Взяв в 1239 году прусскую крепость Хонеда на берегу Фришского залива, крестоносцы сразу же принялись интенсивно ее перестраивать и дополнительно укреплять. Пруссам, которые из окрестных лесов мрачно наблюдали за возней пришельцев, все это, конечно, сильно не нравилось. Вскоре в земле Вармийской объявился некий Пиопсо, который собрал довольно крупный отряд и совершил внезапный налет на строившийся замок. Но предприятие закончилось плачевно – в первую очередь для самого прусского командира, скакавшего впереди, на лихом коне. Пиопсо получил с крепостного вала стрелу в горло, и вармийцы, лишившись вождя, отступили.
Тем не менее, обитателям крепости Бальгеа (как она тогда называлась) приходилось туго. Причиной тому было нетрадиционное местоположение, ведь обычно тевтонцы воздвигали замок у какой-нибудь реки. Она выполняла как оборонительную (будучи дополнительной преградой для штурмующих), так и хозяйственную (вращала колеса замковой мельницы) функции. Ближайший же к Бальгеа ручей протекал километрах в пяти к югу. Там, под холмом Линденберг и пришлось ставить мельницу, приспособив ее для возможностей обороны.
«В это время многие знатные и властительные мужи Вармии, видя, что Бог на стороне братьев, устыдились и со всем домом и челядью своей перешли к братьям из Балги, - повествует знаменитый орденский хронист Петр из Дусбурга. - Получив с их приходом новые силы, братья построили мельницу за мостом через озеро, близ брода, ныне общего, через одну реку и, укрепив ее наподобие замка, оставили там двоих братьев и многих оруженосцев для охраны ее. После пруссы, осадив этот замок сильным войском, взяли его и, убив братьев и оруженосцев, обратили в пепел».
Нынешний полуостров раньше был островом, отделенным от материка узким проливом. К досаде новых обитателей замка, пролив вскоре зарос камышом настолько, что превратился в болото. Крестоносцы проложили по нему бревенчатую гать, которую прикрывала крепостца Шнекенберг, полученная завоевателями во владение вместе с Хонедой. Однако вскоре и это укрепление пруссы сумели отвоевать, перебив гарнизон.
Несмотря на все эти лишения, к 1242 году Бальгеа расширилась настолько, что здесь теперь не стыдно было принять благородных господ самых высших рангов. И замок стал резиденцией конвента Тевтонского ордена. Как говорится, noblesse oblige: жизнь здешний гарнизон был вынужден вести образцово-христианскую. По свидетельству летописца, замковые молельни практически никогда не пустовали, а в самой крепости не было угла, где после вечерни или заутрени какой-нибудь орденский брат не полосовал бы себя плеткой, усердствуя в самобичевании. Глядя на все это, гостям Балеги оставалось лишь поражаться и восхищаться.
Весной того же года тевтонцам пришлось решать проблему Первого прусского восстания, поднятого под предводительством князя Восточной Померании Святополка – человека вообще чрезвычайно интересного и попортившего ордену много крови. Положение складывалось воистину угрожающее. Померанец сначала драл с орденских караванов драконовские пошлины, потом принялся захватывать направлявшиеся в Пруссию корабли, а в итоге так и вообще прекратил всю речную навигацию, отрезав гарнизоны тевтонцев от снабжения. Не удивительно, что на севере замки ордена сдавались один за другим!
Очень быстро крестоносцы оказались прижаты к заливу, сумев отстоять лишь Эльбинг и Бальгу. Последнюю восставшие заблокировали, построив напротив пресловутого болота крепость Партегаль. Оказавшуюся под угрозой гать пришлось спешно переносить южнее, но пруссы шли буквально по пятам, и вскоре обустроили еще одно укрепление – Скрандин.
Деблокировать Бальгу поручили опытному вояке герцогу Отто фон Брауншвейгу. Ночью он незаметно подошел к замку и отправил к осаждавшим провокатора – тоже из пруссов, но состоявшего на службе ордена. Национал-предатель по имени Поманде блестяще выполнил свою задачу, заманив единородцев в засаду, где их поголовно перебили. Немцы поспешили срыть обе прусские крепости, бывшие у них настоящими занозами в заднице. Но это был всего лишь тактический успех. Святополк со своими головорезами тем временем бесчинствовал в Кульмской земле, все на своем пути предавая огню и мечу.
- У меня были хорошие учителя, – явно намекая на «европейских цивилизаторов», посмеивался померанский князь в ответ на упреки в непропорциональном применении силы.- Пусть теперь умываются собственной кровью!
За орденом здесь оставались собственно Кульм да еще замки Торн и Редин, окрестности которых были чудовищно разорены, а не менее 4 000 христианских обывателей убиты. Еще остававшиеся в живых рыцари ничуть не сомневались в том, какая участь уготована им в случае окончательного разгрома.
- Коли уж нам все равно суждено умереть, братья, лучше погибнем в битве! – воззвал тогда старый маршал Дитрих фон Бернхайм.
Ветеран этот, впрочем, был не только храбр, но еще и умен - «душой Улисс, а рукой не слабее Гектора», как характеризовал его летописец. Поэтому не бросился в открытый бой с горсткой оставшихся воинов, а вместо этого решил предпринять дерзкую вылазку. Вместе с ним было еще четверо рыцарей и 24 оруженосца.
Ненастной ночью накануне Варварина дня (17 декабря) этот отряд под покровом темноты выдвинулся к замку Сартовице, принадлежавшему лично Святополку. Тевтонцам удалось незаметно приставить лестницы, взобраться на стены и в слабом свете зимней зари ворваться внутрь. Гарнизон состоял из полусотни отборных прусских дружинников. Упорный бой длился почти весь день, но в итоге крестоносцы, перебили почти всех врагов и взяли в плен десятка четыре женщин и детей, также оказавшихся в замке. Но самой большой удачей оказалось даже не это.
«… они нашли в одной кладовой ларец, или ковчег, а в нем — серебряную шкатулку, а в шкатулке - герму святой Варвары, девы и великомученицы, - пишет Петр из Дусбурга. - Увидев это, они пали ниц на землю, воздавая хвалу Богу за обнаружение столь славного дара. И, подняв эти святые мощи, они с великой радостью вышли из кладовой».
Обретенную реликвию Фон Бернхайм вместе с несколькими оруженосцами доставили в Кульм, «где клир и народ, встретив их торжественной процессией, отнесли <мощи> в церковь и поставили в старом замке».
Можно себе представить ярость Святополка, узнавшего о выходке фон Бернхайма! Немедленно собрав все оказавшиеся поблизости войска, князь ринулся отвоевывать Сартовице. Пять недель кряду стены замка долбили таранами, засыпали защитников стрелами, пытались сделать подкоп и применяли еще множество различных ухищрений. Бесполезно – оставшиеся в крепости рыцари отбили все штурмы.
Решив, что осада осадой, а грабеж по расписанию, Святополк во главе значительного войска вновь направился в Кульмскую землю, переправившись по льду Вислы. Навстречу пруссам поспешил все тот же Дитрих фон Бернхайм, воистину ставший злым гением для Святополка. Удачливый маршал разбил теперь уже непосредственно князя, который сам-десят едва унес ноги, оставив на поле боя 900 воинов. Но осажденные в замке всего этого, конечно, не знали, посему решили послать гонца за помощью. Лазутчику удалось незаметно проскользнуть мимо прусских аванпостов и благополучно добраться до расположения фон Бернхайма.
- Очень хорошо, - обрадовался маршал. – Значит, Сартовице еще держится. Тогда беги-ка ты, дружище, обратно и передай, чтобы, когда я подойду, и завяжется бой, вы все дружно ударили из замка в спину проклятым язычникам. Тогда с божьей помощью мы их точно одолеем.
Что ж, и этот план вполне удался. После третьего поражения кряду померанский князь впал одновременно в пессимизм и мистицизм. Вот как это описывает хроника:
«Святополк, получив из первого поражения точные знаки и очевидные знамения, что Бог на него ужасно разгневался, и, не сомневаясь, что щит Божий от него отодвинут, устрашился, и так затрепетало сердце его, что он со многими воинами все же не решился ожидать немногих, но, обратившись в бегство, постыдно отступил».
Многие тевтонцы рвались в погоню, но фон Бернхайм был не только смелым и умным, но еще и осмотрительным. Преследование он запретил, занявшись вместо этого восстановлением проломов замковой стены. Ведь пруссы складывать оружие пока не собирались и могли вернуться в любой момент со свежими силами.