таки выйти из положения самой. Куда, бл?! Вся свора поимееет возможность. Из окон и оконищ. Просмотреть трэш — «высокопородная мадам, вся в грязи, тащит свой понтастый байк, на себе, к себе во французистую берлогу.. ха-ха-ха!..» Не хочу! Пусть лучше — ромашки.
Или. Можно попытаться вынуть мобилу, из подсумника. Но надо скорючиться, и рискнуть. Сильно. Боюсь, такого качка фигура «S и сыновья, раздирают пасть» не выдержит. А проделать скорбный путь, до собственного двухэтажного, в грязи всей. Я не готова, тем паче. Сижу..
Спина затекла, макушку припекает, воды бликуют багряными закатными лучами. Красотааа!..
Меня толкают в плечо, трясут. И, сквозь шелест листвы ближайшей рощицы, я слышу: «Мам. Давай, вставай. Хватит дрыхнуть. Там тесто поднялось, я не знаю, что с ним дальше делать..»
Разлепляю очи: «Фу! Ну и хрень мне приснилась. И как это меня сморило? Вроде, привалилась только. На диван. И тут..» Тру веки, тянусь. Опускаю чистые голые ноги на дубовый пол. Ёжусь. Накидываю льняной кардиган, иду к кухне. По дороге вяло объясняю план дальнейших действий: «Сейчас, начинку. Курага, изюм, в общем — сладкие будут. Могу открытый, капустный, например. Там вилок болтает… А велик мой где?»
«В сарае. Где ещё..» — доносится из столовой, — «а что вдруг вскинулась?.»
«Да, показалось, на улице оставила. К заднему крыльцу привалила. Точно, в сарае?»
«Точно. Сама утром брала, каталась. Знаешь, там на околице такую лужу наполоскало!..»