Меньше ещё одной – не так уж их много и было, - ещё одной нитью, связывавшей меня с детством. Умер Владислав Крапивин, один из последних писателей, сохранявших сам дух шестидесятых годов безвозвратно прошлого века.
Я понимаю, что для большинства рождённых после распада Союза – это не личная потеря, но нынешнее разноцветное, незагруженное чтением и нравственными самоотчётами большинство тоже когда-нибудь станет тускловатым, уходящим в забвение меньшинством, и тогда им понадобятся какие-то фигуры, с которыми можно будет соотнести свою жизнь, кто-то возвышающийся и в тоже время родной. Для детей и подростков шестидесятых такой фигурой был Крапивин – и вот теперь он тоже стал тенью, как и родившая его великая, растерявшая себя страна.
Крапивин – это всегда утро, это ранний рассвет, который указывает дорогу. Это песня, слова которой угадываются сквозь шум ветра. Это безнадёжный романтик, чьи сверстники стали угрюмыми циниками. Это «Далёкие горнисты» и «Всадники со станции Роса» - рассказ и повесть, опубликованные журнале «Пионер», журнале, предлагавшем детям сообща строить модель будущего. Это педагогика сотрудничества – равноправие воспитателей и воспитуемых, утопия для одних и реальность для других, пусть даже на короткое время. Это вера, что нет оружия сильнее, чем деревянная шпага.
Прощаясь, он шпагу, как надо,
Братишке сделать помог.
Испанское слово «эспада»
По-нашему значит «клинок».
Достоинство и мужественность – аутсайдеры в эпоху тотального маркетинга, плохие советчики в царстве продаж и бонусов. Мне кажется, последние годы Крапивин уже не понимал изменившегося языка. Он уезжал из Екатеринбурга, ставшего «уральским Лас-Вегасом», и возвращался, убедившись, что это помутнение проникло повсюду. Все его книги, весь его опыт – багаж человека, воспитанного классической литературой и патриархальной семьёй, противоречили новым стандартам глобального мира. Чудо, что Крапивин прожил так долго.
Крапивинские «мальчики со шпагой» - образ близкий и вместе с тем зыбкий, полу-явь – полу-сон, герои негероического времени. Может быть, смерть автора, как резко ни это звучит, пробудит к ним интерес и вернёт актуальность подзабытым текстам. У Бога мёртвых нет – и точно так же продолжается жизнь прочитанных в детстве книг, ставших когда-то открытием и образцом.