Если одной строкой – человек, который успел сделать многое, прожив сравнительно недолго.
Тридцать девять – предельный возраст девятнадцатого века. Информация проникала рывками и дозами, подчас телепатически.
Отсутствие новых пластинок от стабильного хитмейкера объяснить было нечем, кроме состояния его здоровья. И только пару лет спустя я узнал правду в колонке некрологов старого номера Newsweek.
Сердечный приступ – и никаких портвешковых панихид в СССР, не говоря уже о всплеске интереса, о росте цен на диски. А мог бы дожить до наших дней, как его коллега по жанру Хэмилтон Бохеннон, участвуя в ностальгических диско-торжествах. Мог бы написать мемуары, обаятельные, как его музыка. Традиционное образование – психология, фортепиано – не противоречило колоссальному чувству современности, каким обладал этот создатель самых фешенебельных композиций в стиле диско.
Chic и Bohannon изнуряли ритмически, Вэн МакКой вовлекал танцоров и слушателей в старинный заговор живой скульптуры и натюрморта, которые, при наличии фантазии, видны из любой, самой угрюмой, точки на земном шаре.
В этом плане ему наиболее близок «Оркестр безлимитной любви» – грандиозное побочное детище Барри Уайта, позволявшее до одури любоваться воздушными замками, не покидая казенной жилплощади.
Подлинных создателей музыки, воплотившей семидесятые, нередко объединяет консервативное прошлое.
Гигант авторского рока Боб Сигер, например, работал с сержантом Барри Сэдлером над «Балладой зеленых беретов».
Полноценный соул целиком вышел из церкви, куда, как правило, и возвращаются пожилые звезды этого жанра.
Ну и в целом, налет буржуазного благополучия явно противоречит ключевой роли, которую задним числом приписали эксперты и культурологи разного рода ряженым босякам.
Декаданс, гедонизм и нарциссизм семидесятых были окрашены контрреволюционно. В этом, собственно, и заключается универсальная привлекательность артистов, чьей музыкой принято манкировать за недостатком в ней эпатажа и бунтарства.
Рупором эстетических консерваторов служил лейбл Avco или H&L. Помимо выпуска собственных альбомов, Вэн МакКой имел прямое отношение к написанию и шлифовке ряда чужих хитов, ставших впоследствии классикой поп-музыки.
Для посмертной славы и пожизненного места в личном хит-параде шестидесятых хватило бы одной Baby, I'm Yours, причем, в любом исполнении, включая позднюю Петулу Кларк.
Но были и другие. Например, новаторская Gettin' Mighty Crowded– третья по величине, но первая по оригинальности оформления жемчужина репертуара Бетти Эверетт. Две первые – естественно, You're No Good и Shoop Shoop Song.
Или, прямо скажем, чересчур замысловатая для массового успеха Abracadabra Эрмы Франклин.
Само собой, о богатейшем музыкальном прошлом одного из зодчих диско-саунда я узнал не сразу, и совершенно случайно. Распечатав сборник ранних записей Ариты Франклин, брезгливо отданный мне за десятку одним адептом прогрессива.
Когда я пытаюсь вспомнить, какую из его песен пела молодая Арита, одна другую сменяют сразу три композиции подряд, нисколько не уступая качеством друг другу. Это могла быть едва уловимая по мелодии, но незабываемая по настроению I Can't Wait To See My Baby’s Face. Или полная нарастающего фатализма Cry Like a Baby Эшфорда и Симпсон. Но, в конце концов, побеждает Sweet Bitter Love – надежный акустический маяк в сумеречной зоне, где все сложнее распознать названия и лица.
Хозяева лейбла H&L – Хьюго Перетти и Луиджи Креаторе – были ревнителями старины со стажем. Это они делали акцент на лирику в репертуаре Сэма Кука и адаптировали мелодию Plaisir D'Amour в Can’t Help Falling In Love, превращенную Элвисом в манифест реакционного романтизма.
Соседями МакКоя по лейблу оказались неподражаемые фальцетники The Stylistics, мастера музыкального гипноза в медленном темпе. И, хотя с ними работал филадельфийский гений Том Белл, музыка Стайлистикс тут и там являет следы стилистического единства с мини-симфониями и болеро Вэна Маккоя. Формула торжественных песнопений такого рода была им успешно испытана с помощью Глэдис Найт еще в шестьдесят пятом году.
Важно отметить, что притягательность музыки, прославившей Вэна Маккоя, никак не связана с каким-либо «направлением» или мифом. Это анонимная магия профессионала, чьи способности соответствуют потребностям поколения.
В таком режиме работали устроители фейерверков и архитекторы фонтанов в галантную эпоху барокко. Примечательно, что, обладая превосходными вокальными данными, маэстро не солировал ни в одном из своих основных хитов, довольствуясь скромным статусом бэквокалиста-руководителя. Словно опасаясь пропеть что-нибудь лишнее, приоткрыв тайну своего мастерства, которую ему суждено унести в могилу.
Ибо знающий молчит, а говорящий не знает.
Наиболее ярким показателем масштабов его влияния в музыкальной сфере остается аранжировка Walk Away From Love Джимми Раффина, пожалуй, чересчур экспрессивного для коронных фишек мистера Маккоя. Но иногда контраст завораживает крепче гармонии.
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы
