Настройщик качелей
«Я не помню росы. Мне кажется, в моем детстве совсем не было росы. Теплая дорожная пыль взрывалась под нашими босыми ногами со звуком «пуф — пуф». Мы вторили громче и громче: «буф — буф». Так и бежали по воображаемому минному полю до самого магазина.
Беспощадное солнце Туркестана уже в мае добела выжигало траву. До сих пор ловлю себя на привычке двигаться от тени к тени. Мы всегда ждали дождь. Ждала бабушка, и ждал я. Приложив ладонь ко лбу, она вглядывалась в заснеженные вершины гор Тянь-Шаня, тучи всегда приходили с запада. Я повторял за ней, прикрывая глаза от солнца крохотным козырьком детской ладони.
Позже я научился ждать сам. Наша школа собирала хлопок в районе корейского города Тойтепа. Как только в пыли начинали копошиться первые капли, школьников уводили с полей. Дожди были часто, но это не потому, что был октябрь, а потому что ждущих было много.
А тогда — давным-давно — в Ферганской долине — дождей было мало, потому что ждущих было мало. Ждали только мы вдвоем: ждала бабушка, и ждал я. Алексей улыбнулся: если такими словами объяснять Логинову, почему Питер, он скажет, что ты стал сентиментален. Скажет и будет прав».
Алексей Анатольевич Зырянов знал за собой эту привычку (и не препятствовал ей): частенько, мысленно возвращался к какому-то старому разговору и начинал придумывать новый вариант своего ответа или реплики. Появлялось вот такое «я не помню росы» и вихрем подхватывало, да так, что первая пауза с полоумным вопросом во взгляде «где я?» происходит, когда в голове уже крутится под две-три тысячи знаков… с пробелами. Или пока не прервет что-нибудь, как сейчас, например:
В лобовом стекле стремительно выросла фура, увешанная гирляндами разноцветных огней. Алексей слегка тронул педаль тормоза и принял чуть левее, чтобы рассмотреть причину остановки: впереди десяток машин всего-то, но они пристроились в хвост невидимой колонны, скрывающейся за правым поворотом и за высокой травой.
Цокнул обручальным кольцом по костяшке руля и словно бы очнулся. Ни о каком обгоне, конечно, не могло идти и речи — чисто технически, но удивило не это. Удивило, что внезапно расхотелось куда-либо гнать: впервые за длительное время почувствовал себя спокойно, стал замечать скорость перемещения пейзажа за бортом , мелкую моторику окружающего мира — стал замечать, а ведь еще неделю назад, въезжая на Академический мост, прибывал в состоянии полной готовности «переходить эту реку вброд». Шептал озлобленно, поглядывая в боковые зеркала: «ладно, ладно — мол, фигура речи, — чтобы сбить со следа воображаемых псов».
Легко стало, плечи опустились, ушло напряжение из тела. Руки сначала повисли от усталости и длительного оцепенения, а потом пустились в безудержный пляс по доступному периметру салона автомобиля: то потянутся к кнопкам радиоприемника, то покрутят колесо климат контроля, то за пробку бутылки минеральной воды примутся. Постоянно испытывая сопротивление несговорчивого ремня безопасности, принял эту восторженную суету как должное, что уж там — радовался ей.
Так себя веселил: «Удельная плотность погони в окружающей действительности (или в вакууме — для простоты) обратно пропорциональна расстоянию между убегающим и догоняющим, — шутить уже мог — или, точнее, обратно пропорциональна квадрату расстояния». — Слово «квадрату» почти выкрикнул, — убегающий и догоняющий не выбирают дороги».
Вспомнил строки из песенки:
«А в их возрасте не знают дороги.
Они не представляют, что с собой брать.
Они надевают лёгкие сандалии на ноги,
Берут пустые корзины,
Как по приказу бежать».
— Но стоит раздаться звонку от Деда, как эпицентр погони перемещается в то место, где поднята трубка, — вслух сказал и с выражением.
Алексей посмотрел по сторонам, дорожные работы со времени его последнего приезда закончены, по обочинам появились прутья будущих деревьев. На самый край дороги вышла большая рыжая собака. Колонна машин медленно сдвинулась с места. В зеркале заднего вида к взрослой собаке присоединились два маленьких щенка. Повернул зеркало на себя, — белая рубашка с высоким воротом перечеркнута серой лентой ремня безопасности, лицо с робкой улыбкой — на нём, под улыбкой борода (уже год как носил). Говорил, что борода уберегает часть лицевой поверхности от ношения стыда и страха — на нём.
А что до туркестанской пыли, так это был ответ Логинову, его бессменному юристу, на вопрос трехлетней давности: зачем нам Питер? Нам — это фирме Алексея Анатольевича Зырянова, которая вела строительство на нескольких объектах Подмосковья. Тогда Алексей отвечал своему юристу что-то про перегрев рынка недвижимости Москвы и области, про неисчерпаемые производственные ресурсы, оставшиеся в Питере после завершения строительства ряда гигантских спортивных объектов. Лукавил короче, как можно было объяснить чопорному коренному москвичу, Логинову Юрию Павловичу, что значит Питер для пацана из среднеазиатской провинции (без моря), где пыль – это не просто термин, это архетип вездесущий, от которого не скрыться, как и от неба над Балтикой, которое после Тосно, оставшегося сейчас далеко справа, уже безраздельно затянулось плотными тучами.
Перед отъездом в Питер Алексей заезжал к Марине в Тушино. На двери ее подъезда красовалось объявление, вызывающее улыбку у всяк сюда входящего:
«Теперь продается голубятня».
Улыбка не вязалась с заготовленным для визита выражением лица, и удержаться улыбка не могла на нём, — на лице заготовленном, а что может быть глупее, чем постоянно сползающая улыбка (как штаны арестанта, у которого изъяли ремень).
— Кончилось канареечное семя для птицы, — прошептал невесть откуда взявшуюся версию причины продажи голубятни.
Не вспомнил источник цитаты, но порадовался ей, опять улыбнулся и тут же сделал себе замечание: негоже сейчас веселиться, но состояние стресса почему-то очень склонно к смешному, тем более состояние истерики, это и вовсе про «тупо поржать». Да и надо признать, что в данный момент откровенно, честно говоря, радовался. Радовался, что напряженное состояние постепенно уходило по мере удаления от Иркутска, — последнего эпицентра погони.
Марина в сиреневом халате открыла дверь. Не поздоровалась. Раньше она всегда начинала говорить первой. Сейчас молчала. И Алексей молчал. Так и разговаривали — молча. Угадывали вопросы друг друга, угадывали ответы друг друга, а сами смотрели — то на кота, то на улицу. А там самое начало осени. Небо чистое. Его полно. Это тебе не Питер: высокие мускулистые облака плывут на почтенном расстоянии друг от друга, высокие, рельефные, глаз не оторвать.
Алексей злился на себя за то, что он опять не готов к разговору. Знал, что все будет сложно, мучительно. Спрашивал себя: каких слов она ждала? Ведь она ждала. Не могла не ждать. Он просто опять не справился. Как-то невпопад стал просить подольше не заводить знакомства с соседями, почаще выезжать к родственникам на выходные и на праздники. Марина уловку поняла, напоила его чаем…
И не стала плакать, только уже в прихожей тихонько сказала, не рассчитывая на ответ:
— Что же ты с нами сделал?
Алексей вышел из подъезда, еще раз глянул на объявление «Теперь продается голубятня» и промычал сквозь зубы:
— Теперь да!
За руль сел не сразу. Перешел дорогу и свернул в бульвар, чтобы найти место, где можно было позволить себе слезы.
Будучи еще на «царевой» службе, Зырянов А.А. открыл несколько обществ с ограниченной ответственностью, чтобы не тратить нервы на уговоры представителей крупного и среднего бизнеса — поставить ему в управление склянку чернил или горсть крепежа нужного сортамента. Им же всем подавай многомиллионные контракты, а тут такая мелочь. Вот и открыл несколько «ООО», и работали там под его чутким руководством нанятые директора и менеджеры из числа недавних студентов. Руководством чутким, но зачастую на значительной дистанции, и с ненавязчивым контролем с его стороны.
Когда родная госкорпорация и все эти федеральные законы за номером таким-то от такого-то числа окончательно достали Алексея Анатольевича, он, разумно положив, что уже обладает достаточным опытом ведения самостоятельного баланса, в один прекрасный момент послал все к чертям собачьим и вышел на вольные хлеба. Начал, так сказать, функционирование с другой стороны баррикады.
Алексей свернул с трассы к новостройкам. Шелестя щебнем, машина сползла по насыпи и замерла перед колеей, до краев наполненной грязью. Старый Land Cruiser взял правее и, проехав по полю до оврага, все-таки нырнул левой стороной в черную жижу. Полный привод подключился бесшумно, умытая машина с легкостью выкарабкалась на гравийную площадку и остановилась возле ближайшего вагончика охраны. Алексей не то чтобы хотел предупредить о своем прибытии — ему не терпелось послушать какие-нибудь новости. В прошлый раз ему подробно рассказали, когда и какие «гости» наведывались, тогда он впервые понял, что это от Деда.
Не заглушая двигателя, Алексей вышел. Одним щелчком раскрыл над собой зонт и шагнул на мокрый гравий. Поднялся по железной лестнице. Дверь в бытовку была заперта, он спустился под навес слева от бытовки, положил раскрытый зонт на длинный дощатый стол, сел на лавку и посмотрел наверх. Низкое небо с трудом шевелилось, словно только что разлитый бетон.
В начале весны Алексей лихо сменил несколько часовых поясов, а сейчас отмотал их обратно: он приехал в Питер много думать (так себе говорил).
Начался мелкий дождь, больше напоминающий аэрозольное распыление воды. Микроскопических капли никуда не двигались сами по себе, они покоились в ожидании ветра, в ожидании плащей, зонтов, лобовых стёкол, на которых собирались в капли покрупнее, стекались в лужи, уходили ручьями в Неву, но это потом, а сейчас будущей Невой можно было дышать. Странное волнение и лёгкая дрожь наполнили тело Алексея, как будто ему предстояло выйти не во двор своих собственных домов, построенных тандемом на питерский манер, а на сцену с не готовым текстом или даже с импровизацией. Намеренно не торопился.
«Почему Питер? — Алексей мысленно продолжал отвечать Логинову. — Да вот почему, потому что дождался: теперь в моем распоряжении всегда есть такой дождь, которым можно дышать. Редких ясных дней мне достаточно. Вот и сейчас, солнце подмигнуло и скрылось. Оно двинулось дальше — жечь траву в Туркестане, а я остался здесь — мокнуть. А пылью дышать нельзя, вернее, этому дыханию надо долго учиться».
Машину припарковал чуть дальше под навес за вагончиком. Делал это уже не в первый раз, не опасаясь, так как всех здесь знал и все знали его: охранники на стройплощадках переходили по наследству от объекта к объекту. В июне, когда Алексей окончательно, устранив все замечания, сдал в эксплуатацию свои дома, вагончик переехал выше по склону, где соседи только начинали бить сваи.
Как всегда, практически след в след, вышел на угол ближайшего дома, обойдя котлован справа; на ходу надел очки, бегло осмотрел двор. На новенькой разноцветной детской площадке на качелях качался мальчик лет пяти. «Здравствуй, Димка», — сказал про себя Алексей.
Качели издавали равномерный успокаивающий звук. «Такой узнаваемый и родной звук», — подумал Алексей. С улыбкой на лице юркнул в приоткрытую дверь ближайшей парадной, понемногу успокаиваясь, пешком поднялся на последний этаж и вскарабкался на чердак по железной лестнице.
«Похоже, качели всех городов настроены на одну ноту. Эта нота и останется в космосе после нас. Рев машин, бас-гитар, бой барабанов промелькнут во времени, появившись ненадолго, и исчезнут вникуда, а этот скрип начался за тысячи лет до всей этой какофонии цивилизации и будет звучать еще тысячи лет после того, как человечество существенно поутихнет», — Алексей аккуратно опустил за собой люк, не успел выпрямиться, как:
— А-а-а. У-у-у, — пронеслось громким протяжным эхом.
Вздрогнул от неожиданности и присел, крепко уцепившись за растяжку телевизионной антенны. Зычный женский голос, словно из глубокого колодца, ответил эху:
— Лида, двадцать шестой готов, забирай.
«Фу ты», — Алексей улыбнулся. Это были голоса с железной дороги. Все годы строительства он прожил в этом районе и должен был привыкнуть к звукам из динамиков громкоговорящей связи, делающей все женские голоса одинаковыми. Почему только женские? Так сложилось — только женские.
—Лида, двадцать шестой готов, забирай, — повторил голос.
Железная дорога — ниже по склону, речной порт — за мостом. Порт почти не виден, только три стрелы погрузочных кранов и пестрая лента реки. Два буксира устало пыхтят, вращая сухогруз и баржу, как стрелки огромных курантов «Родные звуки, оказывается, тоже могут пугать».
— Лида, двадцать шестой готов, ты меня слышишь? — первый голос.
— Переключила уже, — голос второй.
Маневровый тепловоз издал короткий свисток. Вагоны, громыхая автосцепками и буферами, сделали беглую перекличку, и состав тронулся.
— А я говорю, бабушка третьего дня сидела на крыше, — произнес Алексей вслух что-то всплывшее в памяти из детства, но откуда — не вспомнил.
Пригнувшись, перебежал по крыше к следующему люку, открыл его и осторожно спустился. Прислушался к звукам на лестничном марше. Поток воздуха, поднимаясь, издавал приятное индустриальное гудение. Алексей, не торопясь, спустился на площадку восьмого этажа и на цыпочках подошел к своей квартире. Старался беззвучно повернуть ключ в замке, но последний поворот механизма все-таки издал короткий металлический клекот оружейного затвора. Алексей замер.
Выждав несколько секунд, вошел в квартиру и аккуратно закрыл за собой дверь. Подумал, что хорошо бы еще раз открыть и в освещении с лестничной площадки рассмотреть, как разбросаны вещи: за длительное время отсутствия он не помнил, что где пристроено. Повторно открывать дверь не решился.
Поставил портфель под ноги и сел прямо на пол в прихожей. Дождался, когда глаза хоть чуть-чуть привыкнут к темноте, вынул из кармана браунинг и положил его на коврик рядом с собой. В очередной раз подумав, что раз уж всё так затянулось, купи себе кобуру. Смешно же ходить, перекладывая эту железяку из кармана в карман. Того и гляди, оставишь её в каком-нибудь странном месте, и восклицание типа «Семен Семеныч!» – будет не смешным. Как тогда, году в восьмом или десятом. Приехал из отпуска, вошел в свой кабинет, с удовольствием погрузился в кожаное офисное кресло, сдвинул с клавиатуры бумаги, глянул на уголок бледно-зеленой пачки. Волосы встали дыбом: это были десять тысяч долларов в купюрах разного номинала, зажатые красной канцелярской прищепкой. Три недели деньги просто так пролежали на столе.
Алексей подумал, что было бы неплохо сейчас случайно найти такие деньги. Хотя бы такие деньги. Но время чудес прошло, придется пару дней прятаться по этому адресу, пока не поступят платы за аренду подмосковной коммерческой недвижимости, и тогда можно будет закрыть последний действующий договор с рекламным агентством. И останется только огромный долг Деду.
Очень давно Алексей не включал освещение в этой квартире. Приезжал сюда редко, только когда все эти прятки начинали окончательно доставать.
«Будем жить на ощупь и на звук, — думал он, — оказывается, можно чувствовать себя дома и не иметь возможности включать свет». Алексей глянул на часы. Половина девятого. Подвинул к себе портфель и, неаккуратно звякнув содержимым, достал бутылку виски. На мгновение замер и прислушался, нет ли за дверью реакции на эту оплошность. Тишина.
Медленно опустил руку в сумку, достал вторую бутылку, чтобы раз и навсегда разлучить эти предметы, склонные к предательскому позвякиванию, встал и направился на красные маячки светодиодов, встроенных в выключатели кухонного гарнитура — единственной мебельной композиции, собранной в квартире.
Шагнул немного левее и оставил одну бутылку на полу возле камина, набитого скомканной упаковочной бумагой и пленкой. Еще раз выискал взглядом красные точки и продолжил движение. Вся остальная мебель так и стояла в упаковках. Кроме того, тут и там хаотично валялись коробки, пакеты, мешки — по всем ста квадратам зала, совмещенного с кухней. Трубы и панели декоративных перегородок лежали вдоль стен, а все остальное было разбросано по всей площади, и пока глаза не привыкли к темноте, Алексей опасался сходить с прямых маршрутов.
Запутавшись в выступах на ручке чайника, долго на что-то давил, пока в воде на самом дне не появился легкий голубоватый свет. Это было единственное освещение, которое он позволял себе в этой квартире, даже лампочку в холодильнике вывернул полгода назад, если не больше. Отвинтил крышку с бутылки и отхлебнул из горла.
«Теперь для меня все города одинаковы: заходишь в квартиру, включаешь чайник и все, ты дома». Кто-то из друзей однажды заметил, что наш Алексей освоил новый вид туризма: смена места жительства. Насчитали тогда тринадцать адресов более-менее постоянного пребывания за десять лет. Он и сам не ожидал. При частых переездах практически не менялся пейзаж за окном.
На улице продолжал звучать размеренный скрип качелей. В питерском колодце эта нота звучит с усилением и эхом, с реверсом и вибрато. Алексей достал телефон, убрал яркость экрана на минимум, включил тюнер и поднес к окну. Сигнал был слишком слаб, и нота не определилась. Тогда Алексей еще отхлебнул из горла, нагнулся и стал шарить рукой на полу, где-то тут на коврике для занятия йогой должна была быть гитара. Нащупал и осторожно взял в руки инструмент. Чуть слышно побежал вниз по ладам первой струны, подбирая скрип качелей на слух. — «До! Конечно же, это нота до».
Об этом месте его пребывания никто не знал и не мог знать, квартира не оформлялась в собственность, но он все равно не позволял себе расслабляться и по инерции продолжал мыслить конспиративно, как и в Сибири, как и в Москве.
«Если они сейчас за мной следят, — думал Алексей, держа гитару в руках и медленно хмелея — решат, что я сошел с ума».
Отодвинул краешек тяжелой шторы и посмотрел в окно. В колодце между двумя домами абсолютно темно. В доме сорок два, корпус один, выключено освещение и на лестницах, и в переходах – за год в этом доме не продано ни одной квартиры. В доме сорок два, корпус два, где жил сам Алексей, было продано только две квартиры и одна секция коммерческой зоны. Армянская семья, поселившаяся на первом этаже, начала активно обустраивать площади под парикмахерскую и магазин. Были привезены витрины, холодильники, кресла, но потом они долго и часто звонили Алексею по очереди, не понимая, почему дома не заселяются; в конце концов, оставили его в покое и приостановили свою деятельность до лучших времен.
Настройщик качелей в доме нашелся — Димка. У него ненормированные рабочие дни, недели, месяцы. Его отец, военный моряк, купил квартиру еще в марте. Он выбрал трехкомнатную на одной лестничной клетке с Алексеем, сказав, что ему так будет спокойнее. А Димка с мамой переехали только в июле. Вот с тех пор качели непрерывно скрипят. «Он трудится в любую погоду. Он добивается звучания безупречно настроенного инструмента. Так. Стоп. Обещал себе много думать. Давай, думай», — вместо этого Алексей стал вспоминать последний разговор на седьмом этаже шикарного бизнес-центра (три месяца прошло с тех пор).
— Ира, оформите себе увольнение с семнадцатого, — сказал Алексей своей секретарше, последней оставшейся сотруднице ООО «Траст Строй Инвест».
— Алексей Анатольевич, я готова еще месяц поработать без оплаты, — ответила Ира.
— Ирочка, в пятницу офис сдавать, — Алексей стоял в дверях кабинета с двумя большими дорожными сумками в руках.
— Ничего, я все документы заберу домой.
— Спасибо! Это было бы очень здорово! — ответил Алексей. — Когда соберете коробки, наберите меня, я помогу перевезти. И вот еще что, Ирочка, я уеду из города, но по возвращении нам надо будет закрыть последний договор с рекламщиками. Направьте им письмо, как положено, за месяц?
— Да, Алексей Анатольевич, я помечу себе.
— Отлично! И подготовьте акт сверки и допсоглашение о расторжении договора.
— А как же мы будем без рекламы?
— Сам не знаю.
Алексей отхлебнул из горла, лег на пол и стал бормотать:
— Ты забываешься. Тот факт, что здесь не надо переводить часы, сбивают тебя с толку. А между тем многое подлежит переводу: бордюр надо перевести в поребрик, подъезд надо переводить в парадную, погоду надо перевести в непогоду. И браунинг надо перевести в безопасное состояние, поставить на предохранитель.
За окном слышно неутомимое «Скрип, скрип».
«Да, Димка трудится в любую непогоду. Вот видишь, это уже звучит с привязкой к местности. Чертова погода. Может, еще глоток? А? И попробуем подобрать ударную партию к этому: «Скрип — раз, два, три — скрип?». Когда ехал сюда, на углу видел афишу «Филипенко в ДК им. Ленсовета». Позвонить ему сейчас и сказать: «Не хотите ли попробовать партию саксофона, для бас-гитары с качелями?». Он же не музыкант. Фа, до, фа, до, фа. Ну и что. Я тоже не музыкант. Мне будет достаточно его «Козел на саксе. Фа, до, фа, до, фа». Надо встать и поискать стакан. В любом случае он скажет: «Вы сумасшедший». А я ему отвечу: «Я не сумасшедший, Александр Георгиевич, я живой! Пока живой». Может быть, потому, что вовремя опомнился и стал постоянно сворачивать на стройплощадку, останавливаясь недалеко от вагончиков охраны».
Алексей перевернулся на спину. Подумал, что с этим как-то надо жить. Диспетчеры переговаривались на железнодорожной станции, еще один состав медленно тронулся, начиная тяжко проваливаться на стыках со звуком «До-до», вагоны поползли, присвистывая — «С-с-сле, пос-с-сле», словно бы отмеряя время «До» и «После».
На потолке трафареты трапеций в полоску — от жалюзи на окнах — в свете уличных фонарей. Иногда трафареты, как вырванные страницы из школьной тетради в линейку, расходятся клиньями по стене за камином, в свете фар тех машин, что на миг замирают на жд переезде и снова ползут, влача трафареты по разным углам.
«Один вагон — это единица измерения чего-то очень похожего на время, но не времени. Метроном перестука на стыках не умолкает никогда — шестьдесят вагонов. Их может и больше. Шестьдесят — просто потому, что дальше никогда не считал, боялся вдруг окажется больше, и этот факт, даже единичный, подорвет авторитет числа шестьдесят. Это будет означать, что шестьдесят не является константой. Ничего нельзя исключать после таких вольностей в подсчете, и неудивительно будет обнаружить в минуте больше шестидесяти секунд, обнаружить в одном часе больше шестидесяти минут. Эта возможность пугала своей способностью безжалостно изменить окружающую действительность. Состав — следующая единица измерения, чего-то похожего на время, но не времени. И еще: шестьдесят — специально, чтобы мы не отвыкали от наручных часов, от настенных часов, песочных, бортовых, внутренних, биологических. Но состав измеряет не время, он измеряет нечто, похожее на время. И длинные гудки между этим — «нечто». Шестьдесят, чтобы нас понимали, когда мы будем приходить в гости к другим людям, в другие дома и рассказывать им о своем времени. Они все равно не будут узнавать наше время, а мы не будем узнавать их бесконечность. Если время лечит, то чье время лечит лучше? Когда на путях тишина, мы не можем заснуть, но жить можем. Живем, постоянно выглядывая в окна, беспокоясь, не остановилось ли время. Нет, оно не остановилось. Два коротких гудка за окном, и мы отодвигаем шторку на кухне, теперь мы смотрим, не пошло ли время вспять. Нет, оно не пошло вспять. Время не может лечить, оно само больное. Оно трется о нас, как кот, оно заглядывает нам в глаза. Наше время можно только выждать, — верный признак — один длинный, два коротких».
Алексей на мгновение открыл глаза. На улице звучало равномерное «скрип — скрип». Настройщик качелей на посту.
«Может, еще глоток?»
Когда Алексей встречал в лифте Димку с мамой, он спускался с ними на первый этаж, разговаривая на разные житейские темы, но заканчивал всегда одной и той же информацией о том, что, мол, сегодня уезжает надолго. Делал это намеренно, чтобы мальчику и его маме было, что сказать «чужим дядям», если они когда-нибудь появятся во дворе (а они когда-нибудь появятся) и будут расспрашивать о жильце из квартиры номер пятьдесят три. К этому надо было готовиться.
Конечно, Алексей предпочитал ни с кем не встречаться: ни со своим комендантом, ни с Димкой и его мамой, а идти привычным путем — на чердак. Он, кстати, почти сразу пожалел, что применил эту конструкцию «чужие дяди», поняв, что ребенок может повторить ее в разговоре с этими же «дядями», но было поздно, Димка всегда или одновременно с Алексеем, или опережая его, вставлял в однообразный информационный блок о скором отъезде фразу «чужие дяди».
Лиза, Димкина мама, видимо, не имела постоянной работы. Она могла позволить себе возвращаться домой в любое время, а порой и по несколько дней была с сыном. Ему это нравилось, но один ребенок во дворе, даже в таком новом и ухоженном – это выглядело печально.
Алексей уже и не знал, что делать с продажами квартир. Два дома, стоящие друг напротив друга, по вечерам казались черными бастионами, всматривающимися в темноту тремя освещенными окнами.
Все эти шифрования и погони начались безобидно: с предложения поставить кабельно-проводниковую продукцию и оборудование для подстанции на один из жилищных комплексов Питера. Перспектива иметь отношение к Петербургу, Ленинграду, Петрограду, к Питеру опьяняла. В качестве оплаты предлагали квартиры. Алексей согласился, не задумываясь.
Однажды в бане после волейбола (еще неделя не прошла) состоялся разговор с юристом Логиновым А. П., которому попался на согласование рядовой договор поставки оборудования и материалов электротехнического назначения:
— Зачем тебе Питер? Ты успешно ведешь объекты в Подмосковье, вот и веди. Строительная компетенция имеет жесткую привязку к местности, — говорил он.
Что тогда отвечал Алексей? Что-то про стоимость квадратного метра от субподрядчика. Говорил об экономии на мобилизацию, о высвобождении техники и высококвалифицированной рабочей силы — после завершения строительства спортивных объектов в Питере.
Тяжелая штора слегка колыхнулась. Справа и чуть выше со звуком «шук — шук» в потолок на расстоянии не больше метра друг от друга зарылись две пули, оставив в гипсокартоне черные короткие борозды. Через мгновение просыпалось стекло на балконе, а стеклопакеты в двери между залом и балконом устояли.
Алексей стал прикидывать траекторию. Похоже, стреляли с тротуара дома напротив или с балкона на переходе между этажами, но не очень высоко. В дверь не стучали, машину не крушили (сигнализация же молчала). Значит, они не знают, что он может быть здесь и не знают объездную дорогу через стройку. «Тогда зачем палят? – Как зачем? Чтобы ты приехал и ужаснулся, — подумал Алексей. — Спасибо, господа, я ужаснулся. Но откуда они знают адрес? Впрочем, это уже не важно. Эпицентр погони отныне находится здесь».
Алексей подполз на четвереньках к кухонному столу, нащупал бутылку, не успел он наполнить стакан, как сверху послышалось «шук — шук», и еще две дырки нарисовались на потолке, на большом расстоянии от первых двух и с очень плохой кучностью. «Понятное дело, это действовал второй, он уже, похоже, волновался или торопился. Ну и отлично, значит сейчас уйдут. Так, ну и кто они? Не верилось, чтобы Дед стал заниматься подобным мероприятием. А что, если он отдал мне не свои деньги, — подумал Алексей, — а перезанял у тех двух нахалов, что весной целыми днями ошивались в его офисе на Электрозаводской».
Алексей не переживал за сына, он давно жил и работал за границей, а вот Марине пришлось снять квартиру.
Тогда в Тушино Марина сразу пошла на кухню. Он слышал ее шаги. Вспомнил и узнал ее походку по дешевому линолеуму университетского общежития сто лет назад. Алексей громко спросил, перекрикивая шум открытой воды в металлической раковине:
— Были какие-то собеседования?
Спросил и тут же пожалел. Оголил свой страх за нее. Дальше не смог бы об этом говорить. Он взял чашку, потому что некуда было деть руки, некуда деть глаза. Ему всему некуда было деться.
— Что ты натворил? — сказала она. — Что ты сделал с нами?
Алексей молчал. Он отвечал потом, через время, наедине с собой, всю следующую неделю отвечал, без конца отвечал. Понимал, что ему гораздо легче, чем ей. Он живет в состоянии вечного ухода от погони, и в этом движении забывает обо всем, во всяком случае, он всегда находится в тонусе, он не одинок, а только хочет одиночества. Ей же приходится сидеть и ждать. Что может быть мучительнее, чем ждать.
Алексей открыл холодильник, вспомнил про выкрученную в нём лампочку, нащупал рукой помидорину, налил полный стакан виски, выпил залпом и прокусил упругую кожицу. Думать ни о чем не хотелось. Лег на коврик, натянул на голову капюшон спального мешка и снова провалился в небытие.
Когда Алексей очнулся, на улице уже было светло. Тяжелая синяя штора из портьерной ткани слегка колыхались в просвете открытой двери на балкон. Вспомнил о вчерашних выстрелах и о разбитом стекле.
Как-то в мае было прохладно, и Алексей, проходя мимо балкона, машинально закрыл дверь. В зале сразу стало непривычно тихо, в теле появилось непонятное беспокойство, даже тревога. Сразу ничего не понимая, замер на мгновение, мысленно просканировал все свои последние действия, включая рацион первого завтрака: кофе в нём не было, углеводов вроде бы не так много. Не обнаружив ничего сомнительного, просто, как вариант, вернулся к балконной двери и рывком открыл ее настежь. Странно, но ему полегчало. Каково было его удивление, когда через несколько минут, когда после повторов этих манипуляций с дверью, повторилась и внутренняя реакция организма на них, более того, в этот раз к беспокойству добавилась ещё и тошнота. «Что за чертовщина, — подумал тогда, — клаустрофобии нам ещё не хватало для полноты ощущений». Хотел поначалу поискать информацию в интернете или посоветоваться с врачом про клаустрофобию или ещё про какую истерику, но очень скоро стало не до того и по принципу наименьшего действия просто навсегда оставил дверь открытой. С улицы проникали успокаивающие звуки большого города. По сути, здесь еще не было никакого города, но шум его или вернее мираж будущего шума, уже был.
Где-то зажижикал телефон. Алексей пошел на звук, гадая, кто первым мог вспомнить о нём из тех, кто знает новый номер? Никто: это банк. Он информирует, что совершена покупка на сто восемнадцать рублей, куплено три контейнера для анализов и простынка для УЗИ.
Во-первых, подумал: «почему уведомление пришло с таким запозданием?». Во-вторых: «и это вся забота о здоровье? Опять никуда не пошел? Так всегда и жил со своим единственным телом: никогда не говорил на одном с ним языке. Оно было словно чужое. Чуть что — вел его к докторам, а каракули в медицинской книжке амбулаторного больного воспринимал, как общепринятый тайный язык людей в белых халатах и наших бессловесных тел, одетых в разноцветное. Они что-то скрывают, врачи и наши тела. Они знают какую-то тайну и скрывают её за иероглификой каракулей.
Телефон задрожал в его руках повторно. Это был юрист Логинов:
— Алексей Анатольевич, я не мог дозвониться и не сразу понял, что у тебя нет денег на этом номере. Бросил рубль ради интереса, получилось, вот и славно. Слушай, рекламщики непрерывно звонят. Говорят, что никого не могут найти у тебя в конторе. Они вышли на меня по старой памяти. Ты что, хочешь разорвать с ними договор?
— Никакой конторы больше не существует, — сиплым голосом ответил Алексей. — Офис давно освобожден. Поэтому и договор разрываю. Ирина сто лет назад отправила им акты и допсоглашение.
— Все это я слышал еще летом, — ответил Логинов. — Где ты был столько времени?
— Пил, — ответил Алексей.
— Подожди, не подсказывай, откуда это? «Кто подставил кролика Роджера», да?
— Да, — буркнул Алексей.
— А как ты собираешься продавать весь свой объем без рекламы?
— Сам не знаю. Думаю.
— Не знаю — отличный ответ. Мне кажется, это ошибка. Продаж без рекламы не бывает. Они говорят, что специально для твоего комплекса установили на трассе три новых билборда.
— Никакого результата от их рекламной деятельности я не вижу.
— Короче, я говорю им, что ты на связи, и разбирайся с ними сам.
Алексей уставился на экран телефона: «Сентябрь. Какой кошмар. Как это получается: уже почти месяц несколько раз на дню то тут, то там наблюдаешь эту надпись «Сентябрь», а испугаться удосужился только сейчас».
Он поднес к глазам телефон и всмотрелся в дату. Так и есть — понедельник, двадцать шестое сентября. Алексей подошел к камину в поисках бутылки виски, оставленной на полу. Её нигде не было, что стало поводом испугаться ещё раз, даже волосы шевельнулись на затылке. Поднял глаза на каминную полку, уставился на три фигурки японских нэцкэ и громко крикнул в лица пузатых человечков из слоновой кости:
— Вот так!
Опомнившись, быстрым шагом направился в прихожую, портфель лежал на своем месте. Алексей, прибывая уже в лёгкой панике, опустил в него руку и с удовлетворением ощутил прохладу бутылочного стекла. «Хорошо хоть так», — успокаиваясь, подумал он и достал последнюю бутылку виски.
В холодильнике было пусто. Помидор отсутствовал, полпакета гречки каким-то неведомым образом оказались в кастрюле, более того, сваренными и даже почти съеденными.
«Надо идти в магазин, — с отвращением подумал Алексей, — опасаться нечего: ночные снайперы, судя по всему, вернутся нескоро и, во всяком случае, не в светлое время суток, — ночные же».
Алексей поплелся в ванную. Проходя мимо камина, он снова глянул на нэцкэ и также громко произнес:
— Вот так!
Надо составить список покупок, в голову ничего, кроме водки, не приходило.
В ожидании лифта Алексей услышал, как открылась соседняя дверь, и на площадку, громко разговаривая, вышли Димка и Лиза.
«Невероятно, встретить соседей в пустующем доме и именно тогда, когда этого меньше всего ожидаешь, … мистика какая-то, — промелькнуло в голове, — надо хотя бы не дышать в их сторону или вообще не дышать».
— Добрый день, Алексей Анатольевич, — произнесла Лиза.
— Здравствуйте! — нараспев сказал Димка.
— Добрый, добрый, — ответил Алексей на минимальном выдохе, отворачиваясь к панели управления и нажимая кнопку первого этажа неуверенной рукой.
На улице Алексей почувствовал неловкость от того, что в лифте против обыкновения они не сказали друг другу ни слова. И, не придумав ничего лучше, он подошел к Димке и произнес дрожащим голосом:
— Я в магазин пошел. Хотите, захвачу чего-нибудь сладенького? Пойдете со мной чай пить… с конфетами?
— Угу, — ответил Димка.
Всю дорогу в магазин и обратно Алексей повторял про себя одно только слово – болван. Лиза сидела на скамейке, скользя пальцами по экрану телефона. Димка раскачивался на качели до горизонтальных уровней. Алексей с полными пакетами продуктов остановился возле дверей парадной и громко позвал:
— Лиза, Дима, пойдемте чай пить.
— Алексей Анатольевич, — ответила Лиза, не отрываясь от экрана, — мы попозже.
Алексей услышал это с нескрываемой радостью, потому что получил тем самым время на наведение порядка в своем жилище и во внешнем виде.
Под неизменный аккомпанемент — «скрип, скрип» – послышался зычный голос Димки:
— Дядя Леша, а знаете, почему к нам никто не приезжает?
— Нет, Дима, — ответил Алексей, доставая ключи, — ума не приложу.
— Потому что у нас окна темные, — пропищал Димка и добавил, – в домах.
Мальчик проделал ещё несколько колебаний со значительной амплитудой, притормозил ногами по розовому песку и продолжил:
— Люди думают, что никого нет дома, и не приходят к нам во двор.
— Что? — переспросил Алексей. Он остановился, поставил пакеты на скамейку и повернулся к детской площадке.
— Если бы люди видели свет в окнах, — весело излагал настройщик качелей, — они бы подумали, что здесь есть с кем поиграть и приходили бы к нам во двор.
Алексей почти ворвался в свою квартиру, бросил пакеты в прихожей, достал телефон, набрал коменданта, и, стараясь успокоиться, стал торопливо говорить:
— Вася, я извиняюсь, бросай все, прыгай в машину. Надо съездить на рынок, найти магазин, где продаются ткани, и накупить разных цветов столько, сколько поместится тебе в салон. Вася, я не шучу. Если нужны деньги, срочно забеги ко мне.
— Алексей Анатольевич, здравствуйте! Вы где?
— Привет. Я уже в городе.
— Где в городе? Вас забрать?
— Я здесь, на объекте.
Через несколько минут Алексей встретил своего верного коменданта, сторожа, дворника, охранника, сантехника и еще много кого в одном лице (а в прошлом десантника, скалолаза, альпиниста, члена сборной города по пожарному спорту). Встретил возле лифта, сунул ему банковскую карточку с приклеенным алым стикером, на котором были накарябаны неровным почерком четыре цифры пин-кода и коротко сказал:
— Езжай. Помни — полный салон и разноцветные!
— Алексей Анатольевич, что вы задумали? — спросил Василий, понемногу заражаясь волнением шефа.
— Как приедешь, позвони. Я выйду и все расскажу.
Двери лифта медленно поползли, скрывая в зеркальном отражении кабины недоуменное лицо Василия, который все эти годы оставался рядом с шефом, и сейчас его лицо светилось предчувствием долгожданных побед, скорых и ошеломляющих триумфов, в которые бессменный комендант верил все эти годы. Алексей сунул ногу в кабину и задержал двери:
— И вот еще что, позвони дочери, скажи, что нужна помощь, пускай приедет после занятий. Да, и жене скажи, пускай приезжает. Работа будет большая и хорошо оплачиваемая. Позвони, Василий, собери всех. Волнение и беспокойство охватило коменданта. Он только и смог торжественно произнести:
— Так точно! Понял!
Через два часа Алексей встречал Василия возле шлагбаума. Рядом с Василием сидела его недовольная жена, а за спиной у них до самой крыши виднелись рулоны разноцветной ткани.
— Здравствуй, Люба, — сказал Алексей в открытое окно.
Она кивнула в ответ, ничего не сказав, по всему было видно, что объяснения мужа ее не устроили, и приехала она без всякого желания, но и не без любопытства.
— Чтобы тяжесть не таскать, — заговорил Алексей, уступая дорогу, — разгружайся равномерно возле первой и второй парадной нашего дома и возле всех парадных первого корпуса.
Машина остановилась через сто метров, и Вася вынес и уложил на скамейку два первых рулона. Алексей подошел к нему, помог достать еще один рулон и заговорщически заговорил:
— В этих двух парадных в хаотическом порядке задрапируйте окна, которые видны с дороги. Этажи и номера на твое усмотрение — от пяти до десяти окон в каждом, не больше. И в первом доме также — окна, выходящие на ту и эту стороны — тоже в случайном порядке во всех парадных. Слушай дальше. Возьми с собой коробку лампочек, и везде, где мы пропустили, вкручивай, не жалея, и на кухнях, и в комнатах. Каждый вечер, как стемнеет, будешь включать освещение с рубильника внизу, так словно бы дом заселен. Понял ты меня? Понял идею?
— Нет, — ответил Вася.
— Ладно, потом поясню подробнее. Сегодня первый вечер, когда все должно светиться. Действуйте!
— Есть! Так точно! — ответил Вася и сел за руль.
— И много времени на окна не тратьте, — крикнул Алексей, вслед отъезжающему автомобилю, — просто отрезайте по размеру и подтыкаете, ну скажем, пробками от шурупов. Чтобы к вечеру была максимальная готовность. С меня премия.
— Все понял! Будет сделано! — выкрикнул Вася, и машина набрала скорость.
Алексей неторопливо поднялся к себе. «А чего ты собственно раздухарился? — крикнул он своему отражению в зеркале прихожей. — Слова ребенка оказались в резонансе с твоими собственными мыслями, эка невидаль, и ты уже устроил весь этот балаган? Может, хватит конструировать свою жизнь и жизнь окружающих — от балагана к балагану? Бизнесмен хренов».
Алексей ходил по залу, бормотал, но все-таки делал что-то похожее на наведение порядка. Намочил тряпку, протер стол, раковину, плиту, столешницу. Налил себе виски на два пальца и, понимая неправильность этого поступка, все-таки выпил залпом. Отрезал кусок колбасы, отломил край горбушки черного хлеба и, жуя, пошел в ванную за ведром и шваброй.
В дверь постучали, когда уже стемнело. Конечно, Алексею не терпелось выйти на улицу и посмотреть, как преобразились мрачные дома, пусть и с искусственным, постановочным, но все-таки светом в окнах, но деваться было некуда, надо было принимать гостей. Гость Димка, не разуваясь, ворвался в зал и со словами «ух ты» побежал по кругу. Через несколько секунд он мчался, подгоняя перед собой футбольный мяч.
Лиза подхватила сорванца в воздухе, ловким движением сбросила с него куртку и ботинки, сделала она это настолько молниеносно, что раздетый и разутый футболист успел догнать еще катящийся мяч возле балконной двери. Затем семья деловито расселась за столом. Они одинаково обходились с пакетиками чая, одинаково складывали красочные обертки конфет. Алексей смотрел на них и вспоминал слова Марины «что же ты сделал с нами».
Когда гости ушли, Алексей налил себе полный стакан виски и залпом выпил.
«Ничто и никогда не будет по-прежнему, — завыл Алексей, — прости меня, Марина».
На улицу он так и не пошел, наспех допил бутылку, раскрутил на коврике спальный мешок и зарылся в него, не разбирая где верх, где низ.
Свой ночной поход в магазин Алексей не помнил вообще, только утром обнаружил в раковине пустую бутылку красного вина и две не открытые бутылки пива. Но зато отчетливо помнил, как встретил Лизу у открытого окна возле лифта, она курила. Он ее не сразу узнал. Волосы распущены и зачесаны назад, в ушах сережки.
— Алексей Анатольевич, у вас же своя строительная фирма? — спросила она.
— Нет, Лиза, я приостановил деятельность предприятия, — ответил Алексей заплетающимся языком.
— Может быть, у вас есть какая-нибудь вакансия? — продолжила она, не придавая значение услышанному. — Я особых профессиональных навыков, конечно, не имею, но делопроизводство и бухгалтерскую первичку знаю.
— Я буду иметь в виду, — ответил Алексей, — но, говорю же, в данный момент ничего предложить не могу.
— Вы не пейте больше, Алексей, — сказала Лиза, повернувшись к окну.
— Не буду, — ответил он и поплелся к своей двери.
Он не понял, что его разбудило утром — или голоса на улице, или назойливая вибрация телефона, который уперся во что-то стеклянное и громко затрезвонил колокольчиками. Это была Ирина:
— Здравствуйте Алексей Анатольевич. Я не знаю, что произошло, но сегодня я оформляю уже две квартиры во втором доме и одну в первом, десяток семей отправила к вам на просмотр. Если так пойдет и дальше, мне понадобится помощник и лучше бы на вашей территории, чтобы покупатели выбирали и оформлялись в одном месте, а то, они пока доедут до меня, несколько раз успевают засомневаться в домах, этажах, номерах.
— Будет тебе помощница, — радостно ответил Алексей, вспомнив разговор у окна, и выбежал на улицу.
Во дворе со связкой ключей стоял Василий, вокруг него толпились люди. Комендант торжественно записывал в блокнот, кого куда отправил и приговаривал:
— Я сегодня один на объекте, прошу проявить сознательность, пройдитесь, пожалуйста, сами. Записывайте, что больше всего понравилось.
Потом Василий передавал жене блокнот, и она со вторым комплектом ключей бежала срывать цветные декорации.
Директор того самого рекламного агентства, с которым Алексей решил разорвать контракт, позвонил после обеда:
— Алексей Анатольевич, скажи честно, если дело в деньгах, — а я знаю, какая у вас сложная ситуация, — то я готов к разговору. Вы должны понять, что эти билборды установлены в рамках нашего договора и в этом направлении они никому больше не нужны.
— А соседи? — спросил Алексей.
— Да они только первые этажи подняли в одном доме, — ответил рекламщик, — а второй и вовсе на котловане заморозили.
— Ладно, с ценой действительно вариант приемлемый, я готов поторговаться. У меня как раз недавно нарисовались представители местного рекламного агентства. Агентство небольшое, ребята молодые, шустрые. Если по результатам нашей с вами диверсификации высвободится сумма достаточная для того, чтобы молодёжь приступила к работе, я продлю контракт с вами ещё на год. Но давай всё это обговорим завтра, я сейчас не совсем в форме.
— Я их знаю? — спросил рекламщик. — Как называются ребята?
— «Настройщик качелей», — ответил Алексей, улыбаясь.
— Нет, не слыхал, звучит креативненько.